Берхтесгаден: Халль
Некоторое время назад я экспериментировал с жанром тревел-блога «путевых заметок». Начали мы там с Фюссена, а закончили «римскими виллами» под Ашаффенбургом. Предлагаю воскресить формат, взяв за отправную точку Бад-Райхенхалль на севере Берхтесгадена.
Райхенхалль происходит от фразы Reich an Hall, то есть – «богатый солью».
В этом месте меня строго поправляет профессор ономастики Юрген Удольф, напоминая, что hal(l) – это вовсе не соль, а соляной раствор или, допустим, место, где его добывают. Старогерманское слово, понимать надо! А те, кто пытаются вывести hall от кельтских языков, где оно якобы все же означало «соль» – глубоко неправы. Слово профессору:
- Каждый раз, когда в этимологии заходят в тупик, на помощь приходят кельты.
На мой скромный взгляд, разница невелика. Райхенхалль действительно богат солью, и именно в этом качестве он на протяжении столетий был чрезвычайно важен для Баварии. Доход от добычи соли исправно пополнял казну еще до того, как баварские правители научились зарабатывать на пиве. Значение соляной промышленности трудно переоценить. Как вы помните, нынешняя баварская столица возникла из-за того, что хозяйствующие субъекты не поделили маршрут, по которому перевозится соль.
Кстати, по словам профессора, hall означало «добычу соли» только на юге. На севере Германии это слово имело значение «наклон» или же более близкое к нам «зал». По мне, так Райхенхаллю подходят все три значения. Если спуститься под старую солеварню, там найдутся и ухающие в темноту туннели, и залы, напоминающие двемерские катакомбы. Впечатление усиливается исправно работающими в опустевших подземельях механизмами.
Поскольку добыча соли – серьезный бизнес, в шахтах под Райхенхаллем выросло Братство. Само, от сырости, как шампиньоны под Парижем. Что это за Братство? Знаете, мир не без добрых людей. Одни добрые люди спасают иезуитские церкви, другие – помогают трудящимся. Не было раньше социального обеспечения, поэтому в случае травм и несчастных случаев рабочие могли рассчитывать только на это самое Братство. Оно же обеспечивало их пенсией. То есть, перед нами профсоюз.
- Ну да, раньше условия труда были хуже, - пожмет плечами читатель. - Братство одно, а раб... очих – много. Как хорошо, что мы живем в наше просвещенное время!
Так-то оно так. Но если пройти по туннелям в единственный открытый для посетителей подземный зал, на потолке и в углах можно разглядеть слабо мерцающие рождественские шарики. Экскурсовод в этот момент начнет слегка смущаться.
- Понимаете, рабочим пришлось выйти на смену в Рождество, чтобы потолок укрепить. Они, конечно, были недовольны, но это же очень важное задание. Вот они и взяли шарики с собой, чтобы хотя бы так отпраздновать.
(а через несколько столетий археологи найдут эти шарики и напишут мешок монографий. Шарики китайские? Значит, рабочие были китайцами, вероятно, беженцами после Первой Американо-Китайской. Почему отмечали Рождество? А это китайцы-христиане, из Гонконга. Почему шарики красные? Потому что не просто гонконгцы, а гонконгцы-коммунисты, бежавшие после падения острова в Европу и основавшие подземную ячейку компартии под Альпами. Красный шарик, без сомнения, символизирует грядущую победу коммунизма во всем мире)
История у Братства может быть очень долгой. Дело в том, что никто не знает, когда оно было основано. Соль здесь добавили еще при римлянах; не исключено, что любители Подземного Рождества отмечали дорогой сердцу праздник уже тогда. Впрочем, зависимость может быть и обратной. Видите ли, когда развалилась Римская Империя, римляне в Берхтесгадене – по мнению ряда историков – продолжили добывать соль. И, в общем-то, особо не страдали от того, что Столица перестала выходить на связь.
