Ловушка № 3. Время (Часть IV)
Часть I: https://teletype.in/@tcheglakov/5-nx1PrrKOU
Часть II: https://teletype.in/@tcheglakov/lK-RS5AsAAo
Часть III: https://teletype.in/@tcheglakov/ImlWcgxsk01
Опыт восприятия социального времени
Говоря о социальном времени, мы включаем в периметр своих рассуждений понятие социума и общества, как частной разновидности первого. Поскольку тема наших бесед “Ловушки”, то говоря о социуме, употребляя слова “социальный” и “социум”, мы будем подразумевать общество, чтобы избежать ненужных коннотаций. Всё же, хоть понятие общества и уже понятия социума, но “общественное время” порождает больше ненужных для нашего разговора ассоциаций, чем “социальное время”.
Что такое общество и социум, мы достаточно подробно разбирали в другом месте, поэтому повторяться небудем.
См. разговор “Злое русское общество”.
Отметим здесь важное следствие сказанного там. Социум и общество не самостоятельные явления. Они прямо зависят от людей, из которых состоят. Общества без человека не бывает, без человека общество — это голая абстракция, химера. И только с появлением людей, образующих общество, последнее обретает плоть и явные свойства. Общества бывают очень разными, но все обладают общими родовыми чертами. Та черта, на которую мы хотим акцентировать здесь внимание, это подчинённость общественных явлений общественному договору. Грубо говоря, любое социальное явление — это результат общественного договора: явного или неявного. И, как с договорами вообще, договора бывают добровольными явно и условно (то есть навязанными). Как в публичной оферте “Используя данное приложение вы соглашаетесь с…”. Жить в обществе и быть свободным от общества — задача нетривиальная. Так же и с общественными договорами: согласен с ними, не согласен, живя в обществе будь добр исполняй или отвечай за их нарушение.
Социальная реальность тоже претерпевает изменения. И для осмысления её изменений необходимо понятие времени, социального времени.
Социальное время — это общественный договор о принятом в обществе восприятия изменений. Поэтому хотим мы этого, или не хотим, но вынуждены принимать его в расчёт. И тогда возникает вопрос: возможно, социальное время и есть то самое “само собой разумеющееся”, что одинаковое для всех в обществе?
Ответ на этот вопрос отрицателен. Развернуть ответ можно в двух плоскостях: углубляясь в тонкости взаимодействия человека и общества или углубляясь в структуру общества как такового. Для нас первый вариант кажется интереснее и доказательство на его основе видится более фундаментальным. Но, во-первых, мы отчасти уже говорили об этом в разговоре об обществе, а во-вторых, это потребует избыточной для обыденного восприятия сложности рассуждений. И так как для опровержения теории достаточно одного опровергающего примера, мы пойдём простым путём: через анализ явления общества как такового. И не любого общества, а общества актуального, то есть такого, с каким нам приходится иметь дело в актуальной чувственно воспринимаемой реальности.
Актуальные общества немолоды, имеют долгую историю своего формирования. А главное: они гетерогенны, то есть включают в себя множество культур, укладов, и их устойчивость обусловлена не столько статическим, сколько динамическим равновесием в перманентном конфликте между наследиями культур и социумов, которые они в себя включили. Культура — это одно из самых консервативных явлений. Может меняться общественный и политический строй, язык, религия и т.п. Но всё это будет нести печать культуры (или культур), которая лежала в основе общества.
А конфликт — это всегда несколько сторон. И если посмотреть на него в разрезе времени — это, разумеется, столкновение разных культурно обусловленных представлений о социальном времени. Поэтому социального времени в актуальном социуме как некого объективного и однородного явления быть не может.
Из сказанного напрашивается вывод, что сколько обществ — столько и разновидностей социального времени. Но это не так.
Замечательный историк религии Мирча Элиаде потратил жизнь, чтобы описать, систематизировать и провести анализ религий и религиозных идей всего человечества на такую глубину истории, насколько это вообще возможно. Можно было бы ожидать, что результатом такого анализа будет всевозможная пестрота религий и верований не только форме ритуалов, наименовании божеств и героев, но и по сюжетам, общим представлениям о мире, его создании, существовании и его конце. Но нет.
