August 3, 2017

Книга "Русский урок истории". Часть 1. Гл.5. Наша демократия (2)

СодержаниеЧасть 1-я. Кто мы.Глава 1. Наша религия(1)Глава 1. Наша религия(2)Глава 2. Наша история(1)Глава 2. Наша история(2)Глава 3. Наше государствоГлава 4. Наша революция(1)Глава 4. Наша революция(2)Глава 5. Наша демократия(1)Глава 5. Наша демократия(2)Глава 6. Наш социализм(1)Глава 6. Наш социализм(2)Часть 2. Наша ситуация.Глава 1. Наше место в мировом распределении богатствГлава 2. Наша роль в управлении миромГлава 3. Проблема нашего суверенитета(1)Глава 3. Проблема нашего суверенитета(2)Глава 4. Вызов намГлава 5. Наш вызовГлава 6. Наш шанс

Часть 1. Гл.5. Наша демократия(1)

Народ и власть
В XX веке развитие ситуации с властью и демократией в мире нашло полное отражение в наших собственных национальных документах. Что говорят о принадлежности власти наши российские Конституции?

Принадлежность власти понятному, физически и юридически реальному субъекту заявлена только в 1906-м (император) и 1918-м (Советы).

В 1937 году власть Советам уже не принадлежит, но ещё осуществляется «в их лице». В 1978 году Советы вовсе из «лица» (то есть хоть какого-то субъекта) превращаются в чистый механизм («через» них), одновременно народ наконец-то номинируется на роль обладателя власти. Правда, тут же вводится другой субъект, с точки зрения английского языка (сила=power=власть) также являющийся субъектом власти, — КПСС. Так что власть либо принадлежит просто КПСС, гораздо более определённой по сравнению с народом (это как минимум организация), либо народу опять-таки «в лице» КПСС.

И наконец, действующая Конституция, 1993 год. Никакой принадлежности власти народу в России нет. Народ — лишь носитель суверенитета и единственный источник власти. Это метафизическое, беспредметное положение власти к народу является догматом светской религии демократии. Это чистый символ веры, прямо исключающий возможность реального народа-властителя. Всё честно. С этим согласен и демократический здравый смысл: власть не может действительно и актуально принадлежать народу, так как предполагает содержательную наличную непрерывную волю. «Народ» может обладать такой волей только в узком субъективном смысле — как самоназвание конкретного и немногочисленного коллектива людей, такого, например, как авторы американской Декларации независимости. Помните? «Мы, народ Соединённых Штатов...» Это конкретные люди себя так назвали. Или же воля народа, который сам есть меньшинство общества — греко-римские свободные — формулируется разнообразным выборным магистратом.

Расширить такой коллектив воли к власти до массовых масштабов можно лишь в рамках тоталитарного проекта, то есть при достижении реального исторического единства воли. Масса, реально проявляющая не единую волю, а две несогласные воли, исторически неизбежно вступает в гражданскую войну.
Поэтому, разумеется, голосование и выборы — лишь имитация, иллюзия обладания властью. Население (народ в пассивном, объективном смысле, то, что нарождается, демография) не определяет ни содержания властных решений, ни личности тех, кто эти решения продвигает. Электорат выбирает между данными ему кандидатами. За кого бы ни голосовал избиратель, главное в акте голосования — легальный и легитимный отказ голосующего от собственного, личного обладания властью. И осуществляют этот отказ все голосующие. Чем выше явка, тем выше уровень отказа. Поэтому во многих современных западных демократиях голосование является принудительным. А по действующей Конституции в России власть не принадлежит не только народу, но и никому другому.
******

Открытое сословие и народовластие
Глубина контроля государства над государственным аппаратом — один из показательных критериев его (государства) мощи. Ведь государственный аппарат — это не само государство, а лишь его инструмент, в той мере, в которой государство может отвоевать его у общества.

Буржуазная борьба с государством, уклонение буржуазии от государственных обязанностей и сословной ответственности при захвате фактической власти делают государство слабым, неустойчивым, находящимся в постоянном кризисе. Государственный аппарат при этом приобретает самостоятельность и начинает отождествляться в глазах населения с государством. Этот своевольный госаппарат буржуазия объявляет самим неэффективным государством, с которым грех не воевать, от которого грех не освободиться. Такая «борьба» становится одним из имитационных процессов, на которых держится всеобщая управляемая демократия, её декорации.

Либерализм, на деле максимально ослабив государство, в своей риторике выставляет его всемогущим злом, с которым надо продолжать историческое противостояние. Речь при этом всегда в действительности идёт о государственном аппарате, которым буржуазия, то есть общество, продолжает скрыто пользоваться.

Отказ буржуазии стать формально закреплённым сословием власти и нести государственную ответственность за свои действия составляет суть современного цивилизационного кризиса.

Исторически буржуазия стала первым открытым сословием, войти в которое стало возможно не исключительно по рождению, но и по участию в деятельности, благодаря собственным усилиям. Однако первое открытое сословие не стало государственным и вообще отказалось быть сословием.