Представьте себе, что из-за ряда исторических причин перестала существовать некая сверхдержава. Что делать нефтяникам, качающим Стратегический Ресурс на далеком Щекотском полуострове? Правильно, качать его дальше, продавать аборигенам (допустим, они им оленей поят или, может, сами пьют) и обзаводиться всеми необходимыми атрибутами государственности – в первую очередь, Легендой. В данном случае она следующая:
Святой Руперт в конце седьмого века обратил в христианство баварского правителя Теодона II, после чего пустился в путь вдоль Дуная. Церковь чтит его за миссионерскую деятельность, но – согласно все той же церковной легенде – Руперта как-то больше интересовала нефть соль. Он основал восстановил Зальцбургское епископство на фундаменте римского Ювавума, уделив максимальное внимание развитию соляной индустрии. «Спайс маст флоу!».
Попутно добрый Руперт посетил и Райхенхалль. Он стукнул своим жезлом оземь и оттуда забил нефтяной фонтан соленый ключ. Такая вот «Соль Инвиктус».
Нетрудно заметить, что с Берхтесгаденом и примыкающим к нему Зальцбургом история точно такая же, как с Аугсбургом, Фюссеном, Регенсбургом, Пассау, а также Кёльном, Триром и Майнцом. Сначала в регионе имелось сильное римское присутствие, затем свет гаснет, а когда он появляется вновь – римское присутствие сохраняется, только вместо орла мы видим крест, а вместо легатов – епископов.
К Райхенхаллю это, впрочем, не относится. Тут аборигены добычу Ресурса освоили сами (ну или Руперт подсказал). После чего отрезали Берхтесгаден от Зальцбурга и приступили к недружественному поглощению, которое затянулось аж до XIX века.
В принципе, не так важно, как именно аборигены освоили добычу соли в Райхенхалле. Может, подглядели у нефтяников на юге, может нашли римский мануал, а может – пытали римского инженера щекоткой, пока тот не раскололся. Ключевой момент тут следующий: соляное месторождение было разделёно на три неравные части между Зальцбургом (Standard Oil :-), Берхтесгаденом (Exxon :-) и Баварией, которой достался Райхенхалль.
(разница между соляными копями Райхенхалля и Берхтесгадена видна даже сейчас. Система подземных туннелей и штреков в Берхтесгадене на порядок сложнее, при этом там «крайне не рекомендуется» фотографировать. Чтобы соблазна было меньше, посетителей перед спуском под землю облачают в белые темные халаты, крайне затрудняющие доступ к собственным карманам)
Хотя Баварии достался лишь «скромный» Райхенхалль, она сумела перекрыть долину Берхтесгадена, отрезав его от Австрии. Дальше началось перетягивание каната. Во времена допотопные – то есть, на рубеже XIV–XV веков, Зальцбург предпринял попытку инкорпорировать пробство. Не получилось. А во времена вполне уже обозримые – весь XVII век и первую четверть XVIII – Берхтесгаден управлялся кем-то из младших Виттельсбахов через Кёльнское архиепископство. Это позволяло Баварии де-факто контролировать большую часть добычи соли в регионе.
(запинка вышла лишь в XVIII веке, когда пробство почти на сто лет уплыло от Мюнхена. Чтобы разрешить вопрос преемственности – «Берхтесгаден был, есть и будет баварским!» – король Макс Йозеф после получения долины по итогам Наполеоновских войн продемонстрировал публике 112-летнего Антона Аднера, который словно Хатико ждал, когда же вернется любимый монарх из единственно правильной династии)
Любопытна история конфликтов Баварии и Зальцбурга вокруг Берхтесгадена. Их причиной, разумеется, была соль – но причиной не единственной и, в общем-то, не главной. Дело в том, что добыча соли является довольно энергозатратным процессом. Сначала вам нужно откачивать насыщенный (~26%) солевой раствор из-под земли. Эта проблема решается при помощи водяного колеса, благо быстрых речек тут в избытке.