Оказывается, что если не все, то абсолютное большинство верований разных времён, народов и континентов, базируется принципиально на одних и тех же мифологических сюжетах. А сами сюжеты “нанизываются” на одно и то же представление о мире: как он устроен. В деталях же — та самая пестрота и разнообразие, но скелетов, на которые эти пестрота и разнообразие нанизываются — по пальцам перечесть. И за сложностью ритуалов, языковых и культурных особенностей, собственно, до “скелета”, на который это всё нанизано, докопаться не так-то просто. Но Элиаде это сделал, хоть ушло у него на решение этой задачи не одно десятилетие. Кому интересно, результаты его работы доходчиво описаны в его книгах. В их числе есть совсем небольшая, переведённая на русский язык под названием “Аспекты мифа”. Своего рода автореферат Элиаде по основному корпусу его работ. Тем, кого тема истории религий интересует, рекомендуем начать с неё.
Стоит отметить, что выводы Мирчи Элиаде, о которых мы будем дальше говорить, не являются уникальными. Эти выводы напрашиваются при самостоятельном сравнительном религиоведении, они звучат в работах других историков религий. Но мы взяли за основу именно Элиаде потому, что, во-первых, охват его исследований кратно превышает охват любого его собрата по цеху, и во-вторых, он смог провести и опубликовать наиболее строгий и систематичный их анализ.
Итак, что он отмечает касательно времени.
Что в подавляющем большинстве мировоззренческих доктрин человечества, за редким исключением (а именно за исключением того, что мы называем “великими доктринами”: буддийского, иудео-христианского и исламского корпусов) социальное время оказывалось двуликим. Элиаде эти две ипостаси социального времени называет “сакральным временем” и “профанным временем” соответственно.
Что такое “сакральное время”? Это — время времён. Это то время, когда формировался мир и закладывались все его законы, все правила, по которым он живёт, на все времена. Это изначальное, исходное время, которое (внимание!) бесконечно повторяется.
"Бесконечно повторяется где?” — хочется спросить. Во времени профанном. “Профанное время” — это время, воспринимаемое обывателями, простыми смертными. И в их представлении вся мировая драма — это циклическое повторение сюжетов, совершённых в сакральном времени. Цикличность имеет довольно сложную структуру в том смысле, что циклы не только следуют друг за другом, но какие-то циклы являются вложенными в другие. Другими словами, цикличность профанного времени представляет собой фрактал сюжетов сакрального времени.
За пониманием что такое фрактал мы отсылаем либо в поисковик, либо к беседе “Практика общения” нашего разговора “Фактор общения”.
Но у “профанного времени”, как “фрактала сакрального времени” есть одна немаловажная особенность. Каждый следующий цикл по сравнению с предыдущим (в любом смысле) несёт на себе следы деградации. И если с этой деградацией ничего не делать, мир в конце концов выродится в труху (что, к слову, точно коррелирует с упомянутым уже нами вторым законом термодинамики). Людей это не могло не тревожить, и они предпринимали меры по исправлению ситуации. Помогал им в этом миф.
Миф — это не просто сюжет из “сакрального времени”. Люди считали, что, проигрывая тот или иной миф в ритуалах, они тем самым исправляют следы упадка текущего цикла, обновляя его, через ритуал осуществляя прямую связь сакрального и профанного времён.
