Космос Пушкина. Виртуальная экскурсия по выставке «Пушкин. Страницы истории»

Говорят, что Пушкин – это наше всё. Мир пушкинских произведений столь огромен, что действительно может претендовать на самостоятельную вселенную, чуть ли не космос, охватить который одним взглядом невозможно, а изучать можно всю жизнь. И никогда не достичь пределов.

В прошлом году я выступил в качестве одного из кураторов выставки «Пушкин. Страницы истории» в Историческом музее. Выставка уже давно закрылась, но спустя почти год хочется прогуляться по ней вновь. Тем более, что я это не один раз делал, когда вёл кураторские экскурсии. Конечно, сейчас у нас в полной мере экскурсии не получится, но что-то о предметах, нашем авторском замысле и, собственно, самом Пушкине рассказать можно.

Заранее предупреждаю, что текст вышел чересчур лонгридным, поскольку это пересказ полноценной полуторачасовой экскурсии. Ряд экспонатов сфотографированы под кривыми и косыми углами, ибо при съёмке в малом пространстве стёкла витрин и рам нещадно отсвечивали лампы, мультимедийные экраны и другие витрины, приходилось искать удобные ракурсы.

На фото – один из экспонатов выставки, чисто для атмосферы. Можно сказать, такое место для селфи на фоне Пушкина. Скульптурный гипсовый портрет неизвестного автора, вторая половина XIX – начало XX века. (Здесь и далее: если я не указываю, откуда экспонат, то он по умолчанию из фондов Исторического музея.)

Выставка «Пушкин. Страницы истории» проходила с 27 сентября 2024 года по 13 января 2025-го, то есть всего три с половиной месяца. Это короткий срок для тех, кто нечасто ходит по музеям и вдруг узнаёт, что идёт какая-то выставка, надо бы до неё дойти, но работа, семья, иной досуг – и всё, время вышло, не успел. С учётом того, что мы на выставку смогли притащить множество экспонатов из других музеев и собраний, то организовать её на больший срок было бы затруднительно: никто не любит отдавать ценные артефакты в другой музей на долгое время.

Зачем нужно брать чужие вещи? Чтобы сделать уникальный проект, непохожий на простое биографическое повествование. О Пушкине в 2024 году в связи с 225-летним юбилеем говорили многие организации, повторяться не хотелось, и к тому же у нас в Историческом музее нет какой-то крупной пушкинской коллекции вещей.

Как рассказать о Пушкине интересно и небанально, да ещё и без использования мемориальных экспонатов? Тут нам помогла история. Подзаголовок выставки скрывает, по сути, несколько смыслов: мы рассказываем и о взгляде Пушкина на историю – русскую и мировую, и о его собственной истории – биографических эпизодах и эпохе первой трети XIX века, и о тех историях, которые раскрывались на страницах его произведений. Правда какой-то космос получается.

У входа вас встречает птичка. Вы её запомните, она потом пригодится. Это рисунок нашего художника-дизайнера, переработанный с нескольких «птиц-росчерков» из рукописей Пушкина. Пушкин несколько раз рисовал птиц на полях и в конце своих текстов. Вот наиболее похожий пушкинский набросок:

Это из рукописи 1816 года. Какой-то связи с текстами произведений у «птиц-росчерков» нет.

Тут же у входа можно прочесть эпиграф к выставке – фрагмент из элегии 1825 года, посвящённой французскому поэту Андре Шенье, который был казнён во время Великой французской революции. Фрагмент связан с обращением лирического героя стихотворения – самого Шенье – к своим друзьям с надеждой на то, что даже после своей смерти он сможет невидимо участвовать в их встречах и посиделках:

...Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь...

Фрагмент нужен не для того, чтобы рассказать о Шенье. В каждом лирическом герое Пушкина можно найти частичку его самого. Поэтому, возможно, когда мы читаем его «свитки», его произведения, мы позволяем духу Пушкина невидимо садиться между нами.

Ощущение безграничности гения Пушкина позволило нам обратиться во входной зоне выставки к образу космоса. Почему бы не подать этот образ буквально? Вот вы знаете, что в астероидном поясе Солнечной системы есть планета Пушкин? Это малая планета диаметром около 40 километров, что, кстати, больше, чем 99 процентов других астероидов. В 1977 году её открыли в Крымской обсерватории и в 1981-м назвали в честь нашего великого поэта. Так невидимо над нами летает Пушкин, а мы об этом вряд ли задумываемся.

Ещё немного о космосе, но в переносном значении. Многие выставки, связанные с персоналиями, предлагают для ознакомления классический приём – хронологическую линию жизни и деятельности своего героя. Но у нас, напомню, не биографическая выставка, а историческая. Мы взяли 37 событий, по числу лет жизни Пушкина, и только первое и последнее связали с его рождением и смертью – как начало и конец. Остальные события – это события его эпохи, которые помещены в видеоролик и показаны в хронологическом порядке.

Иногда их связь с Пушкиным очевидна и не нуждается в объяснениях: открытие Царскосельского лицея, где Пушкин учился, наводнение в Петербурге в 1824 году, которое описано в «Медном всаднике», взятие крепости Эрзерум во время войны с Турцией, свидетелем чего был сам Пушкин. О некоторых фактах подробнее можно узнать на выставке. Но некоторые останутся без пояснений: мы сделали это специально, чтобы дать пушкинской эпохе то самое ощущение бесконечно познаваемого и не до конца известного космоса.

Например, это событие. Пушкин был современником Июльской революции во Франции. Вы заметите, что так можно наобум взять факты из Википедии на каждый год, но это не сделало бы их частью пушкинского космоса. Между тем именно о французской революции 1830 года Пушкин, по словам Петра Вяземского, говорил следующее:

Странный народ. Сегодня у них революция, а завтра все столоначальники уже на местах, и административная махина в полном ходу.

Или там дальше в эпизоде за 1831 год мелькнёт восстание рабов под предводительством Ната Тёрнера в американском штате Виргиния, одно из крупнейших в истории США. Я специально подобрал это событие, чтобы сделать отсылку к характеристике Пушкиным американского общества в одной из его публицистических статей:

Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству; большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами.

Единственный экспонат входной зоны выставки – серафим XVII века из Николо-Мокринской церкви в Ярославле. Отсылка вполне очевидна, вместе вспоминаем «Пророка». Нет, не убогий фильм с рэпчиком, а оригинальное стихотворение 1826 года:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
<...>
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Входная зона заканчивается своеобразным порталом в основное пространство выставки. На этих «воротах» с двух сторон (едва видно на фото) есть дополнительные эпиграфы. Прочтём их.

Слева – стихотворение 1827 года, обращённое к лицейским друзьям. Вероятно, ко всем друзьям сразу – и к тем, кто мог в те годы пользоваться плодами «царской службы», и к тем, кто не по своей воле оказался «в мрачных пропастях земли». Иван Пущин позже утверждал, что это намёк на него и на Кюхельбекера, которых, как декабристов, сослали далеко и надолго, то есть фактически заживо похоронили.

Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!

Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море,
И в мрачных пропастях земли!

Справа – цитата из письма Чаадаеву:

...Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человека с предрассудками – я оскорблён, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог её дал.

Одна цитата – про друзей, про личное, ибо в творчестве Пушкина много личных переживаний, реакции на окружающих людей, на общение с ними, на эмоции. Другая – об истории, о глобальных проблемах, которыми был занят ум Пушкина. В творчестве Пушкина было и то, и другое. Одна цитата – поэтическая, другая – прозаическая, и в творчестве Пушкина было и то, и другое. Как вы догадываетесь, на выставке все эти «страницы» будут затронуты.

Центральная витрина выставочного зала сконструирована специально для выставки. Она посвящена прижизненным изданиям Пушкина. Мы выбрали 22 штуки, из наших фондов и из фондов Российской государственной библиотеки, она же Ленинка. С учётом того, что часть прижизненных изданий – это журналы и сборники разных произведений, где Пушкин – лишь один из авторов, то в реальности изданий было гораздо больше. Тем не менее, представленная выборка получилась весьма репрезентативной и информативной.

Положить в витрины книжки – довольно скучный ход. Вы не один раз видели, как это смотрится в музеях: лежит в витрине книга, закрытая сверху стеклом, подошёл – посмотрел, прочитал этикетку, ушёл. Наш дизайнер предложила сделать всё иначе: расположить книги так, чтобы они как бы висели в воздухе, словно те самые «птицы-росчерки» из пушкинских автографов. В итоге довольно большая конструкция не производит впечатление тяжёлого шкафа с книгами, она воздушная, лёгкая и похожая на кристалл.