А затем надо добыть из этого раствора, собственно, соль. То есть, ее придётся выпаривать и, следовательно, переводить огромное количество дров. Если выстроить в одну линию кубометры древесины, которые в XVIII веке сжигала за год райхенхалльская солеварня, получится деревянный червяк длиной в 180 километров.
Конфликты вылились в войну 1611 года. Причин у нее было две. Во-первых, Зальцбург не устраивал баварский контроль над ее солеварней в Халляйне. После того, как Габсбурги получили богемский трон, они вытеснили всех остальных поставщиков соли заградительными пошлинами, оставив Зальцбург без рынка сбыта. Тогда Бавария смогла навязать Зальцбургу договор, по которому она получала право управлять продажей соли с халляйнской солеварни, так как ее единственным покупателем являлась, собственно, Бавария. Вторая причина менее известна – баварские солевары предпочитали рубить лес в Зальцбурге, ссылаясь на «древние документы», подписанные еще в XIII веке. Война закончилась победой Баварии, закрепив ее влияние в регионе.
Кстати, на примере «древних документов» могу проиллюстрировать, для чего бывает нужно Средневековье. Кажется, что ведь глупость какая-то, лог партии в Crusader Kings, причем – не очень умелого игрока. Неееет, такие вещи всегда имеют под собой какую-то цель. Итак, смотрите:
Считается, что в XIII веке Бавария и Зальцбург заключили соглашение, согласно которому зальцбургские горняки получили право тянуть шахту под границу – то есть, на баварскую территорию. Взамен Бавария могла рубить лес в приграничных регионах архиепископства.
(последнее, разумеется, объяснялось тем, что это исконная баварская земля, по недоразумению оказавшаяся у Зальцбурга)
Этот договор действовал до XIX века. Ну как «действовал»? Каждый раз, когда Зальцбург начинал возмущаться стуком баварских топоров, бодро вырубавших лес на его территории, появлялись баварские же посланники и объясняли, что все по закону. «Вот же, вы же сами подписали-с! Договор-с! XIII век!»
Как известно, по итогам Венского конгресса, Зальцбург отошел Австрии. Через тринадцать лет Мюнхен предложил Вене формализовать «древний договор» – махать средневековым пергаментом перед носом Габсбургов было бессмысленно (почтенная династия начала свою биографию именно с такого «древнего документа» и отлично знала, откуда они берутся). Австрия согласилась; и в 1829 году был заключен так называемый «Соляной договор». Он подтверждал положения прежнего соглашения с Зальцбургом (Австрия может прорубать соляные шахты под Баварией, Бавария может рубить лес в Австрии), но одновременно четко определял их. Так называемые «заалевые леса» к юго-западу от Берхтесгадена становились собственностью Баварии под австрийским суверенитетом; кроме того, королевство освобождалось от пошлин на древесину, вывозимую из этих районов. Аналогичным образом был решен вопрос с австрийской добычей соли под баварской территорией.
Кроме того, конвенция закрепляла баварское управление солеварней в Халляйне. Ну и всякие мелочи – типа, что делать, если австриец убьет своего земляка в баварском лесу. Обыкновенное пограничное сотрудничество. Все?
Нет, не все. После Второй мировой войны Бавария лишилась австрийских лесов. Союзники передали «немецкую собственность» под управление правительства Австрии, которое отказалось исполнять положения старого договора (не забывая беспошлинно добывать соль под Берхтесгаденом). Но в пятидесятые годы ситуацию внезапно удалось изменить. Премьер-министр Баварии Вильгельм Хёгнер – именно тот, при котором произошел краткий расцвет Баварской партии – предложил Австрии заключить «соляной договор» еще раз.