Советская империя России создала пример современного государственного сословия — формально закреплённого корпуса государственных людей, являющихся субъектами власти и государства, контролирующих государственный аппарат. Этим новым сословием стала коммунистическая партия — ВКП(б), КПСС.

В отличие от старых сословий, ВКП(б) — КПСС явилась тем полностью открытым сословием, не имеющим ограничений по рождению, которое впервые в истории стало основным носителем государственной власти. При этом институт императора, царя, суверена в Советской империи сохранился и эффективно действовал как одна из форм сущностного государства. Опираясь на открытое сословие, советский император — Генеральный секретарь — представлял интересы всего населения, подавляющей массы людей.

Неудивительно, что в таком представительстве (признаваемом и римской государственно-правовой мыслью) нет места конфликту интересов: государственный и народный интересы при этом тождественны. Государство открытого сословия не обслуживает в отличие от демократии — как сущностной, так и технической, — борьбу за раздел национального богатства среди элиты. Оно обслуживает синтетический и синэргический интерес всего социума — популяции, закрепившейся на исторически определённой территории благодаря собственному государству.

Мы впервые в истории создали полноценное государство открытого сословия, народное государство, выйдя за пределы любых демократических институтов и ответив на вопрос о принципе воспроизводства государства после буржуазной революции (капиталистической модернизации).

Народовластие в СССР осуществлялось за счёт социокультурных лифтов и разнообразных технических демократических процедур (выборов), главными и самыми существенными из которых были выдвижение и вотум доверия путём массового пополнения открытого государственного сословия из всего народного тела. Такое открытое сословие власти не могло не находиться под грузом неограниченной ответственности, один из исторических механизмов которой известен как репрессии. Но дело не в них. Без действительного желания служить народу, будучи выходцем из него, такое сословие не могло бы ставить и решать исторические задачи победы в войне, восстановления страны, построения социализма. А они ставились и решались.

Всех партийных руководителей выдвигала партия. И только они были реальной государственной властью. Право участия в процедурах вотума доверия («выборах») административным работникам было у каждого гражданина. Но не это главное. Главное в том, что каждый обладал реальным представительством своих интересов в системе народовластия. Именно этому уровню реальной публичной представленности интересов каждого гражданина никак не соответствовала западная цензовая техническая демократия буржуазии, именно для конкуренции с этим уровнем представленности интересов населения Запад вынужден был трансформировать техническую демократию во всеобщую.
*******

Проектная демократия
Опыт СССР показывает, что демократии есть куда развиваться в её техническом приложении. Однако в революции 1985–1999 годов мы отказались развивать публичную власть и институционализировать управление социумом. Мы сделали шаг назад, не удержавшись в достигнутом историческом будущем. Естественно, возврат проходил под лозунгом «Мы отстали». Любой такой шаг в прошлое всегда означает комплексную цивилизационную деградацию.

Сегодня большинству становится ясно: мы если и отставали, то количественно, по богатству на душу населения. Что делать, жили без колоний, на суровых северных территориях, требующих ресурсоёмкого освоения, да и воевали весь век — и по-горячему, и по-холодному. А качественно мы были впереди. И, безусловно, были суверенны. Могли строить собственные планы, иметь собственное будущее, в котором были уверены. Чтобы народ мог быть носителем суверенитета хотя бы теоретически, нужно, чтобы существовал сам суверенитет. Пока что наш суверенитет нами утрачен. И в первую очередь мы несуверенны в плане мировоззрения, вынуждены каждый день повторять навязанную нам примитивную идеологическую чушь, даже если вовсе в неё не верим.

Современная всеобщая демократия — это ширма, скрывающая сегодня в первую очередь реальных управляющих мировыми финансовыми потоками. Так как мировой центр этого управления (само его существование никем не оспаривается) находится не у нас, то на нашей территории это управление никак не может быть обращено к нашей общей, то есть государственной, народной пользе. Это чужой пылесос. Это управление может ставить лишь цели обогащения узкой местной группы, обеспечивающей внешнее управление. Причём не за счёт новой деятельности, а за счёт эксплуатации и перераспределения имеющихся общих ресурсов.

Российский денежный класс состоит только из тех, кто видит возможность обогащения через использование места в государственной власти в обмен на любое возможное обогащение внешних агентов. Поэтому у путинского правления при всей государственнической риторике сохраняется жёсткая несуверенная либеральная позиция в экономической политике.

Демократия — как современная, так и античная — никогда не заботилась о будущем, она всегда была механизмом сиюминутного согласования и баланса интересов общественной элиты. Те, кто имеет доступ к управлению социумом при современной всеобщей демократии, возможно, и планируют своё собственное будущее и даже весьма надолго. Вот только верим ли мы, что они обеспечат будущим и нас всех? Ведь при демократии каждый за себя.