Минуточку, кристалл... Это ж тоже отсылка! Помните текст «Евгения Онегина»?

С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые мне –
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Ещё не ясно различал.

Исследователи спорят, что это за магический кристалл упомянул Пушкин, кто-то видит в этом некий прибор для гадания, но, скорее всего, это просто образ какого-то авторского видения сквозь туман творческого поиска. Так же и мы можем смотреть сквозь этот кристалл в поисках интересных нам артефактов.

Рассмотрим несколько изданий.

Поскольку про каждое издание хотелось много рассказать, мы поместили их описания в маленькие экраны рядом с витринами. Иначе пришлось бы лепить прямо на прозрачное стекло простыни текста. А рассказать надо: тут и первое книжное издание Пушкина – «Руслан и Людмила» 1820 года, и альманах «Северные цветы» за 1828 год, где опубликован гравированный портрет поэта, который некоторые считают чуть ли не лучшим его изображением.

Вот, кстати, и он. В портрете узнаётся знаменитая работа Ореста Кипренского, однако гравёр Николай Уткин не просто скопировал портрет. Он использовал собственные личные впечатления от встреч с Пушкиным. Современники отмечали сходство с натурой и особенно точную передачу выражения глаз.

В другой витрине слева поместился журнал «Вестник Европы» за 1814 год (из фондов РГБ), где состоялась первая в истории публикация пушкинского произведения – его лицейское стихотворение «К другу стихотворцу». Оно было подписано даже не Пушкиным, а его псевдонимом: «Александр Н. к. ш. п.».

Маленькая книжка справа – третье издание «Евгения Онегина», оно вышло большим тиражом в пять тысяч экземпляров и в специальном миниатюрном карманном формате. Напечатали его в типографии в январе 1837 года, незадолго до смерти Александра Сергеевича. Естественно, после известий о смерти тираж моментально за неделю раскупили.

Моё любимое издание в разделе – «Невский альманах» за 1829 год, в котором опубликованы фрагменты из «Евгения Онегина». В альманахе было несколько забавных иллюстраций к произведению. Одну из них вы видите перед собой – это Татьяна в раздумьях пишет письмо Онегину и очень переживает:

Татьяна то вздохнёт, то охнет;
Письмо дрожит в её руке;
Облатка розовая сохнет
На воспалённом языке.
К плечу головушкой склонилась,
Сорочка лёгкая спустилась
С её прелестного плеча...

Художник Александр Нотбек не удержался и непосредственно изобразил, как сорочка спустилась с плеча. Пётр Вяземский писал Пушкину по этому поводу:

Какова твоя Татьяна пьяная... с титькою на выкате и с пупком, который сквозит из-под рубашки? Если видаешь Аладьина (издатель альманаха. – Прим.)... скажи ему, чтобы он мне прислал свой «Невский альманах» в Пензу: мне хочется вводить им в краску наших пензенских барышень.

Вокруг «кристалла» выстроено несколько разделов выставки. Их можно смотреть в любом порядке, темы раздроблены не хронологически. Каждый раздел озаглавлен пушкинской цитатой, над которой помещена своеобразная «книжная закладка». Одну мы видим в левой части кадра, две других – вдалеке у заголовков других разделов.

Оформление каждой «закладки» индивидуальное, с намёком на рассматриваемую тему. Намёки, правда, не считываются, они связаны с артефактами, которые наш художник-дизайнер изучала самостоятельно. Но всё равно вышло красиво, а уж чем вдохновлено – это для понимания выставки не важно.

Итак, «Самодержавною рукой...». Очевидно, что тема связана с отношением Пушкина к самодержавию. Данная цитата – из стихотворения «Стансы» 1826 года. Стансы – жанр лёгкой поэзии, где важна короткая и компактная форма строф, напоминающая песенный жанр. В этих стансах Пушкин размышлял о Петре I:

Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал её предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.

Пушкин относился к самодержавию не только как к историческому явлению – он и сам жил в самодержавной стране. Как порядочный дворянин, он пытался служить царю и Отечеству. После окончания Царскосельского лицея его определили в Коллегию иностранных дел, структурное подразделение МИДа. Когда чиновник идёт на службу, его посвящают в различные государственные тайны.

Документ в витрине – это журнал ознакомления с указом императрицы Екатерины II о неразглашении «служебной тайны и посещении домов чужестранных министров только по делам службы» от 4 августа 1791 года. Журнал ныне хранится в Архиве внешней политики Российской империи. Если присмотреться, то на правой странице ближе к середине листа мы прочтём:

Читал 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин 1817 июня 15

10-й класс по Табели о рангах – чин коллежского секретаря. Скромное, но стандартное начало – чин присваивали, как правило, выпускникам вузов. Без высшего образования многим чиновникам только предстояло пройти долгий путь с самого низшего 14-го класса, поэтому у кого-то на коллежском секретаре карьера заканчивалась. У Пушкина, например, и началась, и закончилась, ха-ха.

В то время министерство возглавлял Карл Нессельроде, вот его портрет справа. Предположительно, художник Егор Ботман, с оригинала Франца Крюгера, картина 1860-х – начала 1870-х годов.

Служба не задалась. Пушкин увлёкся поэтической жизнью и за ряд вольных стихов был фактически сослан на Юг России, поскольку в стихотворениях попадались издевательства и над религией, и над монархией, и лично над Александром I – в оде «Вольность» автор посмел рассуждать, что Павла I убили. Формально это была не ссылка, а как бы перевод по службе, лишь потом последует настоящая отставка.

Сменится эпоха, сменится император, и при Николае I Пушкина вновь определили на то же место в Коллегию иностранных дел. Связано это не с тем, что ему остро хотелось просиживать штаны в бюрократических кабинетах МИДа, а уже с его литературной деятельностью. Александр Сергеевич стал заниматься писательством под личным контролем императора, хотя чаще этот контроль осуществлял начальник III отделения Александр Бенкендорф. Поэтому слева мы видим его портрет середины XIX века от неизвестного автора.

Когда с литературными целями Пушкину захотелось добраться до архивных документов по истории петровской эпохи, был поставлен вопрос о восстановлении на службе – доступ в архивы можно было получить, будучи чиновником. Вскоре Пушкина повысили до следующего 9-го класса Табели о рангах, то есть до титулярного советника. По гражданской службе выше он уже не прыгнул. Так себе карьера.

Интерес к эпохе Петра проявился в поэме «Полтава», написанной Пушкиным в 1828 году. Героический образ царя мы демонстрируем картиной неизвестного художника начала XVIII века «Пётр I. Апофеоз Полтавы». Картина повторяет композицию гравюры Даниила Галяховского 1709 года, то есть гравюру написали сразу после победы в сражении. Гравюру Петру I вскоре поднёс в Киеве митрополит Феофан Прокопович.

Это не реалистичное полотно, а аллегория победы надо львом. Лев выглядит, как будто это какая-то дворовая псина, но подразумевается, разумеется, лев как геральдический символ Швеции.

Несколько экспонатов петровского времени, что остались за кадром, дополняются любопытным вероятным мемориальным экспонатом. Это маленькая резная деревянная иконка «Распятие с предстоящими». К сожалению, витрина не позволяет перевернуть её, поэтому покажу вам то, что изображено с обратной стороны:

Так-так, что написано?

Си образ трудов Его Императорского В[еличества] Петра Первого пожалован лета 1723 ноября 22 ден

Верим неизвестному нам современнику? Да можно и поверить, почему бы и нет – Пётр был мастером на все руки. Вон в Домике Петра в Петербурге хранят кресло, которое, по преданию, соорудил Пётр. Он вообще любил работать руками, а в неоконченном пушкинском «Арапе Петра Великого» царь даже решал свои государственные дела в токарне. Можно сказать, занимался государственными делами в свободное от плотницкого ремесла время.

И всё же Пётр – не главный герой поэмы «Полтава». Она написана, когда Пушкин постепенно эволюционировал от романтизма к жанру исторического реализма, поэтому попытка описать героическую историю Полтавской битвы сочеталась совсем с другим сюжетом. Герои романтической литературы – это герои эмоциональные, переживающие какие-то переломные моменты в жизни, часто пессимистичные, трагические, одинокие. И не обязательно хорошие. Таким героем стал Мазепа.