Проблема заключалась в том, что подобные кунштюки прямо запрещались Основным законом. Согласно статье 32, все иностранные дела находились в ведении Бонна. Поэтому Хёгнер устроил дело следующим образом: Бавария оформляет договор, как административное соглашение по – внимание! – восстановлению старой соляной конвенции. Новый договор не заключается, вам просто показалось.
Смысл этих телодвижений, думаю, понятен – Баварии нужно было напомнить, что она не просто одна из многих федеральных земель, а немецкое государство, волей случая оказавшееся в составе какой-то Федеральной республики. Тогда же Мюнхен предпринял попытки по возвращению Линдау (удачно), Пфальца (неудачно) и собственного посольства при Святом Престоле (неудачно). Очень показательно, что эта кипучая деятельность началась после обретения ФРГ формальной независимости – под «молодой республикой» нужно было оставить мину. Если по каким-то причинам ФРГ перестала бы быть нужной, Бавария «неожиданно» объявила бы о «независимости».
(речь идет о «старой» ФРГ 1949 – 1990)
В итоге получилась крайне необычная ситуация: с австрийской стороны соглашение рассматривалось как полноценный международный договор; Бавария же просто издала «внутренний указ». Бонн потребовал хотя бы для вида согласовать договор и с ним; но в Мюнхене не стали ждать решения из столицы и подписали документ, как только его закончила рассматривать Австрия. Бонну оставалось только униженно прислать постфактум резолюцию «не возражаем».
(кстати, с учетом «древних документов», этот договор считается самым древним из действующих в Европе. Бавария – старое государство, и документы у нее тоже старые. А вы докажете, что не старые!)
Обновленная конвенция, конечно, не такая мощная, как в XIX веке. Тем не менее, Баварии удалось вернуть часть зальцбургских лесов в свою собственность и еще раз восстановить частичный контроль над солеварней в Халляйне. Последняя в 1989 году окончательно закрылась, однако тут скорее важен жест. Регионы взаимодействуют друг с другом, а большие и страшные «национальные государства» уныло кивают головой. «Не возражаем». Вот так и будет выглядеть Европа Регионов.
Что ж давайте продолжим про Берхтесгаден и его окрестности. В прошлых частях я немного рассказал об особенностях добычи соли и некоторых правовых последствиях этого бизнеса. Теперь давайте разбавим повествование чем-нибудь более динамичным.
Как вы помните, в центре повествования был Райхенхалль. Его история некоторым образом перекликается с историей уже упомянутого Фюссена. Как вы помните, Фюссен лишился своих стен во время боев с тирольскими повстанцами в 1809 году, устроившими «народное» восстание после передачи Тироля Баварии. «Красные штаны» не обошли стороной и Райхенхалль.
Пока номинальный глава восстания Андреас Хофер громил баварских оккупантов под Инсбруком, а передовые отряды «Красных штанов» шатали стены Фюссена, к Райхенхаллю вышла армия Йозефа Шпекбахера – полевого командира, действующего в окрестностях Берхтесгадена.
История тирольского восстания сильно мифологизирована, потому что над ней основательно поработали австрийцы в XIX веке. Все его лидеры описываются исключительно как Невероятные Альпийские Уберменши, знающие по пять языков, превосходные тактики, гении шпионажа и дипломатии, добрые католики и честные патриоты. Самой показательной фигурой, разумеется, является сам Хофер (который на всех парсунах почему-то похож на Басаева – видимо, из-за окладистой бороды).
А кто такой Хофер? Знаете, это национальный герой Тироля Австрии. Боролся с оккупантами ради любимого императора. Стыдно такие вещи спрашивать.
С другой стороны, биография тирольского партизана очень мутная. Его мать умерла, когда маленькому Андреасу было три годика. Отец Хофера женился второй раз и умер через четыре года. Так что родителей у лидера тирольского сопротивления как бы и нет. Чем он занимался до совершеннолетия – неизвестно. У Хофера были плохие отношения с мачехой, так что подростком он шлялся где-то по горам в северной Италии, где замечательно выучил итальянский. А вот считал и писал он до самой смерти с ошибками.
