Дополнение к посту о материале The Insider. Роман-харассер, или Ещё раз об институте репутации

Опубликовав этот пост, я было хотела быстренько выпустить опровержение: мол, много где неправа была, базару ноль, виновата. Если ресницы выпадают, то по опыту дочери знакомых я знаю, что не помогает даже наклеивание, — надо тупо дождаться, чтобы они отрасли обратно. А уж конфуз с «моим дихроматом» — это вообще что-то очень нелепое. Даже если Вихарева так ошиблась и не это имела в виду, почему в переписке с Доброхотовым она не отрицала, что это именно её анализы?

В конце концов, на том лонгриде появился дизлайк. Ну, всё-всё, неправа, — уже готова сказать я. Удаляю аккаунт.

На самом деле, конечно, дизлайки меня не расстраивают совсем, да и о человеке, его поставившем, мне неизвестно практически ничего. Может, это ярый фанат «Инсайдера», для которого любая высказанная кем-то претензия — это непременно напрыг на честных журналистов. Вообще, этого поста бы здесь не было — ну, зачем срать в открытый доступ, в конце-то концов. Но раз уж тот мой пост, написанный в сердцах, был выложен в блог на Teletype, то и важное дополнение, я полагаю, должно быть там же.

Читайте также: Расследование отравления редакции The Insider собственным дерьмом

Важно зафиксировать, что обсуждать здесь, реально ли было какое-то отравление или нет, я не собираюсь. Во-первых, у меня недостаточно данных, чтобы это самой «расследовать». Во-вторых, все свои возможные комментарии я дала в предыдущем посте. В-третьих, и то, что я напишу здесь, даст немного контекста, а некоторых из вас, может быть, натолкнёт на понимание, правда ли отравление было или нет. Обсуждать в этом посте мы будем исключительно то, как расследователь Роман Доброхотов общался со своим потенциальным источником информации об отравлении.

Эльвира Вихарева выложила аж 2 поста, в которых показала переписку с главредом The Insider. Если честно, по некоторым фразам это прямо один в один текст Навального об ОНП-журналистах, например: «Бежим скорее, читатель», — или: «Хочу посмотреть, как меняется представление». Но это не имеет ни малейшего значения.

Читайте также: Ещё раз про ОНП-журналистов

Гораздо сильнее меня смутило, что с самого начала Доброхотов начал предлагать Эльвире помощь, даже несмотря на то, что она несколько раз отказывалась, а также продолжал расспрашивать её о симптомах, когда она говорила, что для неё обсуждение такой темы травматично. Его поведение понятно — чтобы как-то помочь человеку, ему нужны симптомы, а чтобы работать уже непосредственно с жертвой отравления, нужно иметь к ней доступ, — как и её: Вихаревой тяжело об этом говорить, поэтому на отказы она имеет полное право.

При этом Роман заявляет, что разница между ними и остальными в том, что они предпринимают активные действия по спасению Вихаревой, а все остальные сочувствуют только на словах. Типичная манипуляция в стиле: «Да я для тебя всё делаю, а ты бы хоть спасибо мне сказала». И ладно бы реально делал по просьбе неблагодарной женщины — так он же сам начинает предпринимать действия по спасению, несмотря на многочисленные отказы Вихаревой: пишет, что оплата лечения «схвачена», рассказывает, что написал некоему немцу про съём квартиры.

И кстати, мы всё-таки увидели, в каком контексте было сказано про офис и машину: Вихарева сама написала, что на момент переписки была в офисе в последний раз 1,5 месяца назад, а машиной пользуется не на ежедневной основе. На этом фоне то, что было написано в тексте, явно подсвечивается как неточно переданные слова. Ну, да ладно, оставим на совести Романа.

Другая вещь тут в том, что Роман в переписке пообещал Вихаревой, что её слова нигде не окажутся. Однако текст, где описываются симптомы, мы слово в слово потом увидели в публикации «Инсайдера». Я понимаю, что это представляет из себя общественно важную информацию, но Роман, если Вы понимали, что это может оказаться в открытом доступе, то и обещать не стоило.

При этом изначально вполне выходило так, что отравление могло быть