Позже, в некоторых сложных культурах, иногда в добавление к цикличности, а иногда вместо неё появилось понятие историчности. То есть время приобрело общую линейную структуру (из прошлого — в будущее). Но, во-первых, не во всех культурах историчность имела место быть (например, культура Индии, которую язык не повернётся назвать примитивной, дикой и т.п. была напрочь историчности лишена), а во-вторых, не во всех она виделась одинаково. Если, скажем, в иудео-христианских культурах социальное время приняло вид “стрелы” из прошлого в будущее, вместе с событиями на которой протекает жизнь человека и социума, то в исламских культурах социальное время нечто вроде неподвижного окуляра, через который происходит наблюдения течения “реки времени из безначального в бесконечное” (по удачному выражению Мухаммеда аль-Фазари). В исламе социум не течёт вместе со временем, он как бы пребывает в “вечном настоящем”, через которое протекает река событий. Про время, как встречный поток событий и индуистских культурах, мы уже говорили выше. При этом историчность цикличность не столько исключала, сколько ретушировала, отодвигала “на задний план”. При внимательном и глубоком рассмотрении любой культуры с историчностью (иудейская, исламская, христианская) следы цикличности найти не сложно. Точнее, сложно не найти.
Сейчас сложно найти актуальное общество, которое бы не включало в себя иудейского, исламского или христианского факторов вдобавок к своим “исконным факторам” (даосско-конфуцианского и буддийского на Дальнем Востоке, индусского в Индии, и так далее — всех не перечислить). А значит, социальное время, как общественный договор должно как-то учитывать всё это богатое наследие с неизбежными конфликтами. Напрашивается метафора утки, которая умеет плавать, летать и ходить. Но плавает она хуже рыбы, летает хуже орла и ходит хуже любого сухопутного млекопитающего.
Так и в отношениях с социальным временем: любое налагаемое им бремя отыгрывается (как вариант) любым из тех, наследие которых оно вынуждено учитывать. И последнее на своём поле обязательно выигрывает, как выигрывает на своём поле любая специализация у универсальности.
А играть в это или нет — это вопрос исключительно личной воли и желания.
В заключение
Поскольку наши представления (то есть осознанные восприятия) дискретны и неодновременны, то рассуждая о них, мы volens nolens рассматриваем их относительно друг друга в каком-то линейном порядке поступления. Это и есть природа обывательского времени. Мы интуитивно, в силу собственной природы, склонны воспринимать действительность во временной парадигме. И эту нашу склонность мы назовём “временнОй интуицией”. И, используя интуицию времени, мы склонны подчинять структуру своей Картины мира фактору времени.
Тем самым сами себе создаём уязвимость перед ловушкой времени. Выше мы показали разнообразие и неоднородность понятия времени с разных точек зрения, тем самым предложив варианты, как можно ускользнуть из ловушки времени: с одной стороны, осознанно выбирая для себя альтернативное его восприятие, а с другой, осознавая неустойчивость позиции оппонента (кем бы или чем бы он ни был).
Играть в кошки-мышки со временем может быть занятно и даже давать эффект. Но любая игра требует времени и сил. Можно ли избежать ловушки времени, не играя с ним?
Можно. Для этого надо научиться обходиться без временнОй интуиции. Предел применения такого навыка — это актуальное пребывание в вечности, но как обывательский совет это не работает. В математике предел — это принципиально недостижимая величина, как в апории Зенона об Ахиллесе и черепахе.
Допустим, Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, закоторое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха в ту же сторону проползёт сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов, и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности, Ахиллес так никогда и не догонит черепаху.
В пределе Ахиллес черепаху догоняет, а в действительности как будто нет. Он будет бесконечно приближатьсяк цели, но так её и не достигнет.
Чтобы разрешить предложенную апорию, надо преодолеть стереотип о возможности бесконечного деления пространства. Нас в школе учат, что линия состоит из точек. А точка — это геометрическая фигура, не имеющая размера. Соответственно, линия состоит из бесконечного количества точек. Некоторые греки, как минимум те, которые удивлялись доводам Зенона, тоже так думали.
Удивительно, сколь мало людей не видят в этих двух определениях противоречия. Тут или-или. Или точка, всё же, имеет какую-то величину, чтобы их сложение что-то из себя представляло, или же линия состоит не из точек, а из интервалов между точками. И не видит разницы между бесконечностью и безграничностью.