Тут стоит отметить еще один примечательный момент. Главным источником дохода отважного борца за вiльну Тiрольщину был трактир, доставшийся ему от отца. Или не от отца. Дело в том, что сестра Хофера вышла замуж, и семейным предприятием стал управлять ее муж Йозеф Гринер, пока однажды на пороге не возникла широкоплечая фигура с ружьем. Так как я тут занимаюсь интересными догадками, шутки ради можно предположить, что бородатый горец Хофер просто отжал чужой трактир. Правды мы все равно не узнаем – как я уже сказал, история Тирольского восстания написана австрийскими историками, а биография Хофера отшлифована ими же до блеска. В 1818 году император присвоил сыну уже покойного Хофера дворянское достоинство, а, как вы понимаете, к титулу полагается легенда. «Наш род берет начало от знаменитого белорусского партизана! А вот и грамота, подтверждающая его партизанство»
Культ Хофера был сформирован уже сильно после его смерти, вплоть до каноничного внешнего вида. Прижизненных изображений командира «Красных штанов» практически нет. Есть непонятно кем плохо нарисованная сцена его расстрела, есть схематичный портрет мелом. И все. Современный образ бородатого повстанца в кожаных штанах создал во второй половине XIX века Франц Дефреггер – тирольский художник, работавший в Мюнхене. К этому времени акценты сместились, и Хофер стал не борцом с баварской оккупацией, а символом немецкого сопротивления французам, а потом и вообще всем врагам Фатерлянда. Нацисты под конец войны планировали использовать образ Хофера для партизанской деятельности в Альпах, а Сопротивление на полном серьезе выдумало какого-то «правнука» Хофера, который боролся с режимом, но был расстрелян в апреле 45-го. Как видите, знаменитый тирольский повстанец оказался куда сильнее востребован после смерти, чем при жизни.
Но вернемся к Шпекбахеру. Его описывают таким же Альпийским Уберменшем – гений тактики, бесстрашный воин, лично в качестве шпиона пробирался в баварские крепости. Правда, как и у остальных тирольских повстанцев, все эти качества куда-то пропадали, как только он покидал Тироль. Например, боевые действия, которые Шпекбахер вел возле Берхтесгадена, закончились поражением тирольцев. И если в Фюссене «Красные штаны» сумели хотя бы снести стены, то в Райхенхалле не получилось и этого.
Про славного тирольского командира могу рассказать такую историю. У Шпекбахера имелся сын, которому в момент восстания было одиннадцать лет. Звали его Андреас, но папа ласково называл его Андерль – то есть Коля Рамзан Андрюша. Юный Андрюша должен был сидеть с мамой, пока папка бился за народное счастье против баварского тирана в белых штанах. Но непоседливый мальчуган удрал из дома и как-то добрался до фронта, чтобы найти папу. Прогонять сынишку у Йозефа рука не поднялась, так что пришлось оставить его с собой. Такая вот гайдаровская история. Но подождите, это еще не конец.
Андрюша много гулял с папой и его хорошо вооруженными друзьями по Берхтесгадену и его окрестностям. Например, они побывали в Санкт-Бартоломе на озере Кёнигсзее. Андрюша там оставил следующий отзыв в книге посетителей: «Меня зовут Андреас Шпекбахер, я сын командира. Я мальчик одиннадцати лет, умею стрелять, и баварцы в этом скоро убедятся». В общем, «первого баварца я убил в одиннадцать лет».
Хотя, на самом деле, Андрюша, больше походил на Эмиля-Михеля из книжки Астрид Линдгрен. Помните: «шапейка и ружейка»? Сорванец прибежал к папке на фронт босиком, поэтому ему всем полком подобрали новые ботинки, шляпу, курточку и прочее. А ружейку он реквизировал в одном из трактиров. Мальчугану понравилось большое ружье, висевшее на настенных рогах. Трактирщику было как-то не с руки отказывать уважаемым людям, поэтому ствол пришлось подарить Андрюше.