Гетман Иван Мазепа у Пушкина влюбляется в Марию Кочубей, та тешит себя иллюзиями, что её любовь может исцелить душу Мазепы, но им овладевает безумие и он идёт на предательство. Первоначально Пушкин даже хотел назвать саму поэму «Мазепа».

Представленный портрет Мазепы написан художником Яном Морачинским в 1854 году, это копия с неизвестного нам оригинала. Есть и другие копии, которые косвенно указывают на то, что существовал какой-то ранний оригинал. Написанный при жизни Мазепы? Если это так, то написали его как раз в начале XVIII века, близко к Полтавской битве, когда гетману было около 70 лет. Стало быть, именно так он выглядел в мире Пушкина. А то вдруг вы при чтении «Полтавы» представляли лихого молодого казака, верхом на коне, с булавой наперевес. Нет, вот он, старый, уставший от жизни и не очень симпатичный герой современной Украины пушкинских строк.

Ненадолго вернёмся к «кристаллу». Благо, планировка зала позволяет возвращаться к центральному разделу когда угодно и по какому угодно поводу. Одно из изданий в нём – «Невский альманах» за 1828 год, где была опубликована иллюстрация к недавно написанной трагедии Пушкина «Борис Годунов». События Смутного времени – ещё один исторический сюжет, в рамках которого Пушкин размышлял о природе русской власти и осмыслял историческую роль ещё одного самодержца – царя Бориса Годунова.

На развороте альманаха видна работа художника-гравёра Степана Галактионова «Ночь. Келья в Чудовом монастыре», где старец Пимен беседует с келейником Григорием Отрепьевым, будущим Лжедмитрием I.

Если вернуться в раздел самодержавия, то в этой витрине можно найти крайне любопытный документ. В связи с тем, что он очень старый и хранители оберегают его от лишнего света, приходится его чаще держать в закрытом состоянии. Откроем.

Это заёмное письмо (расписка) Лжедмитрия польскому воеводе Юрию Мнишеку на четыре тысячи польских злотых. Он их взял как бы для личных надобностей, написав этот документ в замке Мнишеков Самбор в августе 1604 года, но мы-то понимаем, что целью было не пропить богатство в местном кабаке, а организовать поход в Россию.

Пушкин сделал замок Самбор одним из мест действия трагедии «Борис Годунов». Рядом с замком Лжедмитрий рассуждает, что и польский король, и римский папа, и местные вельможи воспринимают его как «предлог раздоров и войны». Не очень понятно, на что он надеялся. Что ему в ноги будут кланяться? Предателей никто не любит, это давно всем известно.

Один из экспонатов, связанных со Смутой, нам предоставили Музеи Московского Кремля. Помните, как Борис Годунов пришёл к власти? Он выдвинулся благодаря опричнине при Иване Грозном и женился на дочери Малюты Скуратова, потом его сестра вышла замуж за царского сына, Фёдора Иоанновича. Когда Фёдор уже правил, а Борис фактически всем заправлял вместо него, в Угличе в 1591 году при странных обстоятельствах погиб брат царя, единственный возможный наследник престола царевич Дмитрий. Официальная версия – случайно порезался во время игры в ножички.

Слухи о том, что к этому делу причастен Годунов, появились сразу же после трагедии. Версии о причастности Годунова придерживался Николай Карамзин, написавший «Историю государства Российского» в пушкинское время, а от него версию перенял Александр Сергеевич. Мы можем соглашаться или спорить, но сейчас в контексте пушкинской выставки нам интересно лишь то, как Пушкин воспринимал то событие. Для него смерть Дмитрия была убийством невинного ребёнка, а катастрофа Смуты, что обрушилась на страну, была связана с этим грехом.

Поэтому красивая шапочка царевича Дмитрия в витрине должна вызвать у посетителя трогательную слезу о погибшем ребёнке. По преданию, шапочку сделали для Дмитрия ещё при его жизни, поэтому мы можем её датировать концом XVI века. Это тафья, фактически аналог татарской тюбетейки. Её изготовили из английского сукна, с драгоценными камнями и жемчугом. Вероятно, это не повседневный головной убор, скорее для особых случаев. После смерти Дмитрия она хранилась в Оружейной палате, при Петре I её перенесли в Архангельский собор Московского Кремля к гробнице царевича.

Власть, добытая преступлением, не сделала пушкинского Годунова счастливым, а, напротив, превратилась в кошмар. Фрагмент фрески, изображающий Апокалипсис, очень косвенно связан с историей Смуты, хотя, должно быть, многие современники задумывались о том, что близок конец времён. Эти фрески – из Свято-Троицкого Макарьева монастыря в Калязине, который был затоплен при создании Угличского водохранилища в XX веке. Известно, что монастырь посещал Борис Годунов, но фрески написаны на полвека позже.

Фреска нужна для общей атмосферы тревоги перед надвигающейся катастрофой, Страшным Судом, которого, конечно, боялся пушкинский Годунов. И если, по словам литературного персонажа, ему мерещились кровавые мальчики перед глазами, то можно пофантазировать и представить, что в кошмарах к нему в гости мог прийти и такой вот пятнистый бес.

Фрагмент композиции цикла «Апокалипсис» датируется 1654 годом. Сегодня значительная часть фресковой живописи Макарьева монастыря хранится в Музее архитектуры имени Щусева, но есть немного и в Историческом музее. Этот кусочек – из нашей коллекции.

Ещё один памятник Смуты, имеющий отношение к Пушкину, перекликается не с «Борисом Годуновым», а с семейной историей «нашего всего».

Смутное время завершилось Земским собором 1613 года, который привёл на царство основателя новой династии Михаила Фёдоровича Романова. Перед нами – уникальнейший документ из Ленинки. Правда, не весь. Целиком он состоит из семи листов, а здесь только три – все просто не влезли бы в витрину. Это Утверждённая грамота Земского собора, по сути – его итоговый документ, который подтверждал право Михаила Фёдоровича на царство и давал оценку событиям Смуты.

Документ сохранился в двух копиях: один – в Оружейной палате в Кремле, другой – в Отделе рукописей Ленинки. Эту, вторую копию принято называть Архивской. Архивская копия лучше сохранилась, поскольку ещё в XVII веке кремлёвская копия пострадала из-за пожара.

Первый лист (слева сверху) – как бы титульный. Последний (ближе к нам) интересен печатями церковных иерархов: красные – печати митрополитов, синие – архиепископов, коричневые – епископов. Предпоследний лист (справа сверху) содержит подписи членов Земского собора. Рассмотрим поближе.

Среди подписантов есть Пушкины! Александр Сергеевич очень гордился, что некоторые его предки приложили руку к избранию новой династии на царство. Так сказать, приобщились к истории русского самодержавия.

А чтобы и вы могли приобщиться, подскажу, как прочитать некоторые подписи на грамоте:

Ох, непросто было всё это разобрать, я вам скажу! Картинку откройте в отдельной вкладке или скачайте – всех Пушкиных найдёте.

Идём дальше.

Название следующего раздела – «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный!». Пушкинская цитата столь известна, что не надо объяснять, какому историческому событию посвящён раздел. Пушкин выразил своё отношение к восстанию Пугачёва в двух произведениях. Одно вы прекрасно знаете – это роман «Капитанская дочка», а другое произведение Александр Сергеевич писал практически одновременно с «Капитанской дочкой» – это историческое исследование «История Пугачёвского бунта» или же «История Пугачёва», как он изначально хотел его назвать.

С целью сбора материала Пушкин совершил настоящую экспедицию по местам восстания. В 1833 году в Оренбурге и окрестностях его сопровождал молодой Владимир Даль, будущий автор толкового словаря – там он оказался по службе как чиновник особых поручений при местном военном губернатора. Прошли десятилетия, и однажды портрет постаревшего Даля писал художник Василий Перов, а пока художник работал, Даль травил ему всякие байки из жизни.

Перова настолько вдохновила история интереса Пушкина к пугачёвскому восстанию, что он сам поехал на Урал и в Поволжье, пожелав написать триптих о восстании. Триптиха не сложилось, получилась только одна картина – «Суд Пугачёва», и то не сразу. Её недописанный вариант 1875 года мы показываем на выставке. Как тут не вспомнить строки Пушкина:

Пугачёв сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нём был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. <...> Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу.

