47 оттенков дымного
Хотя на первый взгляд может показаться странным писать вторую рецензию на книгу, которую уже читал, но, как показывает практика, перечитывание любимых книг может быть очень полезным, хотя бы из-за возможности посмотреть на ту же вещь уже под другим углом.
Тест первого предложения
С некоторых пор начала в книгах, которые я читаю, обращать особое внимание на первое предложение. Как учат многие пособия литературного мастерства, первый абзац, в идеале уже первое предложение, должны передавать главный посыл и идею всей книги. Так, у Остин «Гордость и предубеждение» начинается с крылатой фразы «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать жену» и передает основной смысл романа идеально.
Дейвид говорил со мною три минуты, не сознавая, что у меня во рту целое яйцо.
Вроде на первый взгляд абсолютно проходное начало, но в этой книге оно работает абсолютно, правильно передавая абсурдность всего сюжета.
Бесячий перевод
Я обычно всегда первой призываю не стрелять в пианиста переводчика, он играет переводит сложные тексты как может. Но поскольку, как сказал сам товарищ Немцов, он как переводчик ничего не должен читателю, я тоже не обязана выбирать выражения.
Он вязнет на зубах косноязычными кусками и намеренно сложным архаичным «сие», «желанЬе» стилем, липнет во рту странным синтаксисом, его тяжело пережевывать, иногда просто приходится глотать целиком.
Взгляд постоянно спотыкался о непонятный перевод имен собственных. Конечно, у нас до сих пор Остин и Остен пишут 50 на 50, но все эти УильямЗ, Сент-ДжеймЗская площадь, СуонЗби, КоУлридж, УордсУорт, «Записки ПикУика», просторечное «чего ему нужно» вместо литературной нормы «что ему нужно» «вы водите меня за ухо» вместо «водите меня за нос» на протяжении ВСЕЙ книгой ужасно раздражали.
Я не могу понять, что этим хотел сказать переводчик? Выделиться на общем фоне своей ученостью? Зачем ставить себя выше сложившейся в нашей стране традиции перевода, где кто такой Коулридж вообще не знают, потому что он всегда был Кольриджем, а Уордсуорт — Вордсвортом? К чему совать везде где только можно свои гадкие «з»? С чего это Пиквик стал Пикуиком? Было ощущение, что мнимый дефект дикции не только у персонажа книги, но и у переводчика (вкупе с комплексом чрезмерного развитого чувства собственной важности).
Полезно будет для его карьеры это нелепое приглашение принять. Мысль будила у него отвращение, но была она заведомо истинна. Окажись он во внутреннем, доверенном кругу Фрэшема, кто знает, какие новые будущности может припасти ему жизнь; что за бегства, какие желанные возможности? Это любезно с твой стороны сказал он.
«Полезно будет для его карьеры это нелепое приглашение принять» — белый стих? Что за странный порядок слов? Мысль не вызывала у него раздражение и не будила в нем раздражение, а именно будила у него отвращение.
Ну почти как у меня этот перевод.
Конечно, песочные часы не единственный символ, сопровождающий незадачливых компьютерных пользователей (меня) и их периоды ожидания. В про- граммных продуктах «Яблока» вращается сфера, ласко- во именуемая «Пляжным мячом Смерти» или «Радугой Рока». Моя старенькая «Ежевика» время от времени предъявляла мне рисунок квадратного циферблата, на котором безудержно вращались стрелки. Ежевичное время, яблочное, яичное.
Странное решение перевести те общеупотребительные имена собственные, которые обычно остаются без перевода Apple, Blackberry.
… Но при этом огромное множество редко употребляемых и иностранных слов вообще остались без перевода. В книге нет НИ ОДНОЙ сноски.
Книга-игривый, спекулятивный живое альманах сказочного острова, населенного лесбиянками. Это пародия, глупая и поразительная одновременно манифест и дерзкая дразнилка, натягивающая читателю нос. Где-то глубоко среди страниц в книге представлен неологизм сиирин. Что это значит? Переводчик книги довольно неуверенно объяснял это слово как сок. По-французски сурrine определяется как «le liquide sécrété à l’entrée du vagin de la femme lorsqu’elle est en état d’excitation sexuelle».