Увлекательная прогулка с папой по Берхтесгадену закончилась для Андрюши в октябре 1809 года. Отряд его отца разбили баварцы, Йозеф бежал, а Андрюша попал в плен. Чтобы маленький горец не наделал глупостей, в плену ему сказали, что папка погиб и показали в подтверждение этих слов отцовскую саблю и шляпу.
А дальше, вероятно, баварское чудовище в белых штанах сожрало мальчика и запило пивом?
Не-а. Король Макс Йозеф распорядился отправить Андрюшу в лучшую мюнхенскую школу, где учились дети аристократов. Его обучение и проживание полностью оплачивалось из королевской казны. Андрюшу семь лет учили немецкому, латыни, математике, итальянскому, французскому и так далее. Более того, он регулярно становился лучшим учеником в классе. В 1816 году он достиг совершеннолетия и получил право катиться на все четыре стороны. Андрюша поблагодарил баварского короля за науку и вернулся в Австрию, к папе. На первой же встрече с дорогим родителем, Андрюша объяснил ему, что пересмотрел свои жизненные приоритеты, и вместо беготни с ружейкой по горам, намерен заняться карьерой. И занялся, став управляющим крупной солеварней.
Король Макс Йозеф, безусловно, понимал важность пиара – отсюда трогательный сюжет про тирольского Андрюшу или берхтесгаденского Мафусаила Аднера. Расходы копеечные, а люди про такое помнят столетиями. Что уж говорить про героев таких историй. Знаете, как Андрюша назвал своего первенца? Макс Йозеф. Хорошо, что его тирольский папа к этому времени уже умер.
(сравнение, конечно, неудачное – но уж какое есть: боролся, значит, отважный белорусский партизан с гитлеровцами, боролся, а только внука все равно назвали Адольфом)
То есть, как ни парадоксально, само по себе Тирольское восстание – совершенно ничтожный эпизод по сравнению с развернутым после него идеологическим противостоянием, где два немецких государства десятилетиями занимались правильным объяснением произошедшего. К XX веку события покрылись толстым слоем пропагандистского лака, а еще через полстолетия – окончательно потеряли свою актуальность и свелись к гейневскому «Красные штаны против Белых штанов», став темой для исторических фестивалей. Вроде такого.
Но вернемся к Райхенхаллю. Упомянутая месяц назад выше «Старая солеварня» – не такая уж и старая. Ее строительство завершилось в 1844 году, спустя десять лет после сильнейшего пожара, который почти полностью уничтожил город – как и не снилось всяким Андрюшам и их беспокойным родителям.
Райхенхалль горел примерно сутки и от него, в общем-то, ничего и не осталось. Город потом отстроили де-факто заново, включая и «Старую солеварню», которая в действительности стала старой лишь в 1929 году, когда все производство соли окончательно перенесли в «Новую».
(которая работает до сих пор, что дает основания местным рассказывать об одном из старейших предприятий в мире. «Основано святым Рупертом!»)
Райхенхалльский пожар – довольно странный, если разобраться. Судите сами:
- город сгорел подчистую. Три четверти домов превратились в головешки, остальные так или иначе пострадали. Нетронутыми остались лишь 24 дома (из 302). В общем, натурально такой маленький Дрезден.
- очевидцы описывают пожар как необычайно сильный, вплоть до огненных смерчей. Огонь распространялся по городу с огромной скоростью, вероятно – из-за ветра, разносящего по кварталам горящий гонт с крыш. Ну или из-за нескольких очагов возгорания, но это неканоничная версия.