Посмотрите на картину. Некоторые фигуры на ней чуть ли не полупрозрачные, как будто призраки. Это потому, что полотно Перов недоделал и бросил. Вероятно, оно показалось ему неудачным и он начал другой вариант, ныне хранящийся в Русском музее:

Да, окончательная версия значительно более выверенная. Перед судом Пугачёва предстаёт не вельможа, а женщина с дочкой, что усиливает драматизм происходящего. А уж дико ржущий бунтовщик с бердышом слева – просто сказочный персонаж. Но предварительный вариант в Историческом музее тоже по-своему прекрасен.

Кроме поездок, Пушкин изучал настоящие архивные документы, в том числе следственное дело из Военной коллегии, озаглавленное как «Описание известному злодею и самозванцу, какого он есть свойства и примет, учинённое по объявлению жены его, Софьи Дмитриевой дочери». Этот томик, ныне на хранении в Российском государственном военно-историческом архиве, Пушкин получил на руки домой. Документы оттуда он читал, переписывал и частично публиковал.

На этом развороте сверху, слева от заголовка, можно найти карандашную помету рукой Пушкина:

Напечатано
в Биб[лиотеке] для чт[ения] 1834 г.
т. VII

Нормально – взял и оставил карандашную запись в историческом документе! Впрочем, если подумать, то два столетия назад современная культура обращения с архивными материалами ещё не сложилась, поэтому Пушкин, наоборот, всё сделал правильно – он оставил помету для будущих исследователей, что данный документ, так сказать, введён в научный оборот и опубликован в конкретном журнале. Мол, пользуйтесь, дорогие потомки.

С документом из другой подшивки, которую мы взяли на выставку из Российского государственного архива древних актов (слева), Пушкин не работал – в то время эта кипа документов оставалась засекреченной. Тем не менее, на выставке она показана. Чтобы понять, почему, давайте посмотрим на разворот.

Можете прочитать основной текст документа? Как-то не выходит, правда? Какие-то каракули. Это не почерк врача из вашей районной поликлиники, это что-то похуже. Перед нами – один из «указов» Пугачёва, который имитировал текст. И сам Пугачёв, и подавляющее большинство восставших были неграмотными – зачем им настоящие указы? Нам известно, что пусть не на этом, но на иных документах Пушкин видел «каракульки Пугачёва», как он их назвал.

«Указ» был заверен на французском и немецком языках внизу – мол, перед вами подпись «Его Величества Петра Великого» (в смысле, Петра III). Виза снизу написана подпоручиком Михаилом Шванвичем. Шванвич, оказавшись в плену у бунтовщиков, перешёл на службу к Пугачёву и стал секретарём его Военной коллегии. Шванвич, Шванвич... Швабрин! Вы уже догадались, что Пушкин знал о существовании Шванвича и использовал его в качестве прототипа одного из героев «Капитанской дочки».

Но это «Капитанская дочка» была художественным вымыслом. А когда Пушкин работал над хроникой пугачёвского восстания, он стремился написать действительно толковое историческое исследование. Скажем, он был недоволен популярным в Европе романом «Ложный Пётр III», который представлял Пугачёва таким благородным революционером-бунтовщиком. Выжимка из этого романа была в 1809 году опубликована на русском языке под названием «Анекдоты о бунтовщике и самозванце Емельке Пугачёве», это издание попало в правую часть фото.

Посмотрите на разворот. Гравюра на левой странице показывает какого-то... даже не знаю, польского шляхтича, что ли... Гравюра была копией с европейского издания романа «Ложный Пётр III». Ну а зачем что-то придумывать для образованного читателя? Действие происходит в Восточной Европе? В Восточной Европе. Изобразил какого-нибудь условного болгарина румына поляка, и пойдёт, кто там разбирается, как мужики на Урале выглядят. Поэтому Пушкин, когда готовил к изданию свою «Историю Пугачёвского бунта», заказал копию прижизненного портрета Пугачёва. Чтобы её посмотреть, вернёмся к «кристаллу».

Единственный завершенный исторический труд Пушкина опубликован в двух томах в 1834 году. Первая книга содержала авторский текст, в котором нет обобщающих сентенций и морализаторства: Пушкин стремился беспристрастно показать две враждующие стороны во время восстания – бунтовщиков и правительственные силы. Вторая часть состояла из приложений – разного рода архивных документов и свидетельств современников.

Гравюра с изображением Пугачёва в оковах воспроизводила портрет мятежника, написанный с натуры в 1774 году в Симбирске. Пушкин заказал в Париже изготовление гравюры через владельца петербургского книжного магазина Беллизара, имевшего деловые связи во Франции. Экземпляры с портретом особенно ценны: полностью тираж гравюры был получен с опозданием, и в первые месяцы «История Пугачёвского бунта» продавалась без портрета.

«Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни» – так называется другой раздел выставки и так Пушкин характеризовал своего тёзку Александра Сергеевича Грибоедова. Перед нами небольшой миниатюрный портрет Грибоедова, предположительно 1870-х годов.

Откуда сама цитата? Во время Русско-турецкой войны 1828–1829 годов Пушкину довелось побывать на кавказском фронте, он был свидетелем взятия турецкой крепости Эрзерум (Арзрум) и на основе своих впечатлений написал путевые заметки «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года». В одном из фрагментов данного произведения Пушкин упомянул, как недалеко от крепости Гергеры он встретил группу грузин с повозкой (арбой).

«Откуда вы?» – спросил я их. «Из Тегерана». – «Что вы везёте?» – «Грибоеда». – Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

Грибоедов, будучи послом России в Иране в ранге полномочного министра, был убит в начале 1829 года. Случайная встреча с телом своего знакомого послужила для Пушкина поводом уделить несколько абзацев в «Путешествии в Арзрум...» краткому некрологу, откуда взят заголовок данного раздела.

Как Грибоедов оказался в Тегеране? Задолго до своей трагической кончины он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, как и Пушкин, но, в отличие от последнего, стал настоящим дипломатом и отправился работать в Персию.

Иран того времени представлял собой не самую сильную державу Ближнего Востока. После начала царствования императора Николая I Персия решила рискнуть и развязала войну ради возвращения утерянных во время предыдущей русско-персидской войны территорий на Кавказе. Не получилось, не фартануло, и на акварельном рисунке Владимира Мошкова конца 1820-х годов мы видим момент подписания мирного договора. Название рисунка: «Заключение мира в Туркманчае 10 февраля 1828 года. Эпизод Русско-персидской войны 1826–1828 годов».

Самая интересная для нас фигура расположена ближе всего к зрителю. Спиной вполоборота молодой человек в очках – это Грибоедов. Он внёс значительный вклад в разработку текста Туркманчайского мирного договора. Грибоедов в тот момент служил чиновником для особых поручений при командующем действующей армией генерале Иване Паскевиче. Паскевич сидит по центру стола. Рядом с ним мужик с бородой – это Аббас-мирза, наследник персидского престола и командующий персидской армией.

Оригинал договора тоже имеется. На выставку его предоставил Архив внешней политики Российской империи. Забавно, что в тексте нет русского языка, только французский в одной колонке и персидский в другой. Оно и понятно, не на русском же языке будут писать русские дипломаты.

Договор закрепил за Россией новые владения, упрочил её позиции в Закавказье. Одновременно с мирным договором был подписан торговый трактат, в соответствии с которым русским купцам давалось право свободной торговли на всей территории Ирана, а Россия получила исключительное право держать военный флот на Каспийском море. Чистая победа, к которой приложил руку Грибоедов.

Именно в Персии Грибоедову пришла в голову идея комедии «Горе от ума». В витрине справа можно увидеть одну из рукописей известного всем произведения. Данный список автор использовал в 1823–1824 годах во время работы над текстом в тульском имении своего друга, полковника Степана Бегичева – Грибоедов переписал с него поправленный текст в другую рукопись и оставил этот, уже не актуальный черновик на память Бегичеву. Впоследствии список отдали на хранение в Исторический музей, поэтому знатоки творчества Грибоедова называют его «Музейным автографом».

Одна из деталей, которую можно заметить, – это другое изначальное название. На фото не очень хорошо видно, к сожалению. В самой первой строчке Грибоедов написал: «Горе уму». Потом исправил, добавив сверху между словами предлог «от» и переделав окончание -у на -а. Так на рукописи заметно изменение авторского замысла.