То ли из-за стеснения, то ли из-за лени, переводчик решил не переводить данное французское предложение и никак его не аннотировать в сноске. Видимо посчитав, что даже малограмотный читатель увидев знакомое слово «вагина» безошибочно сам выстроит весь оставшийся контекст. Вспоминается старый советский кинофильм: «Как на латыни не помню, а так сказать очень стыдно».
Негероические герои
Главные герои — лексикографы. Правда, я не очень уверена в героине, потому что она прислала резюме на стажировку в издательство с несколькими ошибками (хотя…).
Психологически прописан и понятен образ только главной героини, и то, только потому что альтер эго самого автора (не спрашивайте меня почему мне так кажется) и в основном вертится вокруг определения собственного значения, вернее принятия себя.
Образ викторианского лексикографа (ну неужели нельзя было придумать фамилию попроще, которую хотя бы можно запомнить, не то, что произнести?) слишком поверхностный и почти без всякой мотивации кроме скуки и желания плюнуть в вечность, оставив в словаре свои самосочиненные слова. Случайно встречая девушку своего недалекого, но богатого коллеги по работе — загадочную русскую незнакомку — в которую сразу слепо влюбляется, но потом наконец понимает, что она всего лишь пошлая профурсетка, романтический образ которой он, как и свои слова, полностью придумал в своем воображении.
Тема главной героини крутится вокруг ЛГБТ. Я знаю о чем вы сейчас подумали. Поверьте, даже по сравнению с описанием массового мужеложства, отсосов и другой сексуальной разнузданности «Седьмой функции языка» Бине нет НИЧЕГО более омерзительного, чем подробное, детально проработанное описание лесбийского секса (те, кто читал «Milk Fed» Мелиссы Бродер меня поймут).
Но не волнуйтесь, здесь всех этих липких подробностей нет, и все чинно и невинно, и где-то даже очень мило.
При выборе партнера между тем, кто постоянно треплет тебе нервы, ни в грош тебя не ставит, постоянно разбрасывает свои грязные носки и никогда не опускает сидение унитаза, партнер, который за тебя всегда переживает, сам готовит, сам убирает, и у которого при необходимости можно всегда одолжить гигиенический тампон выглядит куда рациональнее. С чисто с практической стороны.
Параллельный сюжет
Сюжет книги, мягко говоря, не захватывает. Конечно, сама идея двух параллельных сюжетных линий сильно разбросанных по векам дает потрясающие возможности, как, например, эпизод с картиной, когда героиня смотрит на старый портрет и ей почему-то кажется, что у человека на нем изображенного почему-то сладкое неприятное дыхание, а в следующей главе мы уже «вживую» видим этого человека, и дыхание действительно оказывается неприятным.
Но у меня сложилось такое ощущение, что не имея особого представления о той эпохе, автор просто без особых идей для каждой главы на ходу выбирала какой-нибудь максимально скучный эпизод, и просто нанизывала на него как бусы на леску максимально странные абсурдные детали-образы.
- Поход к логопеду — орущая назойливая канарейка, встреченная девочка с вымышленным другом.
- Разговор лексикографов за их рабочими конторками — глаз над стаканчиком заточенных карандашей.
- Вторая встреча с Софией в парке — кровавый бой с пеликаном.
- Поездка на поезде — скучный поединок с молью в купе.
Диалоги тоже максимально абсурдные, часто бессмысленные, бессвязные и… скучные. В них не погружаешься, они не двигают сюжет, никуда не ведут, и почти ничего не открывают в персонажах. Иногда тебе просто хочется их пролистнуть, потому что они выглядят как раздражающий бессвязный поток сознания (Мост мост мост!), когда каждый просто говорит то, что ему первое придет в голову.
— А вы знаете, что отец Фрэшема дружил с Коулриджем? со спины донесся шип другой мисс Коттинэм из-за Трепсвернон, Билефелд и Апплтон снова развернулись, не вставая со стульев, неотразимо влекомые на орбиту притяженьем сплетни.
Вы водите меня за ухо, сказал Апплтон. Вот поди ж мы!
Глядя Апплтону прямо в лицо, Трепсвернон произнес: Вы вылитый кофейник; я так часто думаю. И вновь это прошло совершенно незамеченным.
— Или то был Уордсуорт? — произнесла Коттинэм. — Тот либо другой. Нет, я все ж уверена, то был Коулридж.
