About Teletype
Join
Библиотека «Красно-белого Крыма»
@red_and_white_crimea
November 10

Калейдоскоп Южного берега: разбор книги Д.В. Соколова «Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг.»

Содержание:

Важное примечание: этот текст не является научной рецензией и не претендует на звание такового. В “Калейдоскопе” редакция “Красно-белого Крыма”, опираясь на исторические источники и научную литературу по теме, излагает в научно-популярной форме основные проблемы разбираемой нами книги.

Предисловие

Региональная история Крыма в годы Первой мировой и Гражданской войн, безусловно, интересная тема. У нас имеются примеры добротных и качественных работ по этой теме – например монография Андрея Алексеевича Бобкова под названием “Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918”. Поэтому, на наш взгляд, нельзя не приветствовать выход научных исследований по данной тематике.

Совсем недавно состоялся выход монографии публициста Дмитрия Витальевича Соколова под названием “Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг.”. Описание книги выглядит следующим образом:

Южный берег Крыма, знаменитый своей уникальной природой, целебным климатом, курортами, санаториями, а также старинными дворцами и парками, на протяжении своей истории также пережил немало трагических и печальных страниц. Особенно драматичным периодом стало начало XХ в. когда регион столкнулся с серьезными вызовами, связанными с Первой мировой войной, революционными потрясениями 1917 г. и Гражданской войной. Эти события вызвали социально-политические и экономические проблемы, причинили множество страданий и разрушений.
На обширном документальном и фактическом материале в настоящей работе подробно рассмотрено, как проявившиеся трудности и социальные потрясения повлияли на местную повседневную жизнь. Также проанализированы мероприятия сменяющих друг друга властей в сфере преодоления кризиса, деятельность различных военных и политических сил и их взаимоотношения с населением. При этом много внимания уделено не только негативным явлениям, но и примерам здоровой гражданской активности в вопросах оказания помощи сиротам, беженцам, больным и раненым воинам, их семьям и близким (1).

Задачи своего исследования Соколов обозначил следующим образом:

— проанализировать актуальные проблемы, которые проявились в развитии курортного региона в начале XX в.;
— изучить мероприятия местных властей (в том числе, в период первой (январь-апрель 1918 г.) и второй (апрель-июнь 1919 г) попыток советизации Южного берега Крыма) в сфере экономической и общественно-политической жизни, реакции на них со стороны населения;
— опровергнуть ряд стереотипов и заблуждений, которые сложились вокруг определенных событий в истории полуострова в XX столетии (в том числе, касающихся репрессивной политики антибольшевистских правительств);
— проследить влияние Первой мировой войны, Февральской революции, Октябрьского переворота, смены властей и режимов в условиях Гражданской войны, а также политики советизации края в начале 1920-х гг, на повседневную жизнь Южного берега Крыма.

При этом Дмитрий Витальевич отмечает:

Честное и объективное изучение событий переломного и драматического периода отечественной истории – альтернатива манипуляциям и неприкрытым фальсификациям (2).

В своём ЖЖ блоге Соколов даже написал эти сроки:

Не считаю нужным скромничать здесь, и прямо утверждаю, что данная книга - несомненно должна быть в личной библиотеке каждого жителя Ялты и Южного берега Крыма. Это просто без вариантов. Впрочем, данное пожелание касается не только данную категорию потенциальных читателей).

Безусловно, подобные намерения научного изучения истории Южного берега Крыма (далее по тексту – ЮБК) не могут не вызывать интереса и уважения. В том случае, если за ними действительно стоит научное понимание изучаемой темы, конечно.

Отметим, что книга выполнена из качественных материалов, её приятно держать в руках. Оформление также выполнено на достойном уровне, обложка и иллюстрации (предваряющие собой каждую новую главу) под авторством Елены Руденко приятны глазу. Впрочем, лично мы ощутили явный контраст между рисунками красивых бойцов Русской императорской армии и ВСЮР с матросом эпохи первого периода советской власти в Крыму (январь-апрель 1918 г.), который что-то грызёт, а также грозной чекисткой (особисткой?) с “пустыми” глазами, которая направляет пистолет прямо в сторону читателя. Зато крайне удачно вышел образ солдата в главе про Февральскую революцию, чей образ весьма точно передаёт настроение эпохи (3).

Отметим, что вопросы оформления – это исключение наши субъективные оценки. Основное внимание редакции “Красно-белого Крыма” (далее по тексту – КБК), конечно, было направлено на само содержание книги. Удалось ли автору достигнуть целей и задач, которые он перед собой поставил? Давайте разбираться.

Часть 1. Разбор главы “Русская Ривьера в Первую мировую войну (1914-1916 гг.)”

Работа Д.В. Соколова с историографией

Первая особенность этой книги, с которой мы сталкиваемся – это то, что немалая часть её содержания (главы про Первую мировую войну, первый период советской власти в Крыму и советизацию Крыма в 1920-1921 гг. и голод 1921-1923 гг.) является пересказом историографии за последние 105 лет (4). Новых источников и литературы в этих разделах книги приведено очень и очень мало. Сразу встаёт вопрос – а зачем нужен новый научный труд, если по этой уже что почитать?

Ответ – он нужен в том случае, если на основе работ предшественников автор вывел новые суждения по тому или иному вопросу. И эти суждения в работе Соколова присутствуют. Рассмотрим их более подробно.

Война с советской историографией, бессмысленная и беспощадная

Дмитрий Витальевич пишет:

Весьма показательно описание ситуации на Южном берегу Крыма в рассматриваемый период в поздних советских источниках: «С началом первой мировой войны, вскоре после вступления в нее Турции на стороне Германии, Ялта оказалась в прифронтовой зоне. Война тяжело отразилась на положении народных масс. Многие безработные за кусок хлеба трудились по 18 часов на виноградных и табачных плантациях. В то же время ялтинский курорт был наводнен богачами, прожигавшими здесь жизнь, тратившими здесь деньги на увеселения».
О Симеизе писалось, что «в годы первой мировой войны еще больше ухудшилось положение трудящихся, Росло недовольство существующими порядками».
Данные утверждения — пример характерных манипуляций, фальсификаций, упрощений и подтасовок, которыми изобиловал советский исторический нарратив (здесь и далее выделено нами – КБК).
<...>
Итак, в чем же принципиально неверны приведенные выше цитаты из поздних советских источников?
Первое. Непосредственного отношения к театру военных действий Ялта и Южный берег Крыма не имели.
Второе. В условиях военного времени ни о каком приятном времяпрепровождении состоятельных лиц не могло быть и речи. Напротив, именно обеспеченные люди принимали деятельное участие в оказании помощи воинам и их семьям, жертвуя в их пользу немалые средства, Также весьма распространенной практикой было выделение для нужд выздоравливающих бойцов дач, вилл и частных домов.
Подробнее об этом будет сказано далее (5).

Удалось ли Дмитрию Витальевичу опровергнуть тезисы советской историографии? Читаем далее главу про ЮБК в ПМВ:

Уже осенью 1914 г. жители полуострова испытали на себе реалии военного времени (выделено нами – КБК). Именно тогда приморские города Крыма (Феодосия, Севастополь) были обстреляны силами турецкого флота. В результате бомбардировки Севастополя, произошедшей 1б октября 1914 г, количество убитых и раненых составило около 30 человек. Обстрел городов полуострова стал поводом для того, чтобы Российская империя объявила войну Турции. <...>
…уже 5 ноября 1914 г. у мыса Сарыч российские военные корабли были атакованы силами турецко-германского флота. В ходе боя повреждения получил флагманский корабль «Евстафий», погибло 4 офицера и 29 матросов.
А в начале 1915 г. была атакована Ялта. Утром 26 января 1915 г. германский крейсер «Бреслау» подошел к городу и произвел по нему 42 выстрела. Бомбардировка длилась 15 минут Большинство снарядов упало в море, 4 — в гостиницу «Россия», а еще несколько — в магазины Пташникова, Гурвича, Зембинского, Чаирова и Аронович на улице Набережной. Один из снарядов попал в Петроградскую гостиницу, в то место, из которого за несколько минут до выстрела ушли прятавшиеся там дети. Повреждения получил дом Татариновой на Садовой улице. Также произошел пожар на пароходе и двух парусниках в порту. К счастью, в ходе обстрела никто не пострадал. Паники в городе также не наблюдалось.
Более полугода спустя, 27 августа 1915г., Южный берег Крыма снова подвергся атаке. Неприятельская подводная лодка №18 под турецким флагом вблизи горы Аю-Даг сожгла три российских парусных судна, шедших с грузом леса команда которых спаслась на шлюпках и не пострадала. <...>
Вследствие введенного режима светомаскировки после захода солнца улицы Ялты и других южнобережных селений погружались во тьму
Бичом региона в военный период стали перебои с продуктами. Их дороговизна, и без того бывшая притчей во языцех, достигла баснословных размеров. Поэтому вопросы продовольственного снабжения стали для местных властей задачей.№1.Одновременно градоначальники пытались преодолеть бюджетный дефицит и безденежье, боролись со спекуляцией и повышением цен. Ощущалась нехватка сливочного масла, которое доставлялось в Ялту из Сибири и Вологды, кокосовогО масла, мыла и свечей. В 1916 г, стали ощутимы перебои с продуктами, которые подолгу не привозились в селения Южного берега Крыма. Так, в январе, к 10 часам утра, в Ялте уже нельзя было достать молока. В сентябре 1916 г. были введены карточки на сахар (по З фунта на человека в месяц). (6).

Таким образом, первый тезис (о том, что ПМВ непосредственно не коснулась ЮБК), выдвинутый Соколовым “в пику” советской историографии, оказался опровергнут данными, приведёнными внутри той же книги и той же главы. Да, тезисы времён СССР, безусловно, идеологизированы и преувеличивают проблемы ЮБК в 1914-1916 годах. Однако они именно что преувеличивают, а не фальсифицируют обстановку в регионе. ПМВ действительно оказала негативное влияние на жизнь Юга Крыма.

Что насчёт тезиса Дмитрия Витальевича о том, что “В условиях военного времени ни о каком приятном времяпрепровождении состоятельных лиц не могло быть и речи”? Читаем “Русскую Ривьеру” далее:

Несмотря на это, курортная жизнь на Южном берегу Крыма в военное время вовсе не замерла. Так, на отдых поехали те состоятельные люди, которые прежде проводили время на заграничных курортах
В результате, и прежде страдавшие от переполнения санатории и дачи в годы войны оказались буквально перед лицом «квартирного голода». Цены на жилье резко поползли вверх, а ввиду большой инфляции доходы владельцев квартир не могли быть вложены в новое строительство. (7)

Как видим, и эта точка зрения оказалась успешно опровергнута самим же Соколовым – ялтинский курорт продолжал функционировать.

Межнациональное единство в рапортах губернаторов и за его пределами

В главе про ЮБК в ПМВ Дмитрий Витальевич также затронул вопрос межнациональных отношений в регионе на тот период времени:

Как отмечал Таврический губернатор, «такого сознательного, глубоко патриотического и в то же время в высшей степени серьезного отношения к событиям дня никогда еще не наблюдалось, как никогда не наблюдалось столь отрадного полного единения всех слоев и национальностей населения».
Так, 8 сентября 1914 г в Ялте в день Рождества Пресвятой Богородицы состоялось торжественное шествие, основным лозунгом которого стал клич «Да здравствует Мать-Россия». В этот день в православных храмах по случаю праздника после литургий были отслужены торжественные молебны о даровании победы русскому оружию, а перед ними – панихиды по павшим в боях воинам оружию. Христианский праздник совпал с праздником Рош ха-Шана (Новым годом), который отмечали местные евреи и караимы, На ялтинской набережной встретились группы православных, евреев, караимов, армян и крымских татар. Все они несли портреты царствующих особ, национальные флажки, флаги союзных держав. Образовавшаяся колонна прошла от набережной к городскому саду, а от него — в Ливадию. Участие в манифестации приняли около 10 тыс. человек.
Подобные объединяющие мероприятия проводились и в других населенных пунктах. Так, 24 октября 1914 г. жители Кореиза, Гаспры, Мисхора и окрестных имений устроили манифестацию, в которой приняли участие люди разных национальностей: русские, греки и крымские татары.

На основании этой информации автор сделал следующий вывод:

Вне зависимости от вероисповедания, возраста, национальности и социального положения жители Ялты и окрестных селений стремились внести свою лепту в дело общей победы. (8)

Действительно, начало ПМВ вызвало всплеск патриотических настроений, в том числе и среди нерусских народов Таврической губернии. Так, схожие с ЮБК явления наблюдались в Феодосийском уезде – в первые дни войны местные крымские татары также выразили поддержку властям (9). Однако на деле этносоциальная обстановка на Юге Крыма была гораздо сложнее.

Дмитрий Витальевич коснулся мероприятий, проходившие в городе и курортных селениях. Между тем обстановка в прочих сёлах Ялтинского уезда была иной. Предоставим слово статистику Матвею Бененсону:

Густота населения в условиях Крыма имеет весьма важное значение при решении вопросов общественного строительства, при построении планов культурно-просветительной работы, развитии кооперативной деятельности и т. п. <...> В пригорной и прибрежной областях, где населенность гуще, преобладают крупные селения татарских обществ, часто превышающие 300 домохозяйств. Но здесь препятствием, по крайней мере, до сих пор в культурной и экономической работе было то обстоятельство, что татарское население и вследствие бытовых условий, и вследствие способа расположения селений в горах, слабо поддается культурному влиянию, главным образом из за отсутствия культурных сил в среде самого татарского населения.

Так что едва ли вышеописанные мероприятия, призванные сплотить пёстрое по этническому и социальному составу население Юга Крыма, охватили горные крымскотатарские сёла. Жизнь в них резко отличалась от курортных населённых пунктах в силу серьёзной разницы в социально-экономическом развитии между ними (10).