О Персии также напоминает папка слева. Не знаю, мог ли в ней Грибоедов хранить какие-нибудь черновики «Горя от ума», и было бы красиво предположить, что да, но у нас таких сведений нет. Тем не менее, папка принадлежала Грибоедову. Она изготовлена в первой трети XIX века в Иране, раньше в ней хранилась какая-то персидская рукопись, а дипломат Грибоедов позаимствовал её себе.

Стиль росписи папки читатели Дневника уже могли видеть на примере иранского зеркальца из стамбульского Музея турецкого и исламского искусства. Очень похоже, по цветовой гамме такой «персидский палех» получается. Стиль называется «голоморг», что в переводе означает «цветы и птицы». Изображали, как вы поняли, цветы и птиц. Если бы мы раскрыли папку, то увидели бы некую надпись:

И справа, и слева по кругу какой-то текст. Скорее всего, Грибоедов легко прочёл бы надпись на фарси, профессия обязывала знать язык. Нам же пришлось специально для выставки обратиться к специалистам-переводчикам, которые подсказали, что перед нами – любовная лирика. Полностью приводить текст не буду, он довольно большой, но вот его кусочек на русском языке:

В тот вечер мой душевный стон никто не слышал,
Я остался наедине с моей печалью, о которой никто не знал.
Страдания терзали моё сердце, потому что ты – мой идол.
Ты помнишь, как менялся мой взгляд, когда я смотрел на тебя?
Мои сердце и душа стали твоими рабами.
Я плакал кровавыми слезами и не видел никого, кроме тебя,
Тебя – нелюбящую и беспощадную, с холодным сердцем.
Никто не любил тебя, больше, чем я!

А что вы хотели, только Пушкина сегодня слушать?

Довольно унизительный для Ирана мирный договор с русскими откровенно взбесил местных патриотов. В начале 1829 года в здание русского посольства в Тегеране ворвалась толпа фанатиков, и Грибоедов был убит. Чтобы дипломатический скандал не перерос в очередной виток военной эскалации, правитель Ирана Фетх-Али-шах отправил в Петербург специальное посольство во главе с собственным внуком Хосров-мирзой. Посольство привезло богатые дары, в частности, небезызвестный алмаз «Шах».

Нет, мы не настолько крутые, чтобы притащить на скромную выставку этот подарок шаха, хотя некоторые другие показываем. Кроме этого, показываем извинительную грамоту Хосров-мирзы из Архива внешней политики Российской империи. Формально в этикетке мы её называем так: грамота Фетх-Али-шаха императору Николаю I о направлении в Россию его внука принца Хосров-мирзы для принесения извинений в связи с гибелью в Тегеране А. С. Грибоедова и членов российской дипломатической миссии.

С грамотой вышла забавная история во время монтажа выставки. В какой-то момент мы с коллегами немного зависли, не зная, какой лист вешать справа, а какой слева. Как понять-то? Языками не владеем. Впрочем, специалистка из архива нам всё подсказала. Если что, маленький листочек справа от двух больших листов грамоты – это отдельная печать.

Детали доспеха персидского воина на выставке нужны исключительно для красоты, чтобы передать атмосферу покоев какого-нибудь персидского вельможи. За исключением индийских наручей XVIII века внизу, все предметы сделаны в Иране в XVIII–XIX веках. Наиболее интересной мне кажется сабля слева. Видно, что тень от неё распадается на три лезвия – это сабля типа зульфакар или зульфикар. По легенде, меч Зульфикар с раздвоенным лезвием принадлежал пророку Мухаммеду, поэтому в исламской традиции нередко изображали или делали подобные мечи и сабли. В данном случае не с раздвоенным, а с «растроенным» лезвием.

Но вернёмся к Пушкину и его описанию встречи с телом Грибоедова. Некоторые исследователи сомневаются, что встреча с арбой могла быть в реальности: не сопровождали бы тело убитого дипломата несколько несчастных грузин, конвой был бы организован на порядок приличнее. В «Путешествии в Арзрум...» находятся и другие вольности. Автор мог где-то что-то приукрасить, добавить, пофантазировать, он писал не автобиографию, а художественное произведение для публикации в журнале.

Так что сцена случайной встречи на богом забытой дороге, возможно, была намёком Пушкина, что Грибоедов, при всех его литературных и дипломатических талантах, остался как будто недооценённым. Неслучайно Пушкин заканчивает свои размышления следующими словами:

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны.

В другом разделе выставки идёт речь о двух других знакомцах Пушкина. Их интересы простирались на другую восточную страну – Китай. Одним из самых нестандартных деятелей пушкинской эпохи был Никита Бичурин, он же отец Иакинф, которого в 1807 году отправили в составе русской духовной миссии в Пекин. Правда, священник занимался в Китае больше не миссионерской деятельностью, а изучением местной культуры, языка, порядков, коллекционированием предметов.

Например, вот прекрасные рисунки, которые собрал Бичурин во время своего пребывания в Китае. Их автор нам неизвестен, но подписи у рисунков сделаны Бичуриным. Из них мы можем узнать, что в Китае были квадроберы задолго до того, как они стали беспокоить депутатов нашей Государственной думы. Серьёзно, посмотрите на верхний ряд, второй рисунок слева. Это я шучу, конечно, перед нами солдат так называемой Армии зелёного знамени в парадном одеянии для генерального смотра.

Или, скажем, забавный рисунок в нижнем ряду, крайний слева. Подпись:

Северный китайский крестьянин, продающий наушники и слюду.

В начале XXI века китайцы производят и продают наушники, и в начале XIX века китайцы производили и продавали наушники. Но есть нюанс. На самом деле понятно, что те наушники – они от холода, поскольку в северных областях Китая довольно холодно, это уже почти наша Сибирь.

Рисунки 1810-х годов из этнографического альбома Бичурина хранятся в Российской национальной библиотеке в Петербурге, то бишь Публичке.

Разные экспонаты из восточной коллекции нашего музея иллюстрируют интерес Бичурина к Китаю и сопредельным странам. Его коллекции, переводы дальневосточных книг и собственные научные публикации внесли его имя в ряд выдающихся востоковедов России, по крайней мере, для XIX столетия уж точно. Ну а духовная миссия... Да шут с ней, миссией, собирать монеты, подписывать рисунки и изучать языки было для отца Иакинфа явно интереснее. В конечном итоге запущенные миссионерские дела послужили поводом для церковного суда и ссылки Бичурина простым монахом на Валаам.

Тибетский шлем XVII века в витрине любопытен сам по себе, а для нас служит поводом напомнить, что Бичурин издал переводы книг «Описание Тибета в нынешнем его состоянии» и «История Тибета и Хухунора», а также составил карту Тибета. В 1828 году он подарил «Описание Тибета...» Пушкину с дарственной надписью.

Так бы и прохлаждался Бичурин на Валааме, если бы не другой знакомый Пушкина, тоже большой любитель Востока Павел Шиллинг. Он служил в Восточном департаменте МИДа. Сохранились свидетельства, что в 1820-е годы даже бывали ситуации, когда Пушкин, Шиллинг и Бичурин оказывались в одной компании на «литературных субботах» у князя Владимира Одоевского. По словам Михаила Погодина, на этих встречах «сходились весёлый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазками, толстый путешественник, тяжёлый немец – барон Шиллинг».

Удивительно, насколько разносторонне развитыми были деятели того времени, порой их увлечения совершенно не пересекались друг с другом, а это показатель неслабого ума. Вот Грибоедов – и писатель, и дипломат. Бичурин – востоковед и одновременно священник-миссионер. Ну, ладно, с последним у него не очень задалось, но он всё же пытался. Шиллинг – чиновник МИДа, востоковед и... инженер-изобретатель.

Перед нами – электромагнитный телеграфный аппарат Шиллинга, сконструированный им в Санкт-Петербурге в 1832 году. На выставку его предоставил Политехнический музей. Сегодня сохранилось только два подлинных аппарата Шиллинга, второй находится в коллекции питерского Центрального музея связи. Аппарат состоит из клавишного передатчика, приёмника и вызывного прибора со звонком. Клавиши, передающие сигнал на одном аппарате, и чёрно-белые диски на линии приёмника, которые поворачиваются благодаря сигналу на другом, позволяют с помощью шести пар сигналов сообщать определённую зашифрованную букву.