Огненный словарный состав
Пожалуй, на этой книге не заснут книгу по достоинству оценят только такие словарные задроты фанаты словарей, как я. Книга таит в себе огромное количество различных наблюдений над словами, их медленное смакование, процеживание всеми рецепторами, дистилляцию. Самые обычные слова перемежаются со словами выдуманными, и каждое слово таит в себе удивительную историю и открытие.
Особо впечатляют цветовые эпитеты, любовь автора к ним сразу бросается в глаза.
Существуют такие слова, у каких столь приятны консистенция, текстура, вкус, цвет, аромат, окружение, среда, поза, осанка, выгиб, растяжка, уют, высота, лунка; ясные, тепловатые, бурные, свирепые, жидкие, лакированные, медовые, застегнутые, соломой крытые, дроздом пропетые, в блесках слова. Нормальный рН этих слов между 3,8 и 4,5, поэтому жгутся они будь здоров.
Поднести к носу, ощутить как пахнет весь букет аромата, повертеть по бокалу, чтобы разглядеть все оттенки цвета, сделать глоток, покатать по горлу, чтобы лучше почувствовать вкус, поднять к небу, немного подержать…
У нас над головами раздался трескучий рев, и все мы извернулись и уставились в туман над нами. Дым там был гуще всего, и мы увидели, как вверх по углу комнаты и к потолочным панелям взбегает ужасная линия огня. Желтая, красная и абрикосовая, алая, бурая, вермильонная, вотяцкая, гессонитовая, дынная, золотистая, имбирная, календульная, каштановая, киноварная, коралловая, ксантосидеритовая, латунная, лахарическая, мандаринная, мармеладная, медная, медовая, мимолетовая, морковная, орангутановая, охристая, паприкашевая, песчаная, пламенеющая, позлащенная, ржавая, рубелинозная, рудая, румяная, рыжая, сангинная, смуглая, спессартиновая, тигровая, тициановая, тлеющая, топазовая, тыквенная, хняная, цитрусовая, шафранная, янтарная…
Потом сделать новый глоток и заново повторить всю процедуру:
Почти весь консультационный кабинет д-ра Рошфорта-Смита был оранжев до той степени, что Трепсвернон мог бы и список составить: Консультационный кабинет д-ра Рошфорта-Смита (оранжевые замысловатости оного) абрикосовый, алый, бурый, вермильонный, вотяцкий, гессонитовый, господи-боже-гленливетовый, дынный, золотистый, иволговый, имбирный, календульный, каштановый, киноварный, коралловый, ксантосидеритовый, латунный, лахарический, мандаринный, мармеладный, медный, медовый, мимолетовый, морковный, орангутановый, охристый, паприкашевый, песчаный, пламенеющий, позлащенный, ржавый, рубединозный, рудой, румяный, рыжий, сангинный, смуглый, спессартиновый, мигровый, тициановый, тлеющий, топазовый, тыквенный, хняный, цитрусовый, шафранный, янтарный…
Для меня самой крутой деталью в этой книге стало, что после взрыва поезда главному герою не давал покоя очень странный сложносочиненный цвет дыма, а потом в конце книги, когда загорается уже само издательство словаря, дается описание этого дыма (СМ ВЫШЕ).
Трепсвернон закрыл глаза. Цвет взрыва пылал у него под веками и всего лишь на какой-то миг он ловил ртом воздух, а спину ему покрыла внезапная игристость пота. Цвет щипал-жалил ему зренье сполохом в точности тем же, как и в окно поезда днем. И то было не воспоминанье о напряженности оттенка, да и не внезапный рывок цвета поперек поля зренья, вынудивший Трепсвернона провести рукой по лицу и ослабить себе галстук: в ужас привел его сам цвет. Вспыхнул всеми оранжевыми оттенками кабинета д-ра Рошфорта-Смита и крапчатыми желтыми шкур суонзбийских котов; была в нем отчего-то и январская зелень Сент-Джеймзского парка, румянец пеликаних окровавленных перьев и синева скрученно-лиственного лиможского фарфора из «Cafe l’Amphigouri. To был цвет, в каковом не было никакого смысла.
Цитата: «Слово чулан хлипче буфета или шкафа, верно? Никто не станет скучать по чулану и его шатким стенам. Всем на чулан плевать. Терпеть не могу, что это имеет значение. Иногда терпеть не могу, что и я имею значение. У меня нет для себя правильных слов».