Объективные социально-экономические противоречия, с которыми приходилось сталкиваться крымским татарам (11), вкупе с их “скучкованностью” на ЮБК и низкому развитию культурных сил создавало предпосылки для серьёзных межнациональных конфликтов в регионе, которые сдерживались слабостью крымскотатарского национального движения и общей политической стабильности в пределах Таврической губернии до 1917 года. В связи с этим следующий вывод Соколова звучит крайне спорно:

Не пройдет и четырех лет — и от былого единения не останется и следа. И русские, и греки, и крымские татары будут безжалостно расправляться друг с другом в ходе этнического конфликта, который охватил регион весной 1918 г. Но будет потом, а сейчас представители трех народов поддерживали свою страну в едином порыве. (12)

На фоне вышеприведённой информации это суждение видится поверхностным и идеологизированным, не учитывающим сложную и противоречивую этносоциальную обстановку в регионе (за пределами Ялты и курортных посёлков Юга Крыма). Сразу скажем, что мы ещё затронем историю крымскотатарского восстания 1918 года в этом разборе. А пока отметим, что Соколову не удалось раскрыть вопрос межнациональных отношений на ЮБК в 1914-1916 годах. Безусловно, наши объяснения также не исчерпывающие и требует корректировок и уточнений, однако они явно ближе к исторической истине, нежели нарратив о противопоставлении некой “межнациональной дружбы” (основанной на анализе всего лишь одного документа (донесения Таврического губернатора) и мероприятиях в лишь одной из категорий населённых пунктов ЮБК) в дореволюционный период с кровавыми событиями, произошедшими на излёте первого периода соввласти в Крыму.

Конечно, мы рассмотрели далеко не всю главу, а только лишь наиболее спорные моменты (и будем так делать при анализе всех частей “Русской Ривьеры”). Однако анализ наиболее проблемных моментов показывает неутешительные выводы о неспособности Д.В. Соколова достичь целей и задач, поставленные на первых страницах книги. Также в главе про ПМВ имеются серьёзные противоречия между авторскими тезисами и приводимыми данными. Впрочем, судить о всём труде на основе лишь одного раздела было бы глупо. Вдруг далее по тексту Дмитрий Витальевич успешно “реабилитируется”?

Часть 2. Разбор главы “Южный берег Крыма в 1917 году: в преддверии бури”

Одни лишь “ленинцы”?

Глава про Февральскую революцию отличается использованием газетных материалов для более подробного описания обстановки в Ялтинском уезде, что, безусловно, заслуживает похвалы. Однако вывод Соколова по поводу влияния леворадикальных сил на ЮБК звучит весьма сомнительно и, опять таки, сильно упрощает ситуацию:

Все вышеизложенное позволит большевикам и другим леворадикалам рассматривать Ялту и ее окрестности в качестве «оплота контрреволюции». Позиции ленинцев (выделено нами – КБК) на Южном берегу Крыма в целом были очень слабы (13).

Отметим, что никакой ссылки по поводу взгляда на Ялту как “оплота контрреволюции” со стороны автора приведено не было. Особо отметим обозначение всех леворадикальных сил (коими были большевики, левые эсеры, анархисты и др.) как “ленинцев”, что не соответствует исторической действительности, причём в том числе и в отношении Таврической губернской организации РСДРП(б). Во-первых, употребляя подобную терминологию, Соколов сильно упрощает расстановку сил внутри большевистской партии. “Ленинцы” – крайне поверхностное наименование тех, кто поддерживал курс на вооружённое восстание. Однако как тогда, например, объяснить, что значительная часть крымских “ленинцев” не поддержала Брестский мир в марте 1918 года? В этом плане образ мышления Дмитрия Витальевича, как ни удивительно, схож с леводогматическими трактовками истории РСДРП(б).

Также отметим, что обозначение левых эсеров (которые уже начали выделиться из общей Партии социалистов-революционеров в Крыму, в том числе и на ЮБК (14)) просто упрощает, но прямо фальсифицирует историю небольшевистских леворадикалов. О метаморфозах зарождения и деятельности крымской части ПЛСР с научной точки зрения вы можете почитать в нашем крупном очерке “Феномен Республики Тавриды” (мы будем ещё не раз обращаться к его содержанию по ходу дальнейшего повествования!).

Также отметим, что тезис о “крайней слабости” позиций большевиков и их союзников на ЮБК также сильно упрощает сложную и запутанную ситуацию. По данным, приведённым самим же Соколовым (который, в свою очередь, основывался на прочей литературе по теме) известно, что на момент 1916 года в Ялте размещалось более 10 тысяч приезжих и и более 3 тысяч раненых солдат. В 1917 г. эти солдаты сформируют пробольшевистский Союз фронтовиков, который станет основой для формирования ялтинской красной гвардии (15). Говоря о степени силы большевиков на ЮБК, автор пишет:

На протяжении долгого времени ялтинские большевики формально состояли в так называемой объединенной социал-демократической организации, куда входили и меньшевики. Самостоятельная большевистская организация оформилась в Ялте лишь (выделено нами – КБК) в сентябре 1917 г. В начале октября 1917 г.в ее составе насчитывалось 35 человек. (16)

Тем самым Дмитрий Витальевич пытается внушить читателю мысль о том, что ялтинские большевики появились крайне поздно, что говорит об их слабости в регионе. Действительно, по общероссийским меркам ялтинская парторганизация “отпочковалась” от меньшевиков крайне поздно. Но если рассматривать ситуацию в контексте Крыма, то ялтинцы выделились одновременно с евпаторийскими большевиками. Между тем, евпаторийские большевики взяли под свой контроль городской комитет объединённой РСДРП уже в конце июля, в то время как формальное размежевание с меньшевиками произошло в Евпатории только 17 сентября. Тем не менее, уже в первых числах октября евпаторийская большевистская организация насчитывала 200 человек. Дмитрий Витальевич не учёл специфику процесса размежевания большевиков и меньшевиков в Крыму – развёртывание деятельности местным большевиков могло предшествовать разделению партийных комитетов на (б) и (м). Поэтому использовать факт весьма позднего выделения ялтинского комитета РСДРП(б) как один из аргументов в пользу “крайней слабости” большевиков на ЮБК нельзя (17).

Теперь поговорим о том, сколько же насчитывали южнобережные большевистские организации перед январскими боями в регионе. Соколов почему-то привёл цифру лишь на момент начала октября (35 человек в Ялте). Однако уже на момент 23-24 ноября 1917 года (дни проведения II съезда Таврической губернской организации РСДРП(б)) ялтинская и алупкинская парторганизации (в Алуште и Гурзуфе большевистских ячеек на тот момент не существовало) суммарно насчитывали 133 человека. Ялтинская и алупкинских большевиков было больше чем в Керчи (60 членов) и Феодосии (100 членов) (18). Если автор стремится написать действительно объективное исследование, то необходимо было также привести и более поздние численные показатели членов парторганизации Юга Крыма.

Упрощения обстановки на ЮБК на рубеже 1917-1918 года попали и в главу первый период советской власти в регионе.

…как вспоминал один из активных участников установления советской власти городе и на Южном берегу Крыма, A. Биркенгоф, «военные части, за исключением одной артиллерийской батареи поддерживали меньшевиков и эсеров. Благодаря тому что представители враждебных нам партий имели в составе 18 голосов против 6 большевистских, им удалось небольшим количеством голосов проводить все тo, что было интересах этих партий» (19).

Однако цитата Дмитрия Витальевича неполна. Вот что писал А. Биркенгоф далее в тексте статьи первого номера сборника “Революция в Крыму” (1922 год):

Одновременно с этим велась большая работа среди фронтовиков-солдат, в большом количестве прибывших в Ялту и организованных нами в союз фронтовиков. Этот союз работал под руководством организации и представлял из себя вполне подготовленный кадр для выступления и захвата власти. (20)

Таким образом, налицо недобросовестное цитирование источника со стороны автора “Русской Ривьеры”.

В конечном итоге имеющиеся данные позволяют нам оспорить Дмитрия Витальевича – к январю 1918 года в Ялте сложилась серьёзная вооружённая сила, которая была в состоянии взять власть в городе и окрестностях и относительно обеспеченная местным партийным руководством. Затяжной характер боёв в Ялте (продолжавшиеся с 9 по 16 января) и вмешательство сил миноносцев “Гаджибей” и “Керчь” (прибывшие из Севастополя) был связан с многочисленностью местных крымскотатарских эскадронных сил, развитой дорожной логистикой между Симферополем и Ялтой (что позволяло антибольшевистскому Крымскому штабу оперативно отправлять подкрепления эскадронцам) (21), а также сложной географией региона. Если бы ситуация для местных большевиков и “Союза фронтовиков” была более благоприятной, то, вполне вероятно, вмешательство севастопольцев было бы незначительным, и ситуация пошла бы гораздо более выгодным для большевиков сценарию, который имел место в Феодосии (22).

Часть 3. Разбор главы “Южный берег Крыма в 1918 году: завоевание Русской Ривьеры”

Метаморфозы советской Ялты

Мы не будем подробно останавливаться на описании Соколовым расправ, происходивших в Ялте и окрестностях в течение января 1918 года – по большей части это просто пересказ ранее опубликованных воспоминаний различных очевидцев этих кровавых событий (23). Более подробно остановимся на характеристике социально-экономических преобразований на ЮБК в первый период советской власти в регионе, которые дал Дмитрий Витальевич:

Местному населению предстояло прочувствовать на себе все «прелести» первого крымского большевизма. Как вспоминал журналист Аполлон Набатов <...> после 16 января массовые убийства как будто прекратились, и наступила эра «декретного социализма». Ялта «была объявлена социалистической коммуной, и можно было ожидать, что наступит демократический рай. Но, увы, этот рай оказался хуже ада».

Одним из проявлений этого “ада” автор назвал следующее событие:

Уже 16 января 1918 г. Ялтинский ВРК обязал всех владельцев автомобилей доставить принадлежащие им машины на мол, о неисправных заявить властям. Пользование автомобилями без разрешения комиссара по транспорту не допускалось (24).

Между тем, в главе про ПМВ Соколов писал:

Многие средства передвижения: автомобили, мотоциклы и лошади были реквизированы еще в начале войны (речь про Первую мировую войну – КБК). (25)

Несмотря на то, что эти строки написаны в контексте констатации негативного факта (расстройство транспортной логистики на ЮБК в 1914-1916 гг.), сама по себе мера реквизиций средств передвижения дореволюционными властями не вызвала такого отрицания, как аналогичные действия со стороны большевистско-левоэсеровских властей. Субъективное отношение к различным периодам истории региона налицо.

Отметим ещё одну цитату:

Как и в январе 1918 г., бессудные расправы, которые сторонники новой власти проводили в феврале-марте, часто совершались по национальному признаку (выделено нами – КБК) и сопровождались ограблением жертв. Так, в Ялте без какого-либо разбирательства были схвачены два торговца из крымских татар— Осман и Мустафа Велиевы. Их увезли на автомобилях в Ливадию и там, на шоссе, обобрали и убили. «Ограбленные были брошены в виноградники. У Османа Велиева оказалось несколько штыковых ран, и была вырезана грудь, а у брата его Мустафы голова была раздроблена ударами приклада. Один из убийц, красноармеец Меркулов, на вопрос сестры убитых, где увезенные братья, ответил: «Мы их убили, как собак». (26)

Проблема в том, что приведённый Соколовым кейс (пример) не является примером расправы по национальному признаку – налицо типичный криминал. Любопытное дело – в случае с дореволюционным ЮБК Дмитрия Витальевич пытается представить взаимоотношения между местными народами крайне тёплыми. Но как только речь зашла про “первопериодный” Юг Крыма, то с чрезмерным усилием ищет признаки межнациональной вражды. Но пока оставим тему национальных отношений в регионе в январе-апреле – мы ещё более детально поговорим про неё позднее.

Культурная жизнь советской Ялты – а где она?

Повторим одну из задач, которую Дмитрий Витальевич поставил перед исследованием:

— проследить влияние Первой мировой войны, Февральской революции, Октябрьского переворота, смены властей и режимов в условиях Гражданской войны, а также политики советизации края в начале 1920-х гг, на повседневную жизнь Южного берега Крыма (выделено нами – КБК).

Из этого следует, что автор намерен затронуть вопросы повседневной жизни при всех режимах – как советских, так и антибольшевистских. Но каким образом Соколов коснулся этой проблемы в эпоху первого периода соввласти? Он ограничился цитатами из мемуаров Даниила Пасманика и Владимира Оболенского (краткое содержание которых сводится к “да, был террор и реквизиции, но даже так жизнь продолжалась, причём не самая плохая”), а также в следующем абзаце:

Сохранившиеся выпуски газеты «Ялтинская коммуна» за март и апрель 1918.г. содержат объявления о состоявшихся и предстоящих концертах, спектаклях и других культурно-массовых мероприятиях. Так, 27 марта 1918 г. читателей проинформировали о будущей лекции по истории русской литературы, которая должна была состояться в Ялтинском Народном Университете (Новом Народном Доме). (27)

Забежим вперёд и отметим, что культурная жизнь Ялты эпохи антибольшевистских режимов в Крыму в 1918-1920 годах затронута намного подробнее, в первую очередь с опорой на газеты. Очень странно, что Д.В. Соколов, имея на руках источники по теме, не раскрыл тему культурной жизни ЮБК в первый период советской власти. А он должен был это сделать, так как его труд претендует на “честное и объективное изучение событий”.

Далее Дмитрий Витальевич пишет следующее:

Также согласно написанным <...> мемуарам пионера отечественной кинематографии Александра Ханжонкова, после установления в Ялте советской власти и прекращения активных боевых действий им были возобновлены прерванные съемки художественных фильмов. В том числе, «была назначена большая съемка великосветского бала для новой картины». (28)

Данный отрывок любопытен тем, что он напрямую противоречит тезису, выдвинутому в одной из научно-популярных статей Соколова под названием “Деникинская «фабрика грез»”:

Производство кинофильмов на ялтинских киностудиях не прекратилось и в послереволюционный период. Может показаться невероятным, но лихолетье Гражданской войны стало эпохой подлинного расцвета местной кинопромышленности.
Разумеется, речь идет о том времени, когда регион контролировался антибольшевистскими силами. Стоило советской власти на время исчезнуть, и ялтинская кино-жизнь оживала (выделено нами – КБК).