Это не просто один из многочисленных телеграфов, которые в первой половине XIX века придумало несколько изобретателей в разных странах мира. По мнению специалистов, аппарат Шиллинга можно считать первой в мире практической системой электромагнитного телеграфа, то есть уже готовым аппаратом, который можно использовать для реальной связи. Почти тогда же, но всё-таки чуть позже, в 1833 году, на практике аналогичную систему опробовали немецкие изобретатели Карл Гаусс и Вильгельм Вебер.

Пушкин знал об увлечении Шиллинга. Некоторые предполагают (но это не точно), что изобретательский талант друга позволил Александру Сергеевичу написать знаменитое стихотворение 1829 года:

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель...

Забыл сказать, как Шиллинг помог Бичурину. Он привлёк Бичурина на службу в министерство иностранных дел. Мол, чего знатоку восточных языков зря пропадать сосланным монахом. А в 1830 году, когда Шиллинг возглавил экспедицию в Восточную Сибирь с целью исследования потенциала торгово-экономических связей с Китаем, то в состав экспедиции вошёл Бичурин. Пушкину захотелось отправиться с ними. Как раз тогда он писал, грезя о возможном путешествии за границу:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далёкого Китая...

Но мы помним, что Пушкин был литератором под личным цензурным контролем императора. Стало быть, в подобную поездку надо отпрашиваться у начальника III отделения. Из его письма Бенкендорфу происходит цитата, которая стала заголовком «китайского» раздела выставки – Пушкин тщетно просился «посетить Китай с посольством». В ответ на это Бенкендорф сообщил:

Желание Ваше сопровождать наше посольство в Китай также не может быть осуществлено, потому что все входящие в него лица уже назначены и не могут быть заменены другими без уведомления о том Пекинского двора.

А жаль. Можно только пофантазировать, как бы сложилась жизнь Пушкина и как иначе мы воспринимали его наследие, если бы в его жизни образовался полноценный сибирско-китайский период. Впрочем, тогда он точно не прореагировал бы на события, касающиеся иного соседа России. Или не совсем соседа? Давайте перейдём в следующий раздел.

Раздел «Спор славян между собою». Такую формулировку Пушкин дал событиям польского восстания. Кому-то покажется, что мы намеренно выбрали эту тему на злобу дня, кто-то найдёт в ней очевидные параллели с современностью, но я бы не советовал так делать. Это очередная страница пушкинских историй, которая раскрывает нашего героя как политического публициста. Не будем уходить совсем в седую древность и вспоминать, как западнорусские земли в Средние века оказались в составе польско-литовского государства, перейдём сразу к концу XVIII века, когда Польша, она же Речь Посполитая, была распилена соседями.

Часы в витрине принадлежали Станиславу Понятовскому, последнему польскому королю, и датируются 1794 годом, то есть временем аккурат между двумя последними разделами Польши. Если присмотреться, можно прочесть на одном из трёх медальонов (сверху слева) дарственную надпись на Новый год 1 января 1795 года – последний год существования независимой Польши. Символический подарок, получается. Изображение на нижнем медальоне нам уже знакомо; можете не ломать глаза тут, а вспомнить, что я его показывал в Гродно в Новом замке – это государственный герб Речи Посполитой, по центру которого размещён герб рода Понятовских Цёлек с фигурой телёнка.

По разные стороны ринга разведены портреты Понятовского (акварель на кости, копия неизвестного автора с оригинала Виже-Лебрён) и Екатерины II (эмаль на меди, неизвестный автор). Наши коллеги-экскурсоводы предлагали поменять их местами, мол, пусть смотрят друг на друга, они же когда-то были парочкой. Но в том и дело, что когда-то. Хотя лично Екатерина и Понятовский в 1790-е годы не рассорились, Станислав, будучи королём, стремился уменьшить влияние России на внутреннюю политику Польши, а Екатерина, в свою очередь, без лишних сожалений поучаствовала в разделах соседа. Смотреть друг на друга влюблёнными глазами они бы вряд ли смогли.

В результате разделов России достались земли с преимущественно восточнославянским населением, а на другой территории в эпоху наполеоновских войн появилось Варшавское княжество – марионеточное государство Наполеона Бонапарта, послужившее плацдармом для вторжения его войск в 1812 году. Немало поляков с удовольствием к этим войскам присоединилось, мечтая, что когда-нибудь утерянные восточные земли вернутся в их родную гавань. Но исход русско-французской войны всем известен.

В качестве символа победы над Наполеоном мы показываем фаньон одного из полков вражеской армии. Вольтижёры – вид лёгкой пехоты. Это трофейный фаньон, до революции он хранился в Петербурге в Казанском соборе среди других трофейных знамён и флагов французов. Фаньон – это не знамя, не сакральный символ воинского подразделения, а своего рода сигнальный флажок, который нужен для построения, поэтому выглядит он простенько. Судя по дореволюционным изображениям, скорее всего, перед нами фаньон 1-го вольтижёрского полка Молодой гвардии, утерянный во время сражения под Красным в ноябре 1812 года.

Ничего странного не замечаете?.. Я не про гранаты, похожие на ананасы, а про центральный символ. Буква N перевёрнута, а значит, фаньон вышит только с одной стороны и лежит лицом вниз. Мы не могли его экспонировать вертикально, старая ткань под собственным весом будет рваться и портиться, а этой стороной для лучшей сохранности его посоветовал положить хранитель предмета. Я в своё время подумал, что ничего страшного, ведь можно интерпретировать, что так задумано специально: нам надо же показать, что это «поверженное знамя», вот его и бросили лицом вниз.

По решению Венского конгресса, что завершил наполеоновские войны, Варшавское княжество вошло в состав Российской империи. Однако император Александр I, проявляя некоторое уважение перед традициями многовековой польской государственности, создал на землях княжества автономное Царство Польское.

В 1815 году ему была дарована конституция. Проект Конституции Царства Польского был подготовлен представителями польской аристократии, в том числе советником императора Александра I по польским делам князем Адамом Чарторыйским. К тексту при редактуре приложил руку сам царь, а затем он же подлинный экземпляр конституции подписал и скрепил печатью в Варшаве в ноябре 1815 года.

Сегодня конституция хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), и мы имеем редкую возможность на неё посмотреть. Интересно, что она написана на французском языке. Оно и понятно, не на русском же языке будут писать русские государственные мужи.

В одном комплекте с конституцией идёт ларец, тоже из собрания ГАРФа. У конституции и ларца интересная судьба. После подавления польского восстания в начале 1830-х годов их отправили на хранение в Оружейную палату в Москве – конституцию аннулировали, но для истории решили сохранить. Когда спустя почти век Советская Россия заключала с независимой Польшей мирный договор после советско-польской войны, поляки попросили символический исторический документ обратно в Варшаву. Большевики и отдали в 1922 году, государство не обеднеет же.

Прошло время, и в 1939 году Красная армия совершала свой Польский поход. Тогда в восточных областях Польши был арестован польский государственный деятель князь Януш Францишек Радзивилл. Он не входит в несвижскую линию Радзивиллов, его предки, происходившие от знакомого нам по Несвижу Николая Сиротки, уже давным-давно были другой ветвью легендарного рода. Во владениях Януша Францишека почему-то хранились те самые ларец и конституция, поэтому советская власть без зазрения совести забрала их обратно в Москву. Скорее всего, повторной передачи в Польшу уже точно не предвидится.

Несмотря на щедрый пучок прав и свобод, польское общество не устраивало сложившееся положение дел, ведь оно привыкло к независимости. Автономия была для гордой польской нации шагом назад. К 1830 году в Польше сложился заговор с целью организации восстания, которое предполагало убийство великого князя Константина Павловича, брата императора Николая I и фактического наместника императора в Царстве Польском. Вот его портрет неизвестного автора, датируемый концом 1820-х. Красавчик, не правда ли?

Во время монтажа выставки мне удалось совершить скромное малюсенькое открытие, связанное с этой картиной. Когда мы с коллегами подбирали портрет для выставки, то по совету хранителя экспоната выбор пал на данное полотно. До этого долгое время оно лежало в тёмном углу в фондах, его не фотографировали и очень давно нигде не выставляли. И лишь во время крепления на стену нам удалось его внимательно рассмотреть при хорошем освещении.