- однако число погибших для такого бедствия – просто смехотворное. Вот, допустим, хроника рассказывает нам о чудовищном пожаре 1515 года, который сжег город дотла. Сколько жителей погибло? Где-то двести. Учитывая, сколько человек реально могло проживать в Райхенхалле начала XVI века, это очень большое число. А в 1834 году, когда город насчитывал около 2700 жителей, пожар унес жизни лишь тринадцати (или даже одиннадцати) человек. То есть, овец сгорело больше (да, это тоже подсчитано). И это при том, что город загорелся поздно вечером, а сигнал о пожаре был подан с большим опозданием. Но нет, уберег святой Руперт.
А где начался пожар? Конечно, на солеварне. Где же ему еще начинаться? Загорелся один из зудхаусов, то есть помещение, где занимаются выпариванием соли из соляного раствора. Считается, что горящая сажа случайно попала на деревянную крышу и все заверте…
После пожара выяснилась масса интересных подробностей. Например, весь архив солеварни уцелел. Как, спросите вы? А в первые минуты пожара добрые люди из Братства отважные солевары бросились спасать конторские бумаги и, рискуя жизнь, перевезли их в резиденцию управляющего, где имелось огнеупорное хранилище, а также в монастырь святого Зенона, расположенный на безопасном удалении от города. Скептики могут предположить, что документы перевезли заранее, но такие домыслы просто смешны. Как будто кто-то мог знать о пожаре до его начала! Сказано же, «сажа подпалила крышу». Несчастный случай на производстве.
А почему сигнал о пожаре дали с опозданием, когда горели уже кварталы вокруг солеварни? Дело в том, что в тот день на пожарной башне дежурил очень пожилой дозорный, да еще и почти глухой. Ничего не увидел, ничего не услышал. Это официальной причиной катастрофы и записали.
Еще от местных жителей не укрылось, что солевары очень успешно тушили административные здания солеварни, поэтому они от огня почти не пострадали. Когда же дело доходило до жилых домов, то… Ну, вы уже прочитали выше – не получалось у них жилые дома тушить. Огонь, знаете ли, горячий. Поэтому через несколько дней после пожара несколько жителей с активной гражданской позицией попытались поджечь чиновничьи дома, чтобы, так сказать, сравнять счет.
Огонь волшебным образом пощадил небольшой пятачок под названием Дингфиртель, расположенный буквально в двух шагах от солеварни. Ветер дул в другую сторону, вот он и не пострадал. После пожара пятачок назвали Флорианиплатц – площадь святого Флориана, покровителя пожаров пожарных. Еще каким-то чудом уцелел склад древесины (ценнейшего ресурса), принадлежавший солеварне.
Производство соли временно перенесли в Розенхайм и Траунштайн, связанные с Райхенхаллем трубопроводом для соляного раствора. Подача раствора началась уже через два дня после пожара. Как видите, в сгоревшем дотла городе умели расставлять приоритеты.
Пожар 1834 года выглядит странным во многом из-за того, что у нас есть хорошо задокументированный пример попытки сжечь город по-настоящему. Одно дело, когда пожар «начинается на солеварне», а дальше идет комедия про глухого сторожа и героическое спасение архивов. И совсем другое, когда город подпаливают посторонние люди, которым местные гешефты до фонаря. Речь пойдет, понятное дело, про Вторую мировую.
Райхенхаллю крупно везло всю войну – его не бомбили. Пара бомб упала в окрестностях по ошибке, когда начались первые налеты на соседний Зальцбург, но в целом до апреля 1945-го в долине царили тишь да гладь. Как вдруг, 25 апреля, за две недели до окончания войны, у американцев возникла острая потребность разбомбить именно Райхенхалль. А когда у американцев возникает потребность что-то разбомбить, они ее последовательно реализуют.
Надо понимать, что Райхенхалль – это не Швайнфурт, какого-нибудь стратегически важного завода по производству подшипников там не было. Город к этому времени стал чисто курортным, уже полвека с лишним нося почетную приставку «Бад-». Поэтому он был набит госпиталями, лазаретами и эвакуированными детьми. Для полноты картины в день налета на вокзале стоял санитарный поезд.