Западная, прежде всего американская, пропаганда прямо обвиняет русских у власти в нарушении т.н. «стандартов демократии». Хотя богатые русские у власти эту демократию в принципе искренне любят, не научились ещё стоять за сценой, лезут на неё сами. Понятно, что за этими обвинениями стоит политика войны против российского государства как такового.

Однако вопрос всё равно остаётся: нужна ли нам всеобщая демократия, если да, то зачем и как её осваивать? Поможет ли в этом «импорт» демократии, хотя он и создаёт элементы внешнего управления страной, скорее всего, противоречащие нашим национальным интересам?

Этот круг вопросов принадлежит к историческим, философским и методологическим (а также научным, насколько это возможно) основаниям политики и идеологии. Он требует содержательного раскрытия. Ставить же цель непосредственно «прийти к демократии», «добиться демократии» — бессмысленно и означает лишь быть под чьим-то идеологическим (и не только) внешним управлением.

Буржуазная техническая демократия в эффективный период своего исторического существования использовала схему «правящая партия — оппозиция». Мы должны создать альтернативный институт публичной дискуссии в государственном открытом сословии, при котором эта дискуссия будет не связана с задачами обновления правящей группы. Конкуренцию программ и проектов и конкуренцию персон за личное участие в отношениях власти нужно институционально разделить и развести. Поскольку в противном случае под видом проектов и программ конкурируют в действительности частные интересы.

Освоение такой схемы и будет, собственно, осмысленной технической демократизацией России, построением механизма воспроизводства власти и её подлинной легитимации, в том числе прекращением гражданского конфликта 1917 года и воссоединением нации. Такая дискуссия должна быть открыта проектно как способ развития и усиления нашей суверенной власти, поскольку в отличие от английской американской или французской истории социальной борьбы мы сегодня уже не имеем исторических предпосылок для двух или более партий — и слава богу.

В США две партии растут из Гражданской войны Севера и Юга, в Англии — из борьбы короны и парламента. В «новых» государствах — Германии и Италии, по сути, есть оппозиция «фашистов», замаскированных под христиан, и «антифашистов», т.е. левых. А у нас? Мы изжили «вторую», «белую» партию в полном составе. Наше общество социально-политически однородно, оно исторически «красное», несмотря на созданное искусственно за счёт приватизации имущественное неравенство.

Такая дискуссия должна быть частью обязательных процедур функционирования открытого сословия, формально и институционально закреплённой за корпусом граждан, выборных магистратов или сословных должностных лиц. В рамках такого проекта есть возможность какой-либо репатриации «белого» социального элемента.

Технической демократии как одному из механизмов осуществления власти, установления фактического баланса отношений между обществом и государством, разрешения конфликта допустимых интересов есть куда развиваться, если отбросить идолов всеобщей демократии, если освободить демократическую технику от светской демократической веры.

Россия имеет все возможности участвовать в развитии этой полезной демократии, которая есть содержательный способ вовлечения масс населения в деятельностные и исторические процессы, предполагающие активность личности. Поэтому не существует никакого «стандарта демократии». Есть открытый, развивающийся, незавершённый проект европейской цивилизации (как и коммунизм), могущий и обязанный иметь уникальные национально-исторические варианты реализации. В том числе и в плане процедурно-формальном.

Поэтому правильнее в плане проектной демократии говорить о демократизации управления, а не о демократизации власти. Первая должна сделать процессы управления публичными и доступными, превращать управление в самоуправление. Вторая — демократизация власти — в современном мире служит для дробления крупных многонациональных государств на этнические общины и группы местного эгоизма.

Необходимость дальнейшей демократизации управления стоит равным образом и перед Россией, и перед континентальной Европой, и перед США. В своей основе она представляет собой, прежде всего, раскрытие и освоение закрытого олигархической, сословной (и государственной) тайной социального знания о действительной истории и действительном устройстве общества.

Формирование и осознание собственного и общего публичного интереса большими группами (массами) людей есть непременное условие участия населения в политической жизни. Гражданин должен быть способен разобраться в том, что есть зло, а что есть благо для него самого, для его семьи, для его общины, для его страны. А разобравшись, должен быть способен сделать правильный политический выбор, который «нелинеен» и не может быть простым «зеркальным» отражением экономических, этических и других частных устремлений. Только такая конструкция самоопределения позволяет говорить о действительных интересах гражданина. Такая способность к политическому самоопределению есть основное и единственное условие его устойчивости (иммунитета) от внешней идеологической и политической интервенции. Она же должна лежать в основе процедур, порождающих права на участие во власти, осуществление государственных полномочий.

Нашей проектной задачей является в том числе формирование общественных движений нового типа, способных формулировать и отстаивать интересы больших групп населения страны, в пределе — национальные (имперские) интересы за пределами открытого сословия. Такие движения сами не являются актантами воспроизводства власти в отличие от политических сословных сил. Главное назначение этих движений заключается в участии в публичной дискуссии, обязательной для политических сил открытого сословия, а отнюдь не в проявлении лояльности к одной из них.************

Глава 6. Наш социализм