Пребывание в вечности требует разрушения гораздо более устойчивого и не столь явного стереотипа. И не каждый человек на такое способен. Но каждый человек способен сделать большой шаг в этом направлении. Мы же говорили, что знание должно коррелировать с опытом? Сейчас предложим, как можно заменить интуицию времени на другую, опираясь на наличный опыт.
Говоря о другой интуиции, мы говорим об интуиции пространства. И эта интуиция нам столь же естественна, сколь и временнАя.
Пространственная интуиция позволяет представлять свою Картину или её фрагменты не только на линейной шкале “до” и “после”, но и одновременно, выстраивая её в топологию. Проще — в карту.
Поясним это на очень простом примере. Допустим, вы оказались в новом для себя городе в качестве туриста. И у вас есть две альтернативы его изучения и запоминания. Грубо говоря, картирования города у себя в голове.
Первый вариант — вы последовательно запоминаете откуда куда шли, что видели и что делали. Это довольно удобно, если ваше знакомство мимолётно и ограничивается дорогой от вокзала до гостиницы с небольшими вариациями вокруг их. Ваше представление о новом для вас городе укладывается в некую нитку последовательных представлений о том, что вы видели, слышали и чувствовали.
Но это не очень удобно, если вы остаётесь в городе на более продолжительный срок и собираетесь изучить его более основательно. Конечно, можно и дальше ткать “нить восприятий”, но вскоре нить превратится в запутанный клубок. Это неудобно. Удобнее рисовать в голове карту города без привязки, что было “до”, а что “после”. То есть располагать все свои представления сразу и одновременно целиком на плоскости. И тогда, чтобы пройти от гостиницы до условного музея, нет необходимости разматывать всю последовательность впечатлений и представлений, которые составили когда-то. Достаточно мысленно представить себе их расположение на карте и проложить маршрут.
Пространственное представление обладает тем ещё преимуществом, что, пользуясь им, можно прокладывать новые, неизвестные ранее маршруты, полностью сохраняя ориентацию на местности.
Точно также можно поступить не только с географическими объектами, но и с любыми другими представлениями. Например, прочитав роман, можно воспринять его двояко: как нить авторского нарратива и как пространство созданных под его влиянием образов. Роман во втором случае становится не только рассказом, но и цельной картиной, созданной автором. На этой карте всё: и герои, и их отношения, и события, и художественные образы. Вообще всё.
Картины, построенные на временнОй и пространственной интуиции, требуют от их обладателей разных способностей. В случае выбора в пользу времени, первую скрипку играет память. Если же выбирается пространство — требуется, кроме памяти, способность создавать сложные пространственные композиции, то, что называется пространственным мышлением. Способности к одному и к другому могут развиваться, но в то же время, и та, и другая способность имеют свои границы. Поэтому с тем или иным успехом одно с другим можно и нужно сочетать. Когда памяти не хватает, есть смысл включить пространственное воображение — иначе просто не получается “уместить всё в голове”. Но если осознаваемый объект обладает такой сложностью, что пространственное мышление с ним не справляется, можно “распилить” его на проекции и складывать их в последовательность.
Что такое проекция? Это, если на пальцах, “тень” пространственного объекта. Или его “срез”. Вроде поэтажного плана здания. Само здание — сложный трёхмерный пространственный предмет. Но для тех, кто его целиком во всех подробностях представить не в состоянии, составляются плоские схемы поэтажных планов, инженерных коммуникаций и т.п.
То есть время, с одной стороны — это костыль в нелёгком пути познания действительности. А с другой — уязвимость перед теми, кто может без этого костыля обходиться или у кого в голове сложена более универсальная структура, чем временнАя.
Картине мира всё равно, что в неё закладывается: здания, художественные произведения, опыт, смыслы. Используя в приоритете пространственную интуицию перед временнОй, пространственное мышление будет становиться всё более развитым, и необходимость в использовании временной интуиции будет всё реже.
А следовательно, и само время будет терять значимость своей роли для обладателя Картины. А там, глядишь, и в ловушку времени станет попадать некому.