Я посмотрел и задумался: а что это за место, где стоит Константин? Где могли писать Константина Павловича в последние годы его жизни, когда он практически безвылазно находился в польской столице? Уж не это ли тот самый дворец Бельведер, где группа заговорщиков в 1830 году попыталась убить великого князя? Давайте-ка посмотрим, как на старых рисунках был изображён дворец:

О, точно, Бельведерский дворец! Даже склон парка и деревья похожи.

Константину повезло, он быстро драпанул из Варшавы и выжил. В подавлении восстания он, по сути, не участвовал, и в целом оно оказалось задавлено довольно быстро. Что заставило Пушкина прокомментировать это событие?

Группа французских депутатов во время восстания предложила оказать мятежной Польше военную помощь. Для них это было логично: угнетённый народ восстал против угнетателя. Несмотря на то, что призыв депутатов остался неуслышанным, на него остро прореагировали Пушкин и Жуковский. Они подготовили брошюру «На взятие Варшавы», куда вошли два стихотворения Пушкина – «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». В них звучала мысль, что польское восстание – это спор славян между собой, внутреннее дело России, куда вам, французским депутатам, лучше не лезть.

Подойдём к «кристаллу», где лежит та самая брошюрка.

Издание напечатано в Военной типографии в 1831 году, на выставку его предоставила Ленинка. Несмотря на обращение в текстах к «народным витиям» и «мутителям палат» (французским депутатам), автор вряд ли рассчитывал, что до них дойдёт его слово. Действительной аудиторией стихотворений были русские читатели, среди которых бытовали разные мнения об актуальных событиях. Откровенная демонстрация политической позиции средствами поэзии вызвала как поддержку у одних современников и близких Пушкина, так и непонимание, негодование и отторжение у других.

Издание открыто на первых строчках оды «Клеветникам России», откуда взят заголовок «польского» раздела выставки. Давайте прочтём вместе:

О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.

Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.

Да уж, актуальнее некуда...

Ещё фигура Пушкина была затронута историей Польского восстания, когда его давний приятель Григорий Чернецов в 1832 году начал писать по заказу Николая I картину «Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6-го октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге». Она же сокращённо – «Парад на Царицыном лугу».

Оригинал картины весьма впечатляющ по размерам – 2 на 3,5 метра, и мы не смогли бы его разместить, да и вряд ли Русский музей захотел бы такую громадину нам отдавать. Постоянно, насколько мне известно, она экспонируется в Михайловском замке, а не лежит без дела в запасниках. Вместе этого мы попросили музей передать нам электронную копию картины, чтобы с помощью мультимедийного стола рассказать посетителям интересные факты о ней. Принцип простой: тыкаешь на подсказки и читаешь подробности.

Художник проявил некоторую смелость в жанре, показав в своей работе на переднем плане не войска, а современников парада – чиновников, художников, купцов, публицистов, актёров. Среди двух сотен реальных исторических лиц затесался Александр Сергеевич. По сути, перед нами коллективный портрет русского общества пушкинской эпохи.

Существует легенда, что Пушкин появился на картине благодаря замечанию Николая I, который, рассматривая первый вариант «Парада...» в мастерской художника, захотел увидеть среди публики знакомых ему поэтов. Но история работы над картиной показывает, что эскизные портреты Пушкина и других лиц из так называемой «группы писателей», которые оказались рядом с ним, были сделаны Чернецовым в первые же месяцы работы над картиной весной 1832 года. Так что это был изначальный замысел живописца.

Достоверно известно, что Пушкин на параде не присутствовал, как и большинство других изображённых на картине лиц. Вряд ли бы возникла ситуация, при которой в одно время и в одном месте собрался весь цвет петербургского общества. Тем не менее, мы, зная политическую позицию писателя по поводу Польского восстания, смело скажем, что он явно был не против стать постфактум зрителем «парада победы» над поляками.

На этой картине изображён великий князь Константин Павлович, в спешке сбегающий из Бельведерского дворца. Шутка! Если что, шутка не моя, это коллеги-экскурсоводы придумали. На самом деле это картина из другого раздела выставки, посвящённого фигуре Гоголя.

Картина «Ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем» художника Сергея Грибкова написана после 1864 года. Когда в декабре 1833 года Гоголь читал Пушкину рукопись данной повести, Александр Сергеевич отметил в дневнике:

Вчера Гоголь читал мне сказку, «Как Ив. Ив. поссорился с Ив. Тимоф.», – очень оригинально и очень смешно.

Вообще-то Никифорович, а не Тимофеевич. Но ладно, солнцу русской поэзии простим эту ошибку.

Возможно, вы вслед за городничихой Анной Андреевной из «Ревизора» недоумённо спросите: «Я ничего не понимаю: к чему же тут солёные огурцы и икра?» Тогда я поясню, что в этой витрине набор дореволюционных фарфоровых «обманок» как бы намекает на комедийную сатирическую вселенную персонажей Гоголя, многие из которых откровенно любили покушать.

Не спешите, однако, тянуть руки, ибо не только тарелка перед вами сделана из фарфора, но и сами огурцы. К слову, это продукция завода Гарднера из села Вербилки Дмитровского уезда Московской губернии, датируется 1780–1790-ми годами. Омар за тарелкой с огурцами (из тех же Вербилок, завод Товарищества М. С. Кузнецова, рубеж XIX–XX веков), а также дыня слева от него (тот же Дмитровский уезд, село Горбуново, завод Попова, середина XIX века) хотя бы функциональны, это маслёнки.

Гоголевские персонажи, как и эта посуда, не всегда оказываются такими, какими представляются на первый взгляд. Вот и они на заднем фоне: слева Собакевич, а справа Манилов из «Мёртвых душ». Фаянсовые декоративные блюда с их изображениями изготовлены в селе Кузнецово Корчевского уезда Тверской губернии в конце XIX века предприятием Товарищества М. С. Кузнецова.

Не секрет, что сюжеты «Ревизора» и «Мёртвых душ» были подсказаны Гоголю Пушкиным. Вот, пожалуйста, иллюстрации известного художника Петра Боклевского, изображающие Хлестакова (справа, 1857–1858 годы) и Чичикова (слева, 1880–1890-е годы).

Пушкин был старше Гоголя на десять лет и в целом успел при жизни ознакомиться с рядом его произведений. По свидетельству Григория Данилевского, он твердил Гоголю: «Пишите, пишите», «а от его повестей хохотал и уходил от Гоголя всегда весёлый и в духе». В 1831 году после прочтения «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Пушкин сообщил издателю Александру Воейкову: «Поздравляю публику с истинно весёлою книгою...» – таков заголовок «гоголевского» раздела выставки.

Но это «Ревизор» написан Гоголем ещё при жизни Пушкина, и тот успел услышать авторское чтение комедии. А «Мёртвые души» создавались долго и трудно. Уже после смерти Пушкина Гоголь на несколько лет обосновался в Италии, где ему удалось дописать первый том поэмы. В 1840-е годы он расхаживал по улицам Рима, Неаполя и других городов в этом сюртуке. Вот уж удивительно: русским писателям как-то лучше думается о России где-нибудь в Италии...

Пером, что сверху справа, Гоголь дописывал в начале 1850-х годов в Москве второй том «Мёртвых душ». Весьма интересная реликвия.

Что ещё попало в кадр? Сверху слева – небольшой образок «Распятие с предстоящими» из Вифлеема. Предположительно, именно этот образок Гоголь привёз из Святой земли, когда ездил туда в паломничество к Гробу Господню в Иерусалим в 1848 году.

Кольцо внизу слева – своеобразный сувенир с вплетёнными в него волосами Гоголя. Мне кажется, что это немного странный обычай, но хранить волосы умерших – давняя традиция.

Внизу справа – гербовая печать Гоголя, из собрания Государственного литературного музея. Мы попросили этот предмет на выставку, потому что печать хранилась в семье племянника Гоголя Николая Быкова, который женился на внучке Пушкина Марии. Так сроднились семейства Пушкиных и Гоголей.

«Гоголевский уголок» выставки получился маленьким, но довольно душевным. Идём дальше.

Пушкин и женщины... Изначально хотелось размахнуться и рассмотреть этот сюжет значительно масштабнее, затронув моду и быт пушкинской эпохи, но в результате застройки «женский уголок» получился настолько маленьким, что, по сути, состоит только из четырёх комплексов предметов. Истории романтических похождений Пушкина до свадьбы вовсе остались за кадром, а главной темой стала семейная жизнь.