Теперь посмотрим, как выглядят последствия, когда город пытаются сжечь дотла чужие, а не свои. Под семьдесят уничтоженных домов, около сорока тяжело поврежденных. Квартал возле вокзала снесло подчистую, но в целом степень разрушений была ниже, чем во время Великого Пожара 1834 года. А ведь Райхенхалль после визита «Либерейторов» не могли потушить еще пять дней, несмотря на прибытие пожарных расчетов из Зальцбурга, Берхтесгадена и Фрайлассинга. Однако и масштаб жертв был совсем другим – более двухсот погибших. Это вам не две дюжины сгоревших овечек в наивном XIX веке, который ДЕГ ласково называет «стимпанком».
Кстати, о животных. Знаете, кто не пострадал при бомбардировке? Слоны. Я вот выше кривлялся про «Братство Подземного Рождества», но в действительности все было намного интереснее. Вы, возможно, слышали про Цирк Кроне – известный мюнхенский цирк, где показывают всяких дрессированных зверей, а сто лет назад там выступал даже дрессированный Гитлер. Когда стало понятно, что налеты на Мюнхен станут регулярными, цирк отправил своих слоников в безопасное место – в Райхенхалль. Те приятно скрашивали курортный быт, гуляли по городу и пили из фонтанов. А на случай налетов их держали где? Ну-ка, хором:
А где же еще? Так что, вот вам версия, зачем американцы бомбили Райхенхаль. На слонов охотились. Но добрые люди из Братства зверюшек в обиду не дали и спрятали их под землей. Поэтому все слоники войну благополучно пережили, в целости и сохранности вернувшись в Мюнхен.
Заодно можете полюбоваться фреской, которая украшает райхенхалльскую церковь святого Эгидия. Как говорят сильно восточнее, «никто не забыт, ничто не забыто». Это самый центр города, чтобы каждый американский турист мог ознакомиться с современной европейской церковной живописью. Бетонные мемориалы Холокоста – это атрибут столичной жизни, а в Берхтесгадене живут люди простые: что видят, то и рисуют. Фреска была создана в 1964 году, и с тех все дебаты вокруг нее сводились исключительно к одному вопросу – сколько погибших указывать? Сначала широкой рукой вписали 250 (удачное круглое число), но потом посчитали еще раз и решили исправить на 224. Дальше сошлись на 215 или даже просто двух сотнях (тоже удобно), но фреску исправлять не стали. Если каждый раз вписывать новое число, можно дырку в стене протереть.
Автор фрески Георг Гшвендтнер, кстати, обрел покой в самом надежном месте Райхенхалля (если обратиться к историческому опыту). Его похоронили на кладбище у монастыря святого Зенона – того самого, который «расположен на безопасном удалении от города». Там пожары не страшны.
Кстати, о современной церковной живописи. Так как я закончил с Райхенхаллем (но не с «путевыми заметками»), не удержусь от демонстрации еще одной фрески – точнее, ее фрагмента. К основной теме она никакого отношения не имеет, просто попалась на глаза в минувшие выходные.
Она украшает алтарь церкви Иоанна Крестителя в Эммеринге (пригород Мюнхена) и интересна двумя радиовышками за спиной Иисуса. Стометровые башни двадцать с лишним лет были гордостью Эммеринга – потому что других достижений за этой деревней не водилось.
Одна из вышек упала после урагана в 1946 году, а вторую снесли пять лет спустя, так как она мешала американским самолетам, размещенным на авиабазе в соседнем Фюрстенфельдбруке. Сейчас от башен остались только основательно заросшие лесом бетонные блоки фундамента. На них с удовольствием залезают дети, которых родители вывели прогуляться вдоль Ампера.
Вот так провинциальный алтарь случайно стал памятником ушедшей эпохе. И внезапно обрел дополнительный смысловой слой сегодня: «Отец, Сын и 5G».