Как-то мне задали вопрос, на который я, если честно, не сразу нашлась, что ответить. Вопрос звучал так: «Что считать классикой?». И хотя некое неведомое чутье шептало мне на ухо назвать что-то вроде «Гордости и предубеждения» или «Собора Парижской Богоматери», чтобы понять, как именно аргументировать этот выбор, я должна была задуматься.
Пока жители Баку живут своей жизнью и борются с пробками, в городе произошла маленькая революция, о которой никто и не узнал. Речь идет о наших с вами любимых книгах. Не то чтобы я постоянно ищу повод поговорить о языковой ситуации, но… эта тема сама находит меня.
Как-то в мой день рождения, одна моя школьная знакомая поздравила меня со словами «чувствуешь дыхание смерти на затылке»? Хотя я тогда оценила поэтичность выражения, надо признать, что в какой-то степени я была ошеломлена его мрачностью. Ровно такую же мрачность, пускай и в ином ее проявлении, я почувствовала, когда читала второе произведение Дианы Сеттерфилд.
Что может быть интересного в тексте, который уже изучили вдоль и поперек, не оставив ни единой строчки, ни единой фразы, ни единого стихотворения для дальнейших «литературных раскопок»? Мы знаем, что искусство постоянно меняет свои формы: вместо наскальных рисунков в Гобустане мы лицезреем танцующих ребят на дизайнах карточек в эпл пэй, вместо академической живописи перед нами перформансы Абрамович, банан, приклеенный к стене скотчем, и песочные ведра, а вместо театра мы теперь смотрим нетфликс. И вот если гобустанские рисунки уже ни о чем новом нам не расскажут, то эплпэйовские дизайны вполне могут. Так и с одним из главных произведений восточной и мировой литературы — «Книгой тысячи и одной ночи».