Да, условия съёмок в январе-апреле 1918 года были не самые лучшие в силу того, что за этот период регион два раза становился ареной боевых действий, а также в силу происходивших бесчинств матросских отрядов (и Дмитрий Витальевич в “Русской Ривьере” далее привёл отрывок из мемуаров Александра Ханжокова с напряжённой ситуацией между участниками киносъёмки и моряками (29)). Однако приведённые самим же Соколовым данные показывают, что съёмки и дальше происходили. Ничем иным, кроме как банальной невнимательностью и / или проявлением неумения чётко разделять свои политические взгляды и историческую науку, мы эти несостыковкив публикациях объяснить не можем.

Вклад советской Ялты в сопротивление немецкой оккупации весной 1918 года

Наиболее слабым местом книги является описание истории Ялты в марте-апреле 1918 года, после заключения Брестского мира.

Сразу же вызывает вопрос абзац, в котором происходит переход к этой теме:

Политика новой власти ужесточилась в марте 1918 г. В связи с начавшимся германским наступлением возникла опасность оккупации Крыма. В этих условиях большевики и их союзники предпринимают лихорадочные (выделено нами – КБК) попытки организовать оборону. (30)

О том, насколько эти попытки были “лихорадочные”, вы, дорогие читатели, можете подробно ознакомиться в тексте «Феномена Республики Тавриды». Здесь же постараемся тезисно обозначить неправоту утверждения Соколова.

С первых чисел марта советский Крым (и, в первую очередь, советский Севастополь) были напрямую вовлечены в организацию обороны Рейсхееру на Юге России. Стремление как можно более эффективно управлять таврическими красновагрдейскими отрядами привелу к появлению Южного комитета защиты социалистической революции (Комзарев, дата создания – 05.03.18). Благодаря энергичным усилиям руководства и командиров Комзарева по организации Херсоно-Николаевской операции немецкое наступление вглубь Крыма было отстрочено на 25 дней. Всё это позволяет нам говорить о том, что никакой “лихорадочной” организации обороны не было – здесь Дмитрий Витальевич пишет откровенную неправду. На момент написания им своей новой книги у него была возможность ознакомиться с деятельностью красногвардейских отрядов советской Тавриды (за пределами Крыма) в работах, находящихся в открытом доступе. Но он этого не сделал.

22 марта 1918 г. на полуострове провозглашается образование Таврической советской социалистической республики (ТССР, Республики Тавриды). Было заявлено о принадлежности Черноморского флота провозглашенной республике, избран ее руководящий орган — СНК ТССР в составе 13 человек, который возглавил присланный из центра политработник — Антон Слуцкий (31).

Первоначально Республика Тавриды была провозглашена 19 марта, причём об этом было известно ещё с 1933 года (32), и в период между 19 и 21 марта должности председателя Совнаркома ССРТ попросту не существовало.

Знаменитую историю с защитой членов императорской семьи, находившиеся во дворце “Дюльбер” представителями отряда матроса Филиппа Задорожного автор объясняет таким образом:

Позднее, когда полуостров заняли немцы, члены Императорского Дома сторицей отплатили комиссару, заступившись за него перед новыми властями. Хотя Романовы видели в действиях Задорожного некое благородство, в действительности все обстояло гораздо сложнее. Романовы в Крыму стали заложниками дипломатических игр между правительством Советской России и кайзеровской Германией. Германский кайзер Вильгельм II приходился дядей свергнутому российскому государю, и не было понятно, какую позицию он займет в вопросе спасения членов дома Романовых. Поэтому до подписания Брестского мира и некоторое время после Николаю II, его семье и родственникам (в том числе находившимся в Крыму) сохраняли жизнь. (33)

Действительно, история заступничества отряда Задорожного перед Романовы ещё требует изучения. Однако гипотеза, выдвинутая Соколовым, не подкреплена какой-либо ссылкой.

Уделим вниманию описанию эвакуации и гибели таврических комиссаров, которое имеется в книге:

В этих условиях руководство Республики Тавриды думало только о том, чтобы как можно скорее уехать из Крыма. С 20 апреля 1918 г. началась эвакуация советских учреждений из Симферополя. Часть руководящих работников бежала на восток. Ей удалось спастись. Другая часть направилась на юг в надежде перебраться в Новороссийск. Оказавшись в Ялте, эта группа связалась с Алуштой, откуда сообщили, что в городе безопасно. Воодушевленные этим известием, члены ЦИК и Совнаркома Республики — Антон Слуцкий, Ян Тарвацкий, Станислав Новосельский, Алексей Коляденко, Илья Финогенов, Иван Семенов, Степан Акимочкин и два члена Севастопольского Совета Бейм и Баранов, погрузились в автомобили и двинулись в сторону Феодосии. 21 апреля 1918 г. они были схвачены повстанцами и препровождены В Алушту. Во время допросов 22 и 23 апреля 1918 г. арестованные подвергались пыткам и издевательствам, а 24 апреля были расстреляны. (33)

Расстрел значительной части правительства целой республики – безусловно знаковое событие, которое происходит не каждый день. И очень жаль, что Соколов ограничился крайне сжатым пересказом этого сюжета. На наш взгляд, в “Феномене” (глава “А был ли подвиг?”) этот эпизод раскрыт значительно глубже и интереснее. Впрочем, один любопытный источник по теме расстрела Дмитрий Витальевич всё же привёл. Впрочем, он так и не понял связь между этим самым источником и предысторией расстрела таврических комиссаров (в силу слабого знания контекста вопроса). Совсем скоро мы об этом расскажем.

Соколов уделил крайне мало внимания военным действиям на ЮБК 22-30 апреля (34), вместо этого сосредоточившись на пересказе материалов, связанные с межнациональной резнёй, происходившей в те же дни. Очевидно, незнание истории рождения и эвакуации Ялтинского фронта, в конечном итоге, привела к тому, что в начале следующей главы он написал следующее:

Не встречая сопротивления (выделено нами – КБК), недавние противники России в Первой мировой войне уверенно занимали крымские города. (35)

Раз автор “Русской Ривьеры” упустил столь интересный и важный сюжет для истории первого периода соввласти в Ялте, то вместо него об этом расскажет редакция КБК.

20 апреля 1918 г., в 14 часов 20 минут, председатель Ялтинского совета Василий Андреевич Игнатенко направил телеграмму Центральному комитету Черноморского флота (ЦК ЧФ, Центрофлот) и Областному военно-революционному штабу:

Немедленно вышлите миноносец и 2 транспорта в Ялту, потому что Ялта находится в самом скверном положении в смысле эвакуации. Ждать нельзя, вы должны это сделать, чтобы не так с Ялтой случилось, как было с Одессой.

Учитывая, что два дня назад Рейсхеер прорвал Перекоп, контекст сообщения вполне ясен – советская Ялта намерена быть готова к эвакуации. Пока речь про крымскотатарское восстание не идёт. Но уже спустя два дня Ялтинский штаб Красной армии телеграфировал:

Алушта находится в руках контрреволюционеров, т. е. татары и офицеры взяли власть в свои руки. Татарское настроение невозможное. Если вам дорого дело революции, то для общего блага немедленно вышлите миноносец и гидроотряд в Ялту или, если можно, истребитель, время не терпит, отвечайте немедленно.

В ответ Военно-морской комиссариат (ВМК) Республики Тавриды немедленно послал в Ялту миноносец «Фидониси» с десантом, руководимый во главе с Турецким и Басовым (прибыл в Ялту 22 апреля, примерно в 3 часа ночи). Здесь же на Феодосию отступал бежавший отряд Чижикова численностью порядка 160 человек. Именно 22-го числа можно считать датой формирования Ялтинского фронта.

24 апреля, около 9 часов утра, “Фидосини” начал обстрел Алушты. После обеда того же дня Алушта вернулась под контроль сил ВМК. Силы Ялтинского фронта не стали продолжать наступление против крымскотатарских восставших (в сторону Судака). Вместо этого они продолжили наступление в сторону Симферополя. К исходу дня большая часть сил фронта в составе 800 человек достигли сел Шумхай и Мамут-Султан (ныне Заречное и Доброе Симферопольского района соответственно). Любопытно донесение из Алушты за 24.04.18, в котором засвидетельствованы успехи советских войск против восставших отрядов:

Ялтинские отряды Красной армии, перейдя в наступление, выбили татар из Гурзуфа и после короткого боя заняли Алупку. Татары рассеялись в горах. Замечены два броневика, по-видимому присланные из Симферополя украинцами или немцами в помощь татарам.

Особый интерес представляет донесения Севастополь за 24.04.18 от “Главного комиссара по борьбе с контрреволюцией Ялтинского уезда” Владимира Ефимовича Драчук:

Сейчас получено сведение из Алушты от командующего отрядом. Он пытался говорить по телефону с Симферополем и сообщает следующее: «В телефонную трубку слышна сильная артиллерийская стрельба, В Симферополе на телефонной станции сидит немецкий солдат». В виду такого сообщения просят срочно сообщить нам, что происходит под Симферополем. Отвечайте. Быть может, требуется поддержка нашими войсками под Симферополем, если нужно, то пошлем от Алушты отряд.
В 3 часа был совершен налет на имение «Массандра», граничащее с Ялтой. В набеге принимали участие мусульмане. Гайдамаков и немцев не было. Количество сравнительно небольшое, точно сказать не могу, была конница и два пулемета.
В 4 часа нам удалось обстрелять из пулемета татарскую деревню Никита, находящуюся в 10 верстах от Ялты, подоспели пехота и конница. После непродолжительной перестрелки передовая цепь вступила в Никиту, спустя 20 минут вся деревня была занята. Отряды рвутся вперед на Алушту, куда отступили эскадронцы. Нам удалось занять выгодные позиции и ждать наступления утра, прибытия артиллерии и фуража. Вовремя прибыли из Севастополя пулеметы и винтовки.
В виду того, что революционеры, часть которых охраняет Совет, а другая — на фронте, не в силах справиться, в помощь им необходим миноносец в самом срочном порядке, дабы город не подвергался грабежам, анархическим выступлениям и нападениям извне. В городе настроение тревожное, провоцированные обыватели в панике. Принимаются меры для охраны подвала с вином, в отношении пьяных также принимаются самые решительные, даже репрессивные меры.
Недавно прибыл отряд из Севастополя и сторожевой катер.

Как видно из донесений, Ялтинский фронт проявил серьёзную энергию в деле борьбы с войсками Германии и Украинской НР. Успехи ялтинцев даже создали угрозу контрудара против оккупационных сил в сторону Симферополя. Если бы между Альминским и Ялтинским фронтами существовала более оперативная и стабильная связь, то войска Республики Тавриды имели все шансы нанести скоординированный удар по Рейсхееру и гайдамакам в Симферополе через севастопольскую и алуштинские дороги и освободить большую часть города.

После стабилизации фронта в районе Симферополе и начала немецкого контрнаступления, в районе 26-27 апреля, ялтинские советские войска были выбиты из Шумхая, Мамут-Султана и Ангара (ныне Перевальное Симферопольского района) и подошли к Чатыр-Дагу. Тем не менее, далее на ЮБК Рейсхеер развивать наступление не стал, вместо этого сосредоточившись на борьбе с Альминским и Восточным (феодосийским) фронтами. Это позволило провести эвакуацию по следующему сценарию.

29 апреля в Ялтинский красноармейский (красногвардейский) штаб пришло сообщение из Алушты: «Социалистический отряд (многопартийная дружина, состоявшая из бывших большевистских, левоэсеровских и анархистских политкаторжан; насчитывала 200 человек – КБК) в боевом порядке находится в районе Алушты. Какие имеются задания отряду?» Ответ: «В том же боевом порядке, без промедления направляйтесь в виллу “Елену”» (помещение красногвардейского штаба «семерки» в Ялте). К восьми часам вечера Ялтинский фронт и ялтинские учреждения были на пароходах. Спустя примерно час (т.е. примерно в 21:00) корабли отплыли и взяли курс на Новороссийск (36).

Вот такой сюжет (который, к слову, нами был изложен весьма кратко, без целого ряда подробностей) оказался “за бортом” книги Д.В. Соколова. Очень жаль, что автор, будучи знаком с источниками по теме, не раскрыл историю Ялтинского фронта – короткую, но яркую. Почему так произошло? Отвлечёмся от содержания “Русской Ривьеры” и обратимся к посту из ЖЖ-блога Дмитрия Витальевича (30 мая 2025 года), посвящённый воспоминаниям ялтинского большевика Ф. Пучкова. Вот что, помимо прочего, пишет Соколов:

В сети представлен pdf-образ сборника "15 лет Октября", выпущенного в 1932 г. издательством политкаторжан. В сборник вошли статьи из журнала "Каторга и ссылка", посвященные событиям накануне и после Октябрьского переворота. Естественно, взгляд с красной стороны. Есть там среди прочего, очерк Ф.Пучкова "Ялта под пятой немецких интервентов". На самом же деле - читателя дурят. Автор, являясь участником установления в регионе первой советской власти, при приближении немцев благоразумно предпочел удрать на Большую землю. Но перед этим не мог не "хлопнуть дверью", отдав приказ о расстреле пойманных в городе офицеров. Далее. Поэтому речь в материале ни разу не о жизни Ялты в условиях германской оккупации <...>, а о событиях, предшествующих приходу немцев. Это: восстание крымских татар на Южном берегу Крыма, расстрел комиссаров Республики Тавриды (мемуарист считает произошедшее во многом виной самих комиссаров - т.к. было по его мнению безрассудно пытаться эвакуироваться через район, охваченный восстанием, о чем комиссары не могли не знать).
Материал интересный, но в нем приведем только завершающий эпизод. Как, собственно, мемуарист приказал своим людям расстрелять "золотопогонников", схваченных на улицах города перед уходом красных из Крыма (автор в свойственной ультра-левакам манере пишет об офицерстве с ненавистью, и вообще всячески расчеловечивает их. Мол, "повылезали изо всех щелей", "нацепили погоны"): (далее идёт отрывок про расстрел 14-ти офицеров в Ялте 30 апреля 1918 года, между 8 и 9 часами вечера – КБК).