Перед нами – два главных экспоната раздела. Столик для рукоделия конца XVIII – начала XIX века (слева) принадлежал, по преданию, бабушке Пушкина Марии Ганнибал. Он поступил в Исторический музей из подмосковной усадьбы Захарово, которую купила Ганнибал в 1804 году. Пушкин застал бабушку, и её можно, пожалуй, назвать первой воспитательницей младенца Сашки. Сейчас Захарово – это музей-заповедник в Одинцовском районе Московской области.

Диван 1820-х годов (справа) стоял в усадьбе Лопасня-Зачатьевское Серпуховского уезда Московской губернии. Усадьба имеет отношение не к предкам, а к потомкам Пушкина: она долгое время принадлежала семейству Васильчиковых, которые были родственниками Ланских, а за генерала Петра Ланского вышла замуж вдова Пушкина Наталья Гончарова через несколько лет после гибели Александра Сергеевича. Так и стали в Лопасне жить и гостить сама Наталья Ланская-Гончарова-Пушкина, дети Пушкина и его внуки. В Лопасне в 1881 году отгуляли свадьбу Николай Быков и Мария Пушкина.

Мы очень хотели оставить на весь срок выставки оригинальный и весьма ценный автограф Пушкина – портрет его невесты Натальи, написанный в 1830 году на обороте письма другому человеку.

Портрет хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ). В связи с уникальностью скромного листика он включён в Государственный реестр уникальных документов Архивного фонда Российской Федерации, куда входит чуть меньше тысячи единиц хранения. Кстати, Конституция Царства Польского тоже туда входит, поэтому оба документа при желании вы можете найти на специальном сайте реестра, где выложены их сканированные копии.

Но если ГАРФ нам доверил показывать конституцию три с половиной месяца, то РГАЛИ побоялся. Ну и ладно, хозяин – барин, мы не в обиде. Поэтому оригинальный рисунок лежал под стеклом всего две недели, а потом мы его поменяли но точно изготовленную копию. Я фотографирую уже копию.

«Женский» раздел озаглавлен цитатой из «Евгения Онегина»: «Мой идеал теперь – хозяйка...» И нам действительно хотелось бы, чтобы Пушкин воспринимался в большей степени не как ловелас и герой-любовник, а как муж и отец семейства – таким он успел побыть несколько лет своей жизни.

Витрина с миниатюрными женскими портретами демонстрирует широкий женский круг общения Пушкина. Кого здесь только нет. Прокомментирую лишь одного персонажа.

Это императрица Александра Фёдоровна, супруга Николая I. Портрет на кости написан мастером акварельной миниатюры Иваном Винбергом в 1835–1836 годах. Пушкин познакомился с императрицей в 1831 году в Царском Селе и после этого не раз видел её на различных приёмах. В дневнике он однажды отметил: «Я ужасно люблю царицу». А в «Евгении Онегине» фигурирует описание Александры Фёдоровны, скрытой под прозвищем «Лалла-Рук» – так звали героиню романтической поэмы Томаса Мура:

И в зале яркой и богатой,
Когда в умолкший тесный круг,
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь, входит Лалла-Рук
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою,
И тихо вьётся, и скользит
Звезда-харита меж харит,
И взор смущённых поколений
Стремится, ревностью горя,
То на неё, то на царя...

Пушкин был, безусловно, человеком христианской культуры, поэтому в его творчестве не раз встречаются библейские образы. Это норма для человека того времени. Некоторые его произведения можно назвать непосредственно религиозными – например, стихотворное переложение молитвы Ефрема Сирина, первая строчка которого стала заголовком раздела «Отцы пустынники...»:

Отцы пустынники и жёны непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Находить ли символизм в том, что стихотворение написано в 1836 году, в последний год жизни Пушкина, или нет, решайте сами.

Что за отцов-пустынников вспоминал Пушкин? А вот они на иконе конца XVI века (с некоторыми изменениями XIX столетия). Жившие в первом тысячелетии Онуфрий Великий, Пётр Афонский и Марк Афинский – святые, подвизавшиеся в пустынных местах, которых часто изображали вместе, хотя друг с другом они вообще никак не связаны. Онуфрий (слева) бродил по египетской пустыне в IV веке, Пётр Афонский жил в пустынных местах Афона в VII–VIII веках, а стоящий справа Марк Афинский, по преданию полностью обросший шерстью, в III веке скитался то ли в Эфиопии, то ли в Ливии.

Подобранные для выставки иконы и издания Библии поясняют тот или иной религиозный контекст пушкинского космоса. В начале выставки мы вспоминали стихотворение «Пророк». Помните, кому явился шестикрылый серафим? Пророку Исаии. Вот, пожалуйста, икона с его изображением из Тихвина, датируемая последней четвертью XVII века. Икона двухрядная: Исаия наверху, а внизу сошествие во ад.

Клещи с углём в руках у Исаии – классический атрибут его иконографии. Согласно Книге пророка Исаии, серафим взял клещами с жертвенника горящий уголь и коснулся уст пророка, чтобы очистить его грехи. В христианской традиции закрепилось толкование, по которому уголь был прообразом Иисуса Христа, а клещи – рук Богородицы. Пушкин в «Пророке» упоминает уголь, слегка приукрасив детали его чудесного прикосновения:

И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.

Портреты Пушкина и митрополита Филарета служат дополнением к мультимедийному экрану, где мы сравниваем два стихотворения двух авторов. В 1828 году Пушкин написал проникнутое отчаянием стихотворение:

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

Митрополит Филарет ответил Пушкину следующее:

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из тёмных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.

Как говорится, РАУНД!

Вскоре Пушкин написал стихотворение «В часы забав иль праздной скуки...» (1830), где намекал, что владыка в ответ на его «потоки слёз нежданных» простёр руку помощи и «силой кроткой и любовной» усмирил «буйные мечты». Можно сказать, признал поражение в баттле.

Ха, это ж Пушкин! Клеймо на современной иконе святителя Филарета написано по мотивам той истории. Сама икона музейной ценности не представляет, поэтому мы просто попросили московский храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке передать нам изображение для использования в экране. Икона Филарета написана иконописной мастерской при храме в 2016 году.

Знакомая птичка, такая же была в начале выставки. А значит, эта намекает нам на конец. Эпилог выставки не связан с каким-либо разделом, он носит самостоятельное значение.

Как закончить выставку о Пушкине? Кто-нибудь скажет, что надо рассказать о дуэли и показать дуэльные пистолеты. Но это же банально, и тем более у нас не биографическая выставка. Поэтому мы обратились к последним творческим интересам Пушкина и выбрали один экспонат, который иллюстрирует его замыслы в начале 1837 года. Подойдём к витрине.

Одними из последних «страниц истории», к которым прикасался Пушкин, была история Камчатки. Незадолго до смерти Александр Сергеевич читал и конспектировал второе издание книги путешественника XVIII века, исследователя Сибири и Дальнего Востока, академика Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Представленный в витрине первый том второго издания вышел в Санкт-Петербурге в 1786 году.

Мы можем только догадываться, куда бы привели Пушкина рассуждения о далёкой Камчатке. Вряд ли он собирался писать рецензию на труд, написанный за полвека до того. Может быть, в его голове родился бы сюжет художественного произведения? Исторического романа о русских землепроходцах, дошедших до Тихого океана? Кто знает, кто знает... Одно можно сказать точно: интересы Пушкина были действительно безграничны, как космос, и порой очень неожиданны.

В качестве постскриптума покажу предметы из «детского уголка» выставки. Мы не превращали этот уголок в особый раздел, просто дали возможность детским группам приходить на специальные занятия в укромное место в зале. О сюжетах из произведений Пушкина, которые сегодня чаще всего воспринимаются детскими, напоминают фигурки старика со старухой у разбитого корыта, попа и балды. Фаянсовые фигурки изготовлены известным скульптором Павлом Кожиным на Конаковском фаянсовом заводе в Калининской области в 1936–1937 годах.

Такая получилась выставка. Её главным автором и разработчиком была Наталия Каргаполова, ей помогали Татьяна Петрова и я, Виктор Кириллов, а ещё значительный вклад внесла дизайнер Екатерина Антонова. Это я поясняю для того, чтобы было понятно, кто скрывался за словом «мы» во время сегодняшней прогулки. Спасибо за внимание.