Редакция КБК благодарна Дмитрию Витальевичу за то, что он поделился данной оцифровкой – воспоминания Пучкова позволили значительно дополнить подробности пребывания таврических комиссаров в Ялте при написании “Феномена”. Однако мы вынуждены отметить, что стремление Соколова извлечь из источников преимущественно данные о карательно-репрессивных практиках советских властей в Крыму приводит к тому, что вне его внимания остаются прочие сюжеты из истории полуострова эпохи Гражданской войны. Перекос в сторону одной темы (в истории советских режимов в Крыму) видится нам причиной вышеописанных явлений.

Про этносоциальный конфликт 1918 года

Перейдём к разбору отражения крымскотатарского восстания 1918 года на страницах “Русской Ривьеры”. По большей части он сводится к пересказу документов из сборника “Расстрел советского правительства Крымской республики Тавриды” 1933 года издания, фундаментальной монографии Александра и Вячеслава Зарубиных “Без победителей” (издание 2008 года), материалов “Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков”, а также воспоминаний Владимира Оболенского и Даниила Пасманника (37). Впрочем, в главе есть пару новых материалов, которые были приведены. Однако к их авторскому разбору и анализу имеется целый ряд вопросов.

Вот что пишет Дмитрий Витальевич про первый новый источник:

«Начинается резня — читаем об этих событиях в статье И. Тархана, опубликованной в №9. журнала «Революция в Крыму» (1930).— В деревнях Кучук-Узень, Алушта, Корбек, Б.-Ламбат, Коуш, Улу-Сала и многих других расстреливают и истязают десятки трудящихся русских, греков и т.д. В эти дни в алуштинской больнице была собрана целая коллекция отрезанных ушей грудей, пальцев и пр.»
Не отрицая проявлений крайней жестокости со стороны восставших, все же отметим, что после свержения советской власти авторы написанных по горячим следам газетных публикаций, в которых анализировались трагические события недавнего времени, указывали, что демонстрация частей тел, якобы отрезанных повстанцев, – была пропагандистским приемом большевиков, направленным на возбуждение межнациональной вражды. При этом выставляемые на всеобщее обозрение отрезанные пальцы, уши и другие фрагменты тел были отрезаны у... татар.
Примечательна статья Вл. Цветаева «98 дней», вышедшая 15 (2) мая 1918 г. в «Ялтинском голосе».
Последние две недели пребывания региона под властью сторонников «диктатуры пролетариата», автор характеризовал как время, когда «большевики дошли до апогея в своей дикой вакханалии. Почувствовав близкий конец, каждый из комиссаров и присных старались урвать возможно более лакомый кусок, с помощью которого они смогли бы беспечно просуществовать до конца своей жизни. Началась агония смерти ссоры, интриги взаимные обвинения друг друга, наконец, сопровождавшиеся убийствами грабежи, на этот раз уже не прикрытые заманчиво прекрасными фразами и лозунгами. В окружающих Ялту деревнях зверски вырезывались десятками и даже сотнями невинные татары, причем кровавые убийцы имели наглость, отрубив у несчастных жертв пальцы, уши, даже целые руки, показывать их затем по базарам для вящей убедительности своей возмутительной, провокационной лжи, имевшей целью возбудить национальную рознь».
В этой связи является весьма дискуссионным вопрос, чья точка зрения более отвечает действительности: советского автора чей материал был написан и опубликован годы спустя, или журналиста антибольшевисткой газеты, чья публикация вышла вскоре после произошедшей трагедии. (38)

Данный отрывок является по большей части пересказом поста из ЖЖ Дмитрия Витальевича за 21 августа 2025 года. К великому сожалению, Дмитрий Витальевич не провёл внутреннюю критику заметки “Вл. Цветаева” как исторического источника и не привёл контекст его публикации, а также публикации Ильяса Тархана за 1930 года. Что же, тогда вместо соколова это сделаем мы.

Статья Тархана увидела свет спустя два года после дел Вели Ибраимова и Милли-Фирки, в результате которых значительная часть бывших миллифирковцев оказалась репрессирована. Одним из обвинений, предъявляемых в ходе судебных процессов над бывшими членами М-Ф, являлось участие в крымскотатарском восстании 1918 года. В результате этих политических процессов с истории “завеса молчания” с истории межнационального конфликта на ЮБК (начавшегося сразу после восстания) упала, и количество публикаций по этой теме резко возросло. В частности, одним из следствий более пристального внимания к этой теме стала публикация протоколов допросов очевидцев и участников восстания в ходе расследования, проводившегося крымскотатарским парламентом весной-летом 1918 года в сборнике “Расстрел советского правительства Крымской республики Тавриды” (39). Как мы уже ранее отмечали, цитирование этих протоколов занимает львиную долю описаний событий резни в “Русской Ривьере”.

Однако публикация документов и прочих материалов, имеющих научную ценность, была сопряжена с публикациями исключительно агитационно-пропагандистского характера. Одной из таких публикаций и стала статья Тархана (40).

Публикация “98 дней” под авторством “Вл. Цветаева” увидела свет в левокадетской (41) газете “Ялтинский голос” 15 мая 1918 года, т.е. спустя 15 дней после вступления в город сил Рейхеера. Опубликованный в книге отрывок из заметки написан достаточно эмоционально, что, безусловно, необходимо учитывать при анализе. Однако при правильном “чтении” источника он может нам дать гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.

“Цветаев” пишет:

большевики дошли до апогея в своей дикой вакханалии. Почувствовав близкий конец, каждый из комиссаров и присных старались урвать возможно более лакомый кусок, с помощью которого они смогли бы беспечно просуществовать до конца своей жизни.

Если отбросить авторские эмоции, то в этих предложениях можно прочитать стремление ялтинского советского руководства эвакуировать значительную часть ресурсов (денег, вооружения и т.д.) из города. В этом плане ялтинская эвакуация не отличалась от прочих точек эвакуации таврических советских войск (Севастополь, Феодосия).

Началась агония смерти ссоры, интриги взаимные обвинения друг друга, наконец, сопровождавшиеся убийствами грабежи, на этот раз уже не прикрытые заманчиво прекрасными фразами и лозунгами.

Если мы вспомним, что во второй половине дня 20 апреля в ялту прибыли таврические комиссары, которых ялтинские работники приняли весьма холодно (подробнее см. «Феномен Республики Тавриды», глава “А был ли подвиг?”) и вступили с ним в горячие споры по поводу отъезда Слуцкого и Ко из Симферополя, то становится ясно, о чём идёт речь в вышеприведённых предложениях автора заметки. Конфликт между тавкомиссарами и ялтинскими военными и советскими деятелями оказался настолько серьёзным, что его отголоски дошли до местных антибольшевистских деятелей. Это становится ясным, если ознакомиться с источниками и литературой по истории пребывания таврических комиссаров в Ялте 20 апреля. Однако Дмитрий Витальевич этого делать не стал.

Наконец, перейдём к самому спорной части заметки “Вл. Цветаева”:

В окружающих Ялту деревнях зверски вырезывались десятками и даже сотнями невинные татары, причем кровавые убийцы имели наглость, отрубив у несчастных жертв пальцы, уши, даже целые руки, показывать их затем по базарам для вящей убедительности своей возмутительной, провокационной лжи, имевшей целью возбудить национальную рознь.

Поставим себя на место Ялтинского совета и Ялтинского штаба. Перед нами стоит задача провести контрнаступление в Алуште и, при благоприятной военной ситуации, начать наступление в сторону Симферополя. В условиях происходивших боёв между восставшими, с одной стороны, и красногвардейским и местным немусульманским населением, с другой, прекращение межнационального конфликта на ЮБК сыграет явно на руку Ялтинскому фронту – тылы будут спокойными, и можно будет сосредоточиться на борьбе с Германией и УНР. Однако настрой среди наступавших матросских отрядов, а также среди местных крымских татар и христиан приводит к постоянным явно не способствовали стабилизации этноконфессиональных взаимоотношений в регионе. Так зачем её усугублять?

Если мы обратимся к вышеприведённым сводкам Ялтинского фронта, то станет ясно, что бои в окрестностях Ялты продолжались даже 24 апреля (когда уже шли бои в Алуште и на симферопольской дороге), поэтому гипотетическая возможность того, что после боя за условную Никиту ялтинские отряды могли самочинно устроить жестокую расправу и принести части тел восставших в Ялту, безусловно, существовала. Однако здесь ключевое слово “самочинно” – ни ЯлтСовету, ни ЯлтШтабу разжигание межнациональной розни не было выгодно, ибо это приводило к дестабилизации тыла в условиях продолжавшегося наступления ЯлтФронта и готовившейся эвакуации. Так что Дмитрий Витальевич написал большую глупость, попытавшись убедить своего читателя в том, что отрезанные части тел были “пропагандистским приемом большевиков, направленным на возбуждение межнациональной вражды”. Окончательно точку в этом вопросе ставит другой источник, приведённый самим же Соколовым в “Русской Ривьере” спустя несколько страниц.

Речь идёт про статью “Последняя надежда”, увидевшая свет на страницах “Ялтинской коммуны” 27 апреля 1918 года. Источник интересный, и можно похвалить Дмитрия Витальевича за то, что он опубликовал её полностью. Однако его комментарий к публикации выглядит крайне спорно:

Факты неопровержимо свидетельствуют, что массовые жестокие расправы с обеих сторон совершались именно по национальному и религиозному признакам. Обвинения в большевизме (или, напротив, в контрреволюционности) служили только прикрытием.

Это не помешало советским пропагандистам обвинить имущие классы, представив произошедшее делом их рук. Характерным примером служит публикация под заголовком «Последняя надежда», которая появилась в газете «Ялтинская коммуна»… (42)

Действительно, ярлыки о “большевизме” и “антибольшевизме” какого-либо народа являлись именно что прикрытием, и в действительности среди представителей русских, крымских татар, греков и армян имелись и сторонники, и противники советской власти. Однако если мы обратимся к более ранним примерам крымско-советской агитации по “крымскотатарскому вопросу”, то заметка в ЯК представляет собой значительный шаг в сторону реальной антинационалистической риторики и разительно отличается от ксенофобских высказываний, имевших место на рубеже 1917-1918 годах (на эту тему см. один из постов в КБК). В условиях происходивших боевых действий и этноконфессионального конфликта ялтинские работники едва ли могли знать, что за восстанием стояли представители Милли-Фирки (43). Поэтому в заметке формируется образ абстрактной безнациональной “буржуазии”, которая якобы стремится стравить два народа – русских и крымских татар. Причём автор статьи делает особый акцент на равноправии двух народов, на тождественности их статуса:

Борьба революции против контрреволюции превратилась в борьбу одной нации против другой, где один пролетарий убивает другого пролетария.
<...>
Пролетариат, как русский, так и татарский должен понять, что национальной враждой воспользуется только вековой враг, вековой угнетатель рабочего, как русского, так и татарского.

К сожалению, эта заметка увидела свет только 27 апреля, т.е. за 3 дня до эвакуации Ялтинского фронта, а потому оказать значительного влияния на успокоение красногвардейцев и местных жителей (в первую очередь русскоязычных – заметка написана на русском языке). Однако факт её публикации предельно чётко показывает, что руководство советской Ялты стремилось предотвратить дальнейшее разрастание межнациональной вражды в пределах ЮБК. В свою очередь, это обстоятельство опровергает обвинения Дмитрия Витальевича в адрес ялтинских советских руководителей о том, что они якобы занимались “разжиганием межнациональной розни“.

Таким образом раздел главы “Южный берег Крыма в 1918 году: завоевание Русской Ривьеры”, посвящённый истории крымскотатарского восстания 1918 года, не привносит ничего кардинально нового в понимании истории кровавых событий тех месяцев. Те же источники, которые публикуются Д.В. Соколовым впервые, были проанализированы на крайне низком уровне, через призму идеологических взглядов автора работы. Подобное качество внутренней критики источников недопустим в процессе обработки материалов по истории межнациональных отношений, так как он требует особого внимания, ибо от трактовок исследователей зависит отображение истории народов в общественном сознании.

Часть 4. Разбор главы “Южный берег Крыма в мае 1918 — ноябре 1920 гг.”

“Ошибаться можно, врать – нельзя”: советскую пресса и оккупированный Крым весной — осенью 1918 года

Вопросы истории крымскотатарского восстания и его последствий Дмитрий Витальевич также затронул в четвёртой главе своего труда. Предварительно он выдвинул тезис по поводу освещения жизни оккупированного Крыма в советской периодике (образца лета 1918 года):

Особенно преуспели в живописании «зверств германских оккупантов» советские газеты, которые выходили за пределами Крымского полуострова. Следуя пропагандистским задачам, авторы публикаций о ситуации в регионе в мае-ноябре 1918 г. манипулировали фактами, многократно преувеличивая число жертв, а также относя к репрессиям немцев проявления насилия со стороны восставших крымских татар.

В качестве образца типичной публикации про крымскую ситуацию в советской периодике Д.В. Соколов взял статью под авторством Ивана Урманского под названием «Услуги капиталистов рабочему люду», опубликованная 16 и 22 июля 1918 г. (по частям) в 23 и 24-м номерах «Известий Череповецкого совета крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов». Сразу отметим, что эта статья, в сущности, является едва ли не полным пересказом докладной записки представителя отдела местного управления НКВД РСФСР Павла Дмитриева Шипова, направленной во ВЦИК о событиях в Таврической губернии с 20 апреля по 24 мая 1918 года, о чём Дмитрий Витальевич упомянул, но почему-то уже после окончания анализа текста (44). Также отметим, что статья из “Известий Череповецкого совета” была выложена в удобном для чтении формате ещё в 2018 году в ЖЖ Николая Алексеевича Зайца (за что ему, безусловно, благодарность от редакции КБК).

В процессе внутренней критики источника Дмитрий Витальевич пересказывает содержание публикации, вполне закономерно останавливаясь на наиболее спорных и наименее реалистичных моментах из её содержания.

Приведём некоторые отрывки из комментариев Соколова к содержанию статьи:

Автор <...> описывал факты убийств татарами греков, русских, армян и евреев в ходе этноконфессионального конфликта на Южном берегу Крыма, но при этом всячески подчеркивал связь повстанцев с германскими оккупантами, которые, как утверждалось, также совершали массовые расстрелы.
Так, согласно публикации, после занятия деревни Байдары (подчеркивалось, что этот населенный пункт заняли «исключительно германцы», но при этом утверждалось, что среди них была «часть русских офицеров, переодетых в германскую форму») оккупационные войска немедленно начали облаву на большевиков. «Всех, на кого указывали, хватали и отправляли для расстрела в Севастополь, но это применялось только к постоянным жителям деревни». Далее автор противоречил себе, и писал о том, что схваченных матросов, красногвардейцев и прочих «в штатском русских, которые в этот момент имели несчастье показаться в деревне, или где-то на дороге, татары, под покровительством немцев, хватали, обыскивали, отбирали деньги и здесь же расстреливали без всякой пощады». При этом называемое автором общее число убитых было очевидно завышенным. Смещая фокус повествования, И. Урманский утверждал, что «между Ялтой и Севастополем было расстреляно только за 1-го и 2-го мая, несколько тысяч человек. Голодные деревенские псы ходили, отвратительно брюхатые и перестали лаять, а только тявкали, так много тел валялось по кустам возле дорог, которые они с голоду пожирали».
В следующем абзаце автор публикации уже прямо обвинял восставших крымских татар в расстреле жителей деревни Байдары, при этом писал, что толчок к совершению данной расправы был «дан любящими порядок немцами» Забывая о «пролетарском интернационализме», И. Урманский не скупился на этнофаулизмы (оскорбления на этнической почве – КБК) и иные неприязненные эпитеты, возбуждающие ненависть по национальному признаку:
«У азиатов-татар проснулись дикие инстинкты их предков, и они жаждали упиться кровью иноверных <...>. Неизвестно, умели ли они читать немецкие грамоты или жажда крови обуяла и горела священным магометанским огнем у дикаря татарина, но несмотря на строгий немецкий приказ, они держать себя смирно могли только днем, при свете солнца, а ночью продолжали нападать и резать семейства злых своих врагов, пришельцев в Крымское ханство».
Затем автор вновь переключил свой «праведный гнев» на немецких оккупантов, обвинив их в массовых арестах, обысках и расстрелах, совершенных после взятия Севастополя.
<...>
Данная публикация показательна. И как образец пропаганды, и как источник поздних советских манипуляций. Цитируемая статья сочетает реальные и документально подтвержденные факты (убийства по национальному признаку, которые восставшими татарами совершались в ходе этноконфессионального конфликта на Южном берегу Крыма весной 1918 г.; проверка германскими и украинскими военными патрулями следовавших из Севастополя и других городов полуострова пассажирских поездов; аресты и даже расстрелы некоторых деятелей большевизма, которые пытались скрыться, уехав с территории полуострова; отправка части арестованных моряков на работы в Германию), так и очевидный вымысел (например, утверждение о поголовном истреблении немцами пассажиров вышедших из Севастополя железнодорожных составов с использованием, в том числе, артиллерии) и противоречащие друг другу суждения.
Помимо того, что статья И. Урманского преимущественно опиралась на свидетельства неназванных очевидцев, налицо пользование автором таких пропагандистских приемов как умолчание (реальные и мнимые эпизоды насилия германцев крымских татар абсолютизировались, в то время как расправы со стороны красногвардейцев и матросов (включая убийства крымских татар в апреле 1918 г.) — оставались в тени), навешивание ярлыков, отбор фактов или манипуляция ими, умалчивание или сдвиг акцентов там, где невозможна прямая дезинформация; фабрикация признаков надежности источников информации. (45)

В первую очередь необходимо отметить, что статья Урманского является вторичным источником по отношению к докладной записке Шипова, которая стала “исходником” для газетной статьи. В свою очередь, в записке имеются следующие строки (которых не оказалось в газете):

Последние события в Таврической губ[ернии] застали меня на южном берегу Крыма, в селе Мисхор, в местности, находящейся между Ялтой и Севастополем. Здесь я вошел в местный Мисхорский Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов и вел организационно-агитационную работу среди местного населения.
<...>
В селе же Мисхор, где я находился, не оказалось не только никаких сил и средств, могущих оказывать какое-либо сопротивление наступающему врагу, но даже вышедшей между тем из подполья и поднявшей голову буржуазии. (46)

Таким образом, на момент прорыва Перекопа (18 апреля) и начала крымскотатарского восстания Павел Дмитриевич находился в Мисхоре, и в сторону Ялты он после 20.04 не выбирался. Наоборот – 29-го числа автор доклада выдвинулся в сторону Севастополя. Однако уже будучи в селе Байдары (ныне с. Орлиное Балаклавского района города федерального значения Севастополь) до Шипова пришли известия, что город якобы обложен германо-гайдамацкими войсками и возможности попасть в него нет. Одновременно восстание добралось и до Байдар, где местное крымскотатарское население также начало проникаться общей атмосферой ксенофобии и якобы ожидали прихода сил оккупантов. По итогу на некотором расстоянии от села Павла Дмитриевича от восставших спрятал местный русский крестьянин. В Байдарах Шипов пробыл порядка недели – 6 мая начался массовый отток русских жителей села в сторону Севастополя, и он, смешавшись с толпой, смог попасть в город. И уже из Севастополя автор документа направился в РСФСР по железной дороге через Харьков и Гомель, а из Гомеля в Оршу и далее на советскую территорию он доехал с помощью “разных хитрых комбинаций” (47).

Схематичная карта передвижений П.Д. Шипова с 29 апреля по вторую половину мая 1918 г.
Схематичная карта передвижений П.Д. Шипова с 29 апреля по вторую половину мая 1918 г.

С учётом того, что в ходе своего долгого пути жизни П.Д. Шипов, по всей видимости, как минимум однажды (во время пребывания в Байдарах) угрожала опасность, записка вышла крайне эмоциональной. И, учитывая географию передвижений Павла Дмитриевича, а также учитывая контекст происходивших вокруг него событий, нужно по-разному анализировать различные части его, безусловно, интересной докладной записки (и, следовательно, её газетной перепечатки). К примеру отрывки про события восточнее Мисхора (Ялта, Алушта) автор, очевидно, черпал из слухов, в то время как происходившее в Байдарах автор мог наблюдать своими глазами. Но в силу угрозы жизни его оценки происходившего в селе и возле него также оказались в определённой степени искажены (например им были очень сильно завышена численность убитых восставшими и оккупантами мирных жителей).

Также нужно отметить, что изначально записка Шипова едва ли предполагалась к публикации в печати. Первоначально это был документ внутреннего оборота, предназначенный для работников Всероссийского ЦИК, поэтому нужды специально заниматься манипуляциями у автора исходного документа не было. Павел Дмитриевич Шипов выбирался на территорию Советской России через уже оккупированные регионы (а не эвакуировался вместе с таврическими войсками из Севастополя или Ялты), и он, очевидно, испытывал беспокойство по поводу сохранности своего здоровья и жизни. Отсюда и внутренние противоречия в документе, его слабая структурированность, а также ксенофобские высказывания в адрес крымских татар (которых, опять таки, не было бы, если бы документ сразу писался бы под публикацию в газете). Впрочем, более детальный и предметный разговор об этом докладе – тема для отдельных постов в КБК.

По каким причинам записка Шипова попала в печать? К сожалению, пока ответ на этот вопрос дать затруднительно. Однако, если учесть контекст публикации (вторая половина июля 1918 года), то можно предположить, что это связано с эскалацией вооружённого противостояния внутри России и перехода гражданской войны в стадию фронтов (произошедшая на рубеже мая-июня 1918 года), а также недавно произошедшего выступления 6 июля 1918 г., что привело к резкому ужесточению большевистской риторики в отношении эсеров и меньшевиков. А учитывая, что в записке Шипова немало “ласковых” сказано именно против “соглашателей”, то, вполне возможно, она оказалась весьма кстати в этот период российской истории. В пользу данной гипотезы говорит приписка Урманского в газетной статье (которой не было в записке Шипова):

Вот господа соглашатели, господа буржуа – это результат ваших стараний.
Вы хотели свержения Советской власти каким бы то ни было способом, разжигая национальную ненависть и, в результате вам самим приходится бежать сломя голову от той каши, которую вы заварили.
Оружие которым вы боролись против Советов обратилось против вас.
«Голодные деревенские псы ходили отвратительно брюхатые и перестали лаять, а только тявкали». Это жертвы принесенные по составленным вам спискам.
Кровь убитых вопиет о мщении.
Трепещите гнева Народного. (48)

Наконец, отметим место публикации рассказа записки – “Известия Череповецкого Совета”. Череповец является провинциальным городом, что в определённой степени могло сказаться на том, что редакция газеты в не вырезала антитатарские пассажи Шипова из газетной статьи. Если бы статья публиковалась в “Известиях ВЦИК” или “Правде”, то, скорее всего, в соответствии с принципами пролетарского интернационализма ксенофобские высказывания были бы удалены из конечной статьи, и в целом статья выглядела бы сильно иначе.

Все эти обстоятельства позволяют опровергнуть слова Д.В. Соколова о “показательности” публикации как “образца пропаганды” и “как источника поздних советских манипуляций”, а также обвинения Урманского (и, следовательно, Шипова) в “умолчаниях, навешивании ярлыков, отбор фактов или манипуляция ими, умалчивание или сдвиг акцентов там, где невозможна прямая дезинформация; фабрикация признаков надежности источников информации”.

Источник, относящийся к категории внутреннего документооборота и писавшийся для чтения представителями ВЦИК и на основе исключительно личных впечатлений, не может являться “образцом пропаганды”. Несоответствие фактов реальности объясняется не сознательными манипуляциями автора исходного документа, а предысторией появления документа (особенность географии перемещений автора; угроза его жизни и здоровью как советскому работнику со стороны восставших и оккупационных сил и, как следствие, испытание П.Д. Шиловым постоянного стресса по ходу его пути в РСФСР; активное взаимодействие автора записки с носителями непроверенной информации). Дальнейшая публикация материалов записки, произошедшая в “Известиях Череповецкого совета”, действительно носила, в первую очередь, агитационно-пропагандистский характер. Однако обстоятельства написания исходной записки Шилова и написания статьи Урманского различны, и их необходимо рассматривать по отдельности.

На фоне вышеприведённого анализа, вывод Д.В. Соколова по оригинальной записке Шипова звучит совсем по-дилетантски:

Результаты позднейших исследований также показывают, что приведенная выше публикация И. Урманского в значительной мере опирается на материалы докладной записки сотрудника местного управления народного комиссариата внутренних дел, Павла Шипова, представленной им во Всероссийский Центральный Исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов и датированной 24 мая 1918 г. Стремясь оправдаться за неудачи советской власти в Крыму, автор записки, во-первых, преувеличивал численность германских войск; во-вторых, умалчивал о причинах растущей враждебности местного населения (и особенно крымских татар) по отношению к большевикам и другим крайне левым. (49)

П.Д. Шипов не занимал высоких постов на момент начала боёв в Крыму (он был всего лишь агитатором и организатором при Мисхорском совете) и потому у него не было мотивов оправдываться за неудачи первого периода советской власти на полуострове.

После разбора статьи Урманского Дмитрий Витальевич продолжил свои размышления по поводу отображения реалий оккупационного Крыма в советской печати летом 1918 года:

Надо сказать, что советская пресса в принципе не была ориентирована на изложение объективной картины событий. Согласимся с мнением современного историка Ильи Ратьковского, который <...> признает, что публикации по данной тематике «ставили своей целью формирование образа врага, что успешно достигалось с помощью описания имевшихся и гиперболизированных случаев зверств», и что большинство сообщений лета 1918 г. «несли идеологическую и пропагандистскую нагрузку». (50)

Не будем спорить с Ильёй Сергеевичем и согласимся с его мнением. Однако укажем на несколько вещей. Во-первых, как мы уже отметили, публикация Урманского в череповецких “Известиях” имеет свою специфику, и на наш взгляд, её необходимо рассматривать отдельно от прочих публикаций по обстановке в оккупированном в Крыму в силу: 1) особенностей предыстории появления записки-первоисточника; 2) факта публикации статьи в провинциальном Череповце.

Во-вторых, укажем на особенности внутренней критики прочих советских газетных статей (вышедшие в мае-августе 1918 года) про обстановку в оккупированном Рейсхеером Крыму. На наш взгляд, к ним нужно относиться также, как относится Дмитрий Витальевич к эмигрантским публикациям про ситуацию в Крыму (после эвакуации Русской армии) в 1920-1921 годах. В приведённом посте Соколов достаточно неплохо (хотя и не без нареканий) разобрал достоинства и слабости русскоязычной зарубежной печати. Советские публикации про крымскую обстановку в мае-июле и августе-ноябре 1918 года имели схожие проблемы и, соответственно, отношение к ним должно быть схожее, и, что немаловажное, объективное (также, как и зарубежной печати). Увы, идеологизированность Дмитрия Витальевича не дала нам узреть качественный анализ данной группы исторических источников – вместо этого он решил читателям “скормить” уже отмечавшееся нами ёрничанье про “особые успехи” советских газетных авторов в “в живописании «зверств германских оккупантов»”. Тем не менее, эти насмешки не помешали Соколову несколько страниц спустя некритично сослаться на сводки про ситуацию в Крыму из “Известий ВЦИК” (51).

Неумение Дмитрия Витальевича обращаться с публикациями в советской прессе, связанные с обстановкой в оккупированном Крыму, также показывает этот отрывок из “Русской Ривьеры”:

Продолжали давать о себе знать и проявления межнациональной вражды. Так, согласно публикации в центральной советской печати (а следовательно, требующей сопоставления с местными источниками), в октябре 1918 г. в Ялте наблюдался «сильный антагонизм между татарами и греками. В последнем столкновении убито 16 греков. Татары скрываются в горах, рассчитывая на помощь турок. Меры, принятые к улаживанию конфликта благоприятных результатов не дали. Ходят упорные слухи о готовящемся восстании большевиков».
Отметим, что приведенные случаи относятся к осени 1918 г., когда германская оккупаџия близилась к своему краху. (52)

Действительно, последствия межнациональной резни, произошедшей в апреле-мае, продолжали сказываться позднее. Однако данное сообщение крайне сложно датировать осенью 1918 года. Как всегда, разберёмся с источником подробнее.

Вышеприведённая заметка была опубликована в “Известиях ВЦИК” 19 октября 1918 года, в разделе “Последние сообщение и телеграммы” и под заголовком “Тревожные события в Ялте”. Материал был получен РОСТА (Российским телеграфным агентством, которое было сформировано лишь полтора месяца назад, 7 сентября) из Алупки и датируется 17 октября. Место публикации, содержание и стиль заметки позволяют с уверенностью сказать, что речь идёт об очень сильно задержавшихся сведениях, связанные с межнациональной резнёй, имевшей место в Крыму весной 1918 года. Зато слова о “готовящемся восстании большевиков” являются очень сильно преувеличенным, но всё же отголоском укрепления антинемецкого подполья в Крыму, которое действительно начало происходить с начала октября в связи с началом коллапса альянса Центральных держав (29 сентября из войны вышла Болгария) и ослаблением группировки Рейсхеера в Крыму (в день капитуляции Болгарского царства из Крыма начался вывод 217-й пехотной дивизии, и на полуострове осталась только 15-я ландверная дивизия) (53).

В этом смысле эту заметку из “Известий ВЦИК” можно сравнить с запоздавшими и крайне искажёнными новостями о назначении Бела Куна председателем Крымревкома, которые начали появляться в эмигрантской прессе аж в апреле 1921 года, о чём Соколов достаточно любопытно написал в своём ЖЖ (здесь и здесь). Но по каким-то причинам Дмитрий Витальевич не дошёл до мысли о том, что здесь также могла произойти многомесячная задержка в новости? Вопрос открытый.

Подводя итог проблематике советской прессы, можно согласиться со словами Дмитрия Витальевича, которые он высказал в одном из вышеуказанных постов. На наш взгляд, они также верны и для советской печати в вопросе освещения событий и реалий Крыма в мае – ноябре 1918 года:

Суть не в том, чтобы шельмовать эмигрантскую прессу. Или наоборот, слепо ее принимать на веру. Ее сообщения интересны в сопоставлении с тем, что известно из других источников. И, повторимся — в общих чертах картину происходящего пресса за рубежом давала такую, где точек соприкосновения с реальностью все-таки было больше...
Это — огромное поле для изучения и анализа. Это — заслуживает комментирования.
Ряд сообщений подтверждается и советскими публикациями.

Однако Д.В. Соколов не счёл нужным с таким же уважением и объективностью отнестись к большевистской печати образца весны-осени 1918 года. Идеология в очередной раз взяла верх над наукой – идеологически “чуждую” (лично для Д.В.С.) периодику он решил не анализировать столь скурпулёзно и внимательно.

Сильная сторона “Русской Ривьеры”

Одной из действительно сильных сторон книги является обильное и объёмное цитирование южнобережной (и крымской) небольшевистской периодики, выходившей в мае 1918 – ноябре 1920 годах. В частности, интерес для редакции КБК представляют материалы, связанные с межэтническими столкновениями на ЮБК в апреле-мае 1918 года. Однако проблема в том, что Дмитрий Витальевич по большей части эти источники пересказывает. Поэтому эта сильная сторона книги будет актуальна до тех пор, пока библиотеки, архивы или энтузиасты не оцифруют номера газет, которые использовал автор разбираемой нами работы. Как только это произойдёт – этот плюс книги перестанет быть актуальной. Но пока номера того же “Ялтинского голоса” не опубликованы в сети, в сфере пересказа газет обозначенной категории за обозначенный период “Русская Ривьера”, безусловно, будет одним из достаточно весомых поводов купить данную работу или сослаться на неё в какой-либо статье или монографии.

Репрессивные практики “первых” и “вторых” советских властей и ВСЮР в объективе Д.В. Соколова

Одной из важных тем книг является рассмотрение внесудебных расправ со стороны представителей Добровольческой армии / Вооружённых сил Юга России / Русской армии. Об этом Дмитрий Витальевич писал и в (ранее упоминавшемся нами) посте, посвящённом новости о начале продаж “Русской Ривьеры”:

Вообще в книге очень много об антибольшевистском периоде - от оккупации Крыма немцами весной 1918 г. до Исхода Русской армии генерала П.Н.Врангеля. Ситуация описана без идеализации антибольшевиков. Затронута в т.ч. тема безобразий той стороны (преимущественно военных эксцессов и криминала) - но с детальным разбором контекста, что скорее опровергает, чем подтверждает популярные советские нарративы на данную тему.

Проявления бесчинств со стороны добровольцев в период Второго Крымского краевого правительства Соломона Крыма (ноябрь 1918 – апрель 1919 гг.) Дмитрий Витальевич характеризует следующим образом:

В условиях слабости власти и доминировании военной администрации над гражданскими структурами и местным самоуправлением, отсутствии эффективного контроля над целым ря- дом армейских подразделений, со стороны последних часто имели место криминальные проявления: незаконное завладение личным имуществом граждан, насилие и бессудные расправы, которые происходили на почве озлобленности и мести. Разумеется, жертвами такого образа действий нередко становились случайные люди.
<...>
Со стороны отдельных военнослужащих Добровольческой армии также имели место случаи применения насилия в отношении лиц, которые были арестованы правоохранительными органами по подозрению в принадлежности к большевистским организациям.
<...>
Таким образом, проявления насилия со стороны чинов Добровольческой армии на данном этапе были преимущественно самоуправными действиями, которые осуждались и по мере сил пресекались командованием и структурами власти. При этом первые попытки борьбы с нарушениями воинской дисциплины и криминалом военнослужащих были предприняты уже в ноябре 1918 г.
<...>
Признавая, что «среди воинских чинов, как офицеров, так и солдат», был «значительный процент преступного элемента», председатель Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России, генерал-лейтенант Александр Лукомский, связывал эту тенденцию с тем, что начиная с лета 1918 г. ряды белых войск «пополнялись не только идейными людьми, как это было в первый период существования армии, а также по набору, по принуждению, по повинности; много в армию попадало и из числа военнопленных и перебежчиков красной, большевистской армии». Другой причиной распространения криминала среди чинов Добровольческой армии генерал называл общее понижение морального уровня «за период Европейской войны и русской смуты».
<...>
Важно учитывать и мнение командования Добровольческой армии, которое объясняло многочисленные эксцессы со стороны военных по отношению к мирным жителям тем, что местные власти не вели борьбу с большевизмом, и многие функционеры компартии (в том числе, активные участники террора конца 1917 — начала 1918 гг.) беспрепятственно вели свою деструктивную деятельность. (54)

Мы не будем сейчас оспаривать (или наоборот, полностью подтверждать) мнение Дмитрия Витальевича по данному вопросу. Но мы отметим, что он, как минимум, проявил стремление понять генезис происходивших расправ со стороны бойцов и офицеров ДобАрмии-ВСЮР. Однако мы вынуждены отметить, что Соколов не проявил такого же стремления погрузиться в причины расправ и прочих спорных и неоднозначных акций со стороны матросов и ялтинских советских властей в 1918 году. Вот как звучит часть послесловия книги, посвящённая первому периоду соввласти на ЮБК:

Одержав верх, новые хозяева жизни стали наводить свой порядок. Ялту и eё окрестности захлестнула волна реквизиций, обысков и арестов. Имущие слои населения были обложены контрибуцией. Национализировались предприятия, дворцы и усадьбы. Вводился запрет свободной торговли. В результате экономические и социальные проблемы, которые имелись в предшествующий период, многократно усугубились. Усилилась межнациональная напряженность.(56)

По каким причинам в Ялте происходили реквизиции, обыски и аресты? Что побуждало местных руководителей проводить контрибуцию (а это была отнюдь не только прихоть условного председателя ЯлтРевкома Василия Игнатенко (57)), проводить повальную национализацию имений? А ведь предпосылки и причины этих событий на менее интересны, чем предпосылки и причины негативных явлений жизни при антибольшевистских режимах в Крыму. Но в случае с автором “Русской Ривьеры” идеология вновь взяла верх над наукой. В очередной раз скажем – жалко, что так случилось.

Южный берег Крыма в эпоху Крымской ССР (апрель – июнь 1919 г.)

Основной акцент Д.В. Соколова в разделе, посвящённый истории ЮБК эпохи “второго большевизма”, вновь сосредоточен на репрессиях. И здесь также применима претензия, которую мы выдвинули в прошлом абзаце – Дмитрий Витальевич не хочет и не стремится понять, почему происходили аресты, обыски, реквизиции и случаи разграбления имений и дач, и на каких основаниях в целом работал карательно-репрессивный аппарат во второй период соввласти на полуострове.

Основным источником по истории репрессивных практик в регионе являются материалы Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков (состоявшей при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанте А. Деникине, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ). Однако для того, чтобы ознакомиться с материалами этой комиссии по ЮБК, вовсе не обязательно покупать книгу – они опубликованы в одной из научно-популярных статей Д.В. Соколова на “Русской стратегии”. Данная группа источником действительно представляет исследовательский интерес. Однако при этом автор гораздо меньше приводит документацию местных советских карательно-репрессивных органов. Между тем, сопоставление “красных” и “белых” документов позволило бы сформировать гораздо более целостную и объективную картину о масштабах репрессий и реквизиций в регионе.

Дмитрий Витальевич также стремится дать характеристику деятельности репрессивных органов в апреле-июне 1919 году в Крыму в целом:

Назначаемые непосредственно красным командованием (и лично наркомвоенмором провозглашенной Крымской советской социалистической республики Павлом Дыбенко) и военные коменданты действовали по своему усмотрению, без оглядки на ревкомы.
<...>
Характеризуя период «второго большевизма», князь В. Оболенский отмечал: «За все три месяца пребывания большевиков в Крыму было расстреляно лишь несколько человек в Ялте, и то уже перед самым уходом большевиков, в суете и панике».
Это утверждение небесспорно. Хотя репрессивная практика коммунистов в Крыму в рассматриваемое время заметно уступает по массовости и жестокости террору зимы 1917-1918 гг., равно как и расстрелам 1920-1921 гг., ее нельзя назвать «бескровной» и «мягкой».
<...>
Отметим, что относительная «умеренность» второй советской власти на Южном берегу Крыма в проведении репрессивных мероприятий (сравнительно с предшествующим и последующим периодами) отчасти также обусловлена тем, что положение красных было непрочным. У берегов Ялты и дело появлялись военные корабли союзников.
<...>
С учетом приведенных выше свидетельств преступлений большевиков в апреле-июне 1919 г. на Южном берегу Крыма, а также насилия в других городах полуострова? крайне спорным представляется утверждение об относительной «мягкости» второй советской власти, на фоне которой последовавшие затем репрессивные мероприятия белых оказались «жесточе и разнузданнее». (58)

Это достаточно поверхностные оценки, так или иначе упрощающие реальную ситуацию. Далеко не все военные коменданты действовали без оглядки на ревкомы и подконтрольные им отделения ЧК. Карательно-репрессивные практики (с научной точки зрения) необходимо рассматривать не столько в контексте расстрелов 1917-1918 и 1920-1921 годах, сколько, в первую очередь, с точки зрения историзма,т.е. с учётом ситуации, сложившейся на тот момент в Крыму и иных советских республиках (РСФСР, УССР). Силовые органы в период Крымской ССР осуществляли целый комплекс мер карательно-репрессивного (и иного) характера, и их характеристика через прилагательные “мягкие” или “жёсткие” является субъективной, и её едва ли можно назвать научной. Также факт существования Ак-Монайского фронта на территории крымского полуострова не оказывал влияние на отсутствие массового террора, так как все местные силовые структуры были сформированы в Крыму (в том числе и карательные органы при Крымской советской армии), а не пришли (будучи уже более-менее организованными) вместе с советскими войсками извне, как это произошло в ноябре 1920 года.

Более года назад главный редактор КБК, Руслан Изетов, написал статью, посвящённая общим принципам деятельности карательно-репрессивных органов в период Крымской ССР. Конечно, она далеко не полно освещает проблему, и тема требует дальнейшего исследования, однако общее представление по вопросу она даёт. Однако Дмитрий Витальевич не счёл нужным ней ознакомиться, что и привело к вышеприведённым“ляпам”. О проблемах в понимании структуры силовых органов эпохи второй Крымской республики говорит следующая цитата:

«Мне пришлось видеть, — свидетельствует старший надзиратель Изот Гавриченко, некоторое время исполнявший обязанности начальника тюрьмы, — допросы арестованных лиц; происходило это так: очищалась камера тюрьмы от арестованных и в нее по очереди вводили задержанных по обвинению в сокрытии оружия, числившиеся всегда за контрольным пунктом №4 (местное подразделение ВЧК — Д.С.) (выделено нами – КБК). (59)

Контрольные пункты подчинялись не местным ЧК, а командованию Крымской Советской армии (60).

Вышеприведённый разбор в очередной раз показал неумение Д.В. Соколова объективно и как можно более глубоко и всесторонне осветить деятельность советских режимов в Крыму и на ЮБК в частности. Посмотрим, что будет в главе про советский Крым в 1920-1923 годах.

Ялта – город русских националистов?

И в “Русской Ривьере”, и в постах в ЖЖ Дмитрий Витальевич пытается представить Ялту эпохи антибольшевистских режимов в Крыму как оплот правых сил. Приведём цитату из книги:

Отметим, что вплоть до падения Белого Крыма в ноябре 1920 г.Ялта оставалась тем крымским городом, в котором правые партии и группы занимали доминирующее положение. (61)

Однако несколько десятков страниц спустя выясняются интересные нюансы по поводу того, насколько позиции правых в городе были действительно крепкими:

Событием общественно-политической жизни Крыма в августе-сентябре 1919 г. стала избирательная кампания в городские думы и земства. <...>
Выборы в Ялтинскую городскую думу показали следующие результаты: 38% голосов получил блок социалистических партий, 21% центристский блок (главным образом кадеты) (выделено нами – КБК). Правому блоку достался 41% голосов.
Таким образом, в Ялте городская дума оказалась более радикально поляризованной, чем в других городах полуострова: и правые, и левые заметно опередили центристов.
<...>
Добившись перевеса примерно на 70 голосов, ялтинские правые получили 32 места, социалисты — 18. «Центристам» не досталось ничего. Пользуясь своим большинством, правые провели своих представителей на все основные думские посты. (62)

Выходит достаточно интересная ситуация. По голосам избирателей у правых вышло лишь относительное большинство (в то время как за кадетами и социалистами суммарно было 59% голов). То есть большинство ялтинцев, пришедшие на избирательные пункты (а это 32% от общего числа жителей города с избирательным правом (63)) не поддерживали правые партии. В свою очередь, на вопрос, почему при таком соотношении голосов вышла ситуация, что большинство мест в думе достались правым, редакция КБК ответить не готова, так как далека от нюансов работы городских дум на белом Юге России в годы Гражданской войны. Но сама ситуация показательна и ставит под сомнение очередной тезис Д.В. Соколова, выдвигаемый им в книге и в социальных сетях.

Часть 5. Разбор главы "Южный берег Крыма в 1920 — 1921 годах: хроника великой трагедии"

Главный акцент в этой главе, конечно, сделан на красном терроре, который действительно стал трагедией для многонационального ЮБК. Пытаясь раскрыть эту страницу из истории региона, Дмитрий Витальевич вновь прибегает к активному пересказу работы предшественников (исключая единичную ссылку на севастопольский архив), добавляя от себя комментарии определённой идеологической направленности.

Прокомментируем несколько спорных моментов, связанные с деятельностью другого рода органов – революционных комитетов (ревкомов). Так, Соколов пишет:

В ходе советизации края серьезно пострадали публичные и частные библиотеки. В связи с тем, что «все библиотеки, оставленные на территории Крыма лицами и учреждениями, бежавшими перед приходом советских войск», объявлялись «народным достоянием», обо всех найденных книжных собраниях совслужащим (квартальным комитетам, жилкому совнархоза) и воинским частям вменялось в обязанность немедленно сообщать в Крымнаробраз. Все не исполнившие настоящий приказ подлежали ответственности по законам «военно-революционного времени».
Часто национализация книжных собраний приводила к утрате множества ценной литературы. Эта печальная участь постигла богатейшую коллекцию книг (по разным оценкам, насчитывавшую от 2 до 4 тыс. наименований) из имения Княжевичей в с.Кучук-Узень (ныне — Малореченское). Сельский ревком в протоколе о состоянии дома Княжевичей утверждал, что все находящееся движимое имущество расхищено «зелеными» и белыми. По свидетельству очевидицы, из бархатных переплетов написанных на непонятном языке книг (библиотека состояла в основном из книг на иностранных языках) татарским ребятишкам сшили красивые жилетки, бумага пошла на растопку и другие нужды. «Остаток библиотеки благодаря вниманию кучук-узеньских учителей взят и сохранен ими в бывшей школе». (64)

Очевидно, к такому печальному исходу привела не национализация сама по себе, а совершенно неправильное проведение оной представителями сельского ревкома.

Вызывает вопросы и следующий пассаж Соколова:

Первое, что сделали большевики, придя в Крым, — выселили из квартир их владельцев. Вначале это происходило стихийно. Занимая крымские города, красные части располагались на постой в каждый дом, «заставляя хозяев прислуживать им, убивая всю живность, как то: свиней, птицу, которых несчастные хозяева месяцами выкармливали. Из имущества все, что приходилось им по вкусу красноармейцы забирали себе». Размещаясь в уже заселенных квартирах, «освободители Крыма от Врангеля» старались всячески избавиться от жильцов.
«Началось безжалостное изгнание стариков, женщин и детей из их квартир, часто даже ночью, когда уже грянули морозы Изгоняемым позволялось брать с собой лишь по одной перемене белья и одежды. Ни мебели, ни посуды брать нельзя было».
После организации власти выселению «буржуазии» был придан «законный» характер. Приказом №2 Крымревкома от 16 ноября 1920 г. все «контрреволюционные элементы» немедленно выселялись из всех вилл, дач и имений, которые передавались в распоряжение ведомств охраны здоровья для размещения «освободителей крымских трудящихся масс, больных и раненых красноармейцев, петроградского и московского пролетариата, поднявшего первое знамя восстания против помещиков и капиталистов».
B результате этих мероприятий многие жители полуострова (выделено нами – КБК) остались без крыши над головой, а в их жилища вселились победители — красноармейцы, чекисты, партийцы. (65)

Действительно, выселение людей из квартир в первые недели и месяцы советизации Крыма – безусловно, крайне спорная страница в советской истории полуострова. Однако для того, чтобы утверждать о том, что от этих мер пострадали “многие жители полуострова”, Дмитрий Витальевич, помимо воспоминаний очевидцев, также должен был привести статистику по количеству выселенных и уже на её основании высказывать столь смелое утверждение. Однако в книге мы статистических материалов по этому вопросу не наблюдаем.

Однако наибольшие вопросы в этой главе у нас, безусловно, вызвали эти строки:

С уверенностью можно сказать. что массовые расстрелы в Крыму в начале 1920-х гг. были закономерны для ранней советской системы и являлись таким же инструментом советизации края, как национализация, продразверстка и запрещение свободной торговли. (66)

Отметим, что в “Русской Ривьере” Дмитрий Витальевич почти полностью упустил период с апреля по ноябрь 1921 года, когда систематический красный террор окончательно был свёрнут и на полуострове постепенно начала нормализовываться жизнь. Также в этот период руководством РСФСР был взят курс на формирование в Крыму автономной республики. В связи с очевидной ненормальностью обстановки на полуострове в Москве было решено сформировать Полномочную Комиссию ВЦИК и РСФСР по делам Крыма, которая прибыла в Симферополь 17 июня 1921 года, и о деятельности которой автор “Русской Ривьеры” ни словом не обмолвился, тем самым опустив историю структуры, сыгравшей крайне важную роль в истории Юга Крыма во второй половине 1921 года. (67). Как сообщали представители комиссии корреспонденту газеты “Красный Крым”:

Чем вызвано создание комиссии Крыма и какова цель ее командировки? Как выясняется, в центр поступала информация, доклады и сообщения, свидетельствующие о том, что в Крыму не все идет нормальным путем.
Ненормальности эти сводятся к следующему: во[-]первых излишества красного террора, проводившегося жестоко (выделено нами – КБК), во[-]вторых – неправильное разрешение в Крыму земельного вопроса: земледельческое население Крыма в массе своей мало и безземельное и после установления советской власти осталось без земли. (68)

То есть работники, уполномоченные руководящими органами Советской России, прямо говорили о том, что в процессе проведения красного террора были допущены серьёзные ошибки.

Представители Полномочной Комиссии принимали деятельное участие в решение вопроса с бело-зелёным движением (что напрямую влияло на нормализацию жизни на ЮБК, где действовали повстанцы). Также отметим, что деятели комиссии посещали Алупку, где занимались переговорами с некоторыми повстанческими командирами и принимали участие в решение социально-экономических и этносоциальных проблем в населённом пункте (69).

Однако в “Русской Ривьере” по поводу деятельности крымских органов и Полномочной Комиссии по мирному разоружению бело-зелёного движения вы найдёте лишь этот абзац:

В конечном итоге власти признали, что одними репрессивными методами с «зелеными» справиться невозможно. С целью умиротворения региона была объявлена амнистия. С лидерами повстанцев были проведены переговоры и подписаны соглашения. Но далеко не все отряды приняли условия сдачи, продолжив борьбу. Как следствие, покончить с организованным сопротивлением большевизму удалось лишь к 1923 г. (70)

Данное объяснение до безобразия ужимает целый комплекс мер, которые предпринимались Крымревкомом и Полномочной Комиссией в нейтрализации социальной базы повстанчества, тем самым серьёзно искажая историческую действительность, сложившуюся после апреля 1921 года.

Ещё более негативные формулировки по поводу красного террора и общего военно-оккупационного режима, сложившегося в Крыму во второй половине ноября 1920 года, содержит доклад Полномочной Комиссии за вторую половину лета 1921 года:

Работа Комиссии, поэтому, была направлена к выпрямлению политической линии руководящих крымских органов – О[бластного] К[омитета], Крымревкома и военного командования, в особенности по 2-м основным в Крыму национальному и земельному вопросам, к борьбе с последствиями с одной стороны неправильного политического курса и красного террора (выделено нами – КБК) /бандитизма/, с другой стороны – перегруженности Крыма армией и неналаженности Советского аппарата: продовольственным, транспортным, жилищным и друг.
<...>
Для того чтобы привлечь на сторону Советской власти местное трудовое татарское население, которое отпугнула от нас политика террора, изъятий, репрессий, вы селений, арестов, обысков, конфискации и т.д., Комиссия широко использовала факт объявления Крыма автономной республикой, как доказательство искреннего желания Советской власти прийти на помощь мирному строительству жизни, руками коренного трудящегося населения.
<...>
НАД ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СУДЕБНЫХ И КАРАТЕЛЬНЫХ (так в документе – КБК) органов Комиссия имела все время неослабное наблюдение, что было необходимо для того чтобы покончить с сепаратизмом и продолжением тенденции террора в этих органах. (71)

Таким образом политика формирования военно-оккупационного режима в Крыму (составной частью которой являлось проведение красного террора в регионе) представителями Всероссийского ЦИК и Совнаркома РСФСР была признана ошибочной. Это в корне опровергает вышеприведённый тезис Дмитрия Витальевича.

Красный террор в Крыму, имевший место в ноябре 1920 – апреле 1921 гг., безусловно, является огромной трагедией для полуострова. Однако эта трагедия была порождена, в первую очередь, уникальными социальными условиями, сложившимися в регионе к моменту прихода туда частей Красной Армии – на полуострове осталось тысячи людей, которое руководство Советской России и, в первую очередь, руководство ВЧК сочло в качестве “безусловно антисоветски-настроенных элементов” и приняло решение на их ликвидации, основываясь на принципах социальной коллективной ответственности.

Массовые расстрелы в Крыму не являлись “нормальным” инструментом по переустройству жизни полуострова, равно как и не являлись оными продразвёрстка (в той форме, в которой она происходила в Крыму в ноябре 1920 – апреле 1921 гг.), в пользу чего говорит опыт второго периода советской власти в Крыму (если бы массовый террор действительно был бы “закономерен для ранней советской системы”, то он, безусловно, произошёл бы на полуострове и в апреле-июне 1919 года), когда советизация региона производилась без установления в регионе военно-оккупационного режима, а также официальная советская документация. Непонимание Д.В. Соколовым принципов, на которых основывались советские режимы на полуострове в 1918-1921 годах привело к серьёзнейшим искажением, упрощениям и, порой, откровенным фальсификациям в главах и разделах, посвящённые этим периодам в истории ЮБК.

Наконец, отметим странный момент в завершающей части главы, которая связана с темой голода, разразившегося в Крыму с осени 1921 года:

В своем выступлении на VІ областной партийной конференции в марте 1922 г. председатель Крымского ЦК Помгола Ю. Гавен признавал, что «крымские татары так связаны со своей деревней, что даже голод не может выгнать их оттуда, и они спокойно умирают в своих деревнях».
Дело, однако обстояло, совсем не так. В условиях голода некоторые крымские татары взялись за оружие, пополнив ряды антибольшевистских повстанческих групп. Кроме того, люди не могли уехать из деревень в связи с тем, что их блокировали заградительные отряды. (72)

Мотивы вступления автора “Русской Ривьеры” в заочную дискуссию с Юрием Петровичем нам не совсем ясна. Мы не отрицаем тех обстоятельств, которые мешали переезду крымских татар в города, которые привёл Соколов. Однако и Гавен также указывал на действительно имевшие место быть социально-бытовые особенности, присущие крымскотатарскому народу в тот период времени. Поэтому было бы гораздо логичнее дополнить его тезис, а не оспаривать его.

Часть 6. Итоги

Очевидно, в этом разборе мы охватили далеко не всю книгу Дмитрия Витальевича. В частности, нами был сделан наибольший акцент на советском периоде в истории ЮБК, так как мы банально наиболее компетентны в вопросах истории советского Крыма, а не белого.

Уже в процессе работы над “Калейдоскопом”, в ЖЖ Соколова вышел пост под заголовком "Новая моя книга — в дар Севастопольской Морской библиотеке", в котором, помимо прочего, сказано:

Но именно в данном проекте — ключевое — это показать жизнь Ялты и Южного берега Крыма в условиях смены властей и режимов (выделено нами – КБК). В том числе, рассказать о практиках низовых инициатив по преодолению кризисных явлений. Также освещена тема волонтерства и общественного участия в помощи царской, а потом и Добровольческой армии.

В описании низовых инициатив и практиках волонтёрства, равно как и в целом о жизни на ЮБК при антибольшевистских режимах Дмитрий Витальевич действительно добился серьёзных успехов. Да, это достигнуто, по большей части, за счёт простого пересказа газет и воспоминаний, однако в главе “Южный берег Крыма в мае 1918 — ноябре 1920 гг.” (исключая эпизоды, связанные с трактовкой отдельных советских источников, а также раздел про второй период соввласти) Соколову действительно есть новый материал, который он может предложить читателю.

Однако что насчёт показа жизни ЮБК в общей картине смены советских и антисоветских властей?

С этой задачей Д.В. Соколов справился очень плохо, так как во всех главах и разделах, посвящённых советским режимам в регионе, присутствуют серьёзные упрощения, искажения и, в ряде случаев, откровенные манипуляции фальсификации. Он не может и не хочет объективно смотреть на советский Южный берег, вместо этого “накачивая” читателя мифами и нарративами, господствовавшие в историографии Гражданской войны в Крыму 25-30 лет назад.

История советского ЮБК в 1918-1921 года ещё ждёт своего хорошего и добротного исследователя, который сможет объективно рассмотреть историю социально-экономических, этносоциальных и социокультурных преобразований в регионе, происходившие между боями 9-16 января 1918 года и провозглашением Крымской АССР в ноябре 1921 года. Историография и источники по теме разбросаны по другим монографиям и по документам различного типа (отчёты, газетные публикации и др.), откуда её нужно извлекать, что называется, “по крупицам”. Поэтому систематизация и глубокий анализ всех имеющихся материалов, безусловно, является трудной задачей, что во многом объясняет отсутствие общей работы по теме.

Причём эта проблема характерна не только для “Русской Ривьеры”. Так, в антологию Д.В. Соколова «Россия и Крым в ХХ столетии. Трагедии. Память. Наследие» 2024 года издания была включена статья “Республика Тавриды: фальшивая государственность” (опубликована 12 апреля 2017 года). Любой желающий может сравнить содержание статьи Д.В.С. с очерком редакции КБК “Феномен Республики Тавриды”, вышедший всего на год позже вышеназванной книги и сравнить их качество и методологию. На наш взгляд, сравнение будет далеко не в пользу Дмитрия Витальевича (и дело вовсе не в разном объёме материалов).

Подход Соколова к советской истории Крыма 1917-1921 годов остался на уровне 1990-2000-х годов. Однако на дворе уже середина 2020-х, и, как мы показали в главах этого очерка-разбора (а показали мы отнюдь не всё, а только самые серьёзные “ляпы” и не стали останавливаться на мелочах), с учётом нынешнего состояния исторической науки выводы автора “Русской Ривьеры” по этому вопросу не просто не актуальны, но и антинаучны и противоречат имеющейся ныне историографии и источникам.

Да, в вышеприведённом посте Дмитрий Витальевич пишет также и эти слова:

И, наряду с описанием практик раннего красного террора, присутствуют сведения о насилии противной стороны. И что в целом — книга не про террор.
На это могу сказать следующее:
— с самого начала (о чем и написано в аннотации) не было цели писать очередную книгу о красном терроре.

Тогда в ответ встаёт закономерный вопрос – а зачем тогда было вообще писать книгу про ЮБК в 1917-1921 годах в целом, а не конкретно про историю региона при антибольшевистских правительствах? На наш взгляд, ответ таков – несмотря на очевидный акцент автора на “белой” истории региона, он счёл нужным в очередной раз протащить идеологически близкие ему взгляды на советскую историю Юга Крыма. Было бы гораздо лучше, если бы книга была посвящена исключительно ЮБК в годы антибольшевистских режимов.

Именно стремление утвердить свой, “белый” взгляд на историю советского Крыма, по мнению редакции КБК, сподвигают Дмитрия Витальевича писать так много и так активно именно про эту проблематику. К слову – в этом вопросе год главный редактор нашего сообщества допустил серьёзную ошибку, давая интервью “Невскому Проспекту”:

Создаётся ощущение, что Соколов их (свои книги – КБК) пишет не столько ради научного познания истории Крыма 1917-1921 годов, а ради хайпа на "преступлениях кровавых большевиков" и некого финансового интереса (выделено нами – КБК). Впрочем, я могу и ошибаться.

У нас не было и нет никаких доказательств в пользу того, что Д.В. Соколов занимается публикацией своих книг ради заработка. В связи с чем редакция КБК приносит свои искренние извинения перед Дмитрием Витальевичем за опрометчивое слово в его адрес, высказанное в сентябре 2024 года. Однако это, конечно, не отменяет всей критики, которую мы высказали в его адрес на страницах “Калейдоскопа”.

Несмотря на то, что Дмитрий Витальевич к истории белого Крыма относится гораздо более объективно, тем не менее, к кое-каким трактовкам и в этой теме есть вопросы. Впрочем, они также напрямую связаны с советской историей полуострова:

Вообще, одно из ключевых отличий красных от их противников — это то, что у последних было больше свободы для проявления личной инициативы в столь значимых вещах как помощь детям-сиротам, помощь военным и членам их семей. И многом другом. Все эти практики наследовали опыту Российской империи.
В красном же лагере все проблемы решались либо жестким администрированием, либо тотальным принуждением. При этом конечный результат мог быть скромнее и бледнее, чем если бы, ну, скажем, ту же уборку улиц, или сбор теплых вещей люди проводили без принуждения и угрозы расстрела (отметим, что Д.В. Соколов не привёл никаких доказательств в пользу слов из данного абзаца – прим. редакции КБК).

Безусловно, активные изыскания Соколова в истории “низовой” социальной и культурной активности на ЮБК при антисоветских режимах заслуживают уважения. Однако не стоит рисовать чёрно-белую идеологизированную картину, которая противоречит историческим источникам – у нас также имеется целый ряд интересных материалов, говорящих об активной культурной и социальной жизни в советском Крыму в апреле-июне 1919 года (которые, однако, мы пока активно распространять не можем, так как они напрямую связаны с темой дипломной работы, над которой сейчас работает главред КБК).

Из того же поста:

Ни количественно, ни качественно эти карательные меры (имеется в виду репрессивная деятельность ДобАрмии / ВСЮР / Русской армии в Крыму – КБК) не могут быть и близко сопоставлены с красным террором любого периода.
Такова реальность. Подтвержденная фактами. (выделено нами – КБК)

Как показано в разделе “Южный берег Крыма в эпоху Крымской ССР (апрель – июнь 1919 г.)”, Дмитрий Витальевич не разбирается в системе карательно-репрессивных органов, которые действовали на полуострове в этот период. Поэтому нам кажется, что Соколову не стоит разбрасываться столь самоуверенными фразами – познавать реальность советского Крыма у него явно получается плохо. У уважаемого Дмитрия Витальевича огромные проблемы с методологией и анализом источников, связанные с этой проблематикой.

К слову – к деятельности Д.В.С. в социальных сетях у редакции КБК возникают вопросы ещё с прошлого года, о чём мы не раз писали в постах нашего сообщества (здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь).

Вердикт таков: учитывая, что Дмитрию Витальевичу Соколову не удалось объективно отобразить процесс жизнь Ялты и Южного берега Крыма в условиях смены властей и режимов (ради чего и писалась книга) и учитывая крайне плохую работу с историей советского Южного берега Крыма, мы не рекомендуем широкому читателю к покупке и прочтению книгу «Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг.».

Однако учитывая обилие новых источников по истории ЮБК при белых режимах, мы можем порекомендовать эту работу профессиональным исследователям, которым интересна эта тема – найденные автором материалы могут дополнить научные изыскания и требуют дальнейшей научной обработки.

Список источников и литературы

(1) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 2.

(2) Там же. С. 6-7.

(3) Там же. С. 9, 27, 41, 103, 285.

(4) Там же. С. 328-331, 332-339, 358-363.

(5) Там же. С. 10, 12.

(6) Там же. С. 17-18, 24.

(7) Там же. С. 24.

(8) Там же. С. 15-16, 19.

(9) Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь: «Оригинал-М», 2008. С. 44-45.

(10) Бененсон, М. Е. Экономические очерки Крыма Симферополь: Юж. кооп. изд-во, 1919. С. 11-12.

(11) Подробнее см.: Тюркские народы Крыма: Караимы. Крымские татары. Крымчаки / Отв. ред. С.Я. Козлов. Л.В. Чижова. М.: Наука, 2003. С. 183-188.

(12) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 15-16.

(13) Там же. С. 37.

(14) Из сообщения ялтинского уездного комиссара таврическому губернскому комиссару о состоявшемся в Ялте организационном собрании членов РСДРП(б) (19 октября 1917 г.) // Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы. Симферополь: Крымиздат, 1957. Т. 1. С. 83.

(15) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 21, 37-38.

(16) Там же. С. 37.

(17) Феномен Республики Тавриды, глава “Евпаторийские большевики. Предпосылки противоречий между Симферополем и Севастополем”.

(18) Там же, глава “Предпосылки “Крымского октября” (ноябрь-декабрь 1917 года)”; Фишман А. Л. Решающие дни: записки красногвардейца Симферополь: Крымиздат, 1958. С. 8.

(19) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 42-43.

(20) Биркенгорф А. История большевистского переворота в Ялте // Революция в Крыму, №1. Симферополь: Крымиздат., 1922. С. 37-38.

(21) Там же, с. 38-40; См. также: Фишман А. Л. Решающие дни: записки красногвардейца Симферополь: Крымиздат, 1958. 119 с.

(22) подробнее о боях в Феодосийском уезде см. Феномен Республики Тавриды, глава “Январские бои в Крыму – установление большевистско-левоэсеровской власти”.

(23) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 52-69, 71-72.

(24) Там же, С. 76.

(25) Там же. С. 23.

(26) Там же. С. 84-85.

(27) Там же. С. 90.

(28) Там же.

(29) Там же.

(30) Там же. С. 93.

(31) Там же.

(32) Атлас М. Л. Борьба за советы: Очерк по истории Советов в Крыму 1917-18 гг. Симферополь: Крымгосиздат, 1933. С. 106.

(33) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 94.

(34) Там же. С. 98, 100.

(35) Там же. С. 104.

(36) 20 апреля 1918 г. – Телеграмма председателя Ялтинского Совета В. А. Игнатенко Центральному комитету Черноморского флота и Областному военно- революционному штабу с просьбой об оказании помощи в связи с наступлением немцев // Моряки в борьбе за власть Советов на Украине. (Ноябрь 1917-1920 гг.): Сборник документов / Ин-т истории Акад. наук УССР. Центр. гос. архив Воен.-Мор. Флота СССР. Киев: Изд-во Акад. наук УССР, 1963. С. 123; Сирченко И. Т. Выполняя приказ В. И. Ленина: (Потопление Черноморского флота в 1918 г.). М.: Мысль, 1979. С. 129; Семенов. И. Расстрел Совнаркома и Центрального Исполнительного Комитета Республики Тавриды в 1918 году. (Воспоминания расстрелянного) // Революция в Крыму / ред. В. Елагин, Я. Урановский. Симферополь: Изд. Истпарта., 1923. Вып. 2. С. 120; Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь: «Оригинал-М», 2008. С. 246; О завоевании Крыма. Беседа с тов. Кобылянским // Известия ВЦИК, №125, 20 июня 1918 г.; Жуков В. К. Черноморский флот в революции 1917-1918 г. ( 2-е изд., доп.) М.: Огиз — Мол. гвардия, 1932. С. 208-209. Ремпель Л. И. Красная гвардия в Крыму. 1917-1918. Симферополь: Крымгосиздат, 1931. С. 143. Пучков Ф. Ялта под пятой немецких интервентов и петлюровских банд // 15 лет Октября: Сборник статей из журн. "Каторга и ссылка" № 11-12 за 1932 год. Всесоюз. о-во политических каторжан и ссыльно-поселенцев. М: Издательство политкаторжан, 1932. С. 232, 234-236.

(37) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 96-100, 102.

(38) Там же. С. 97-98.

(39) Расстрел советского правительства Крымской республики Тавриды. Симферополь: Гос. изд-во КрымАССР, 1933. С. 57-103.

(40) Тархан. Татары и борьба за Советский Крым // Революция в Крыму / ред. Ю. Гавен. Симферополь: Крымиздат, 1930. Вып. 9. С. 150-152; И. Тархан. Татары и борьба за Советский Крым // Расстрел советского правительства Крымской республики Тавриды. Симферополь: Гос. изд-во КрымАССР, 1933. С. 15-18.

(41) Зарубин B. Г., Зарубин А.Г. Периодические издания Крыма (март 1917 – ноябрь 1920 г.) // Крымский Архив. Симферополь, 2001. № 7. C. 287.

(42) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 100-101.

(43) Феномен Республики Тавриды, глава “Упущенный шанс большевиков Крыма: о чём писал Елагин?”

(44) Там же. С. 127.

(45) Там же. С. 123-124, 126.

(46) Нестор (Доненко), епископ. Ялта — город веселья и смерти: Священномученик Димитрий Киранов, священномученик Тимофей Изотов, преподобномученик Антоний (Корж) и другие священнослужители Большой Ялты (1917-1950-е годы). 4-е изд, испр.и доп. Симферополь: Н. Оріанда. 2022. C.92, 95.

(47) Там же. С. 96, 98, 102, 104-106.

(48) Известия Череповецкого Совета крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов. №24. 22 июля 1918 г.

(49) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 127.

(50) Там же. С. 126-127.

(51) Там же. С. 133-135.

(52) Там же. С. 131.

(53) Известия ВЦИК, №228, 19 октября 1918 г.; Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь: «Оригинал-М», 2008. С. 281.

(54) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 148, 160, 162, 164-165.

(56) Там же. С. 325.

(57) Сафронов. А.В. Большая советская экономика: 1917-1991 / Алексей Сафронов. М.: Individuum, Эксмо, 2025. С. 34-37.

(58) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 199, 210-211, 219, 236.

(59) Там же. С. 216.

(60) Изетов Р. А. К истории правоохранительных и карательно-репрессивных органов Крымской ССР (апрель-июнь 1919 г.) / Р. А. Изетов // История государства через историю провинции: проблемы и перспективы развития: материалы Всероссийской научно-практической конференции «История государства через историю провинции: проблемы и перспективы развития» (к 90-летию образования Курской области) (4-5 апреля 2024 г.). Курск: КГМУ, 2024. С. 85.

(61) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 173.

(62) Там же. С. 220-221.

(63) Там же. С. 220.

(64) Там же. С. 290.

(65) Там же. С. 292.

(66) Там же. С. 298.

(67) Красный Крым, №132 (166), 17 июня 1921 г.

(68) Там же. №137 (171), 24 июня 1921 г.

(69) Там же. №164 (198), 26 июля 1921 г.; №157 (191), 17 июля 1921 г.; Крапивенцев, М. Ю. Роль Полномочной Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Крыма в ликвидации бело-зеленого движения в Крыму в 1921 году // Культура народов Причерноморья. 2011. № 212. С. 163-168; Известия ВЦИК, № 177, 12 августа 1921 г.; Крапивенцев, М. Ю. Секретный Доклад председателя Полномочной комиссии ЦИК И СНК РСФСР по делам Крыма Ш.Н. Ибрагимова: текст и комментарий // Причерноморье. История, политика, культура. 2011. № 6. С. 68-69.

(70) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 314.

(71) Известия ВЦИК, № 177, 12 августа 1921 г.; Крапивенцев, М. Ю. Секретный Доклад председателя Полномочной комиссии ЦИК И СНК РСФСР по делам Крыма Ш.Н. Ибрагимова: текст и комментарий // Причерноморье. История, политика, культура. 2011. № 6. С. 67-68, 70.

(72) Соколов Д.В. Русская Ривьера в период больших потрясений 1914-1921 гг. М.: «Традиция», 2025. С. 321.

Библиотека «Красно-белого Крыма»
November 10, 04:30
0 views
1 reaction
0 replies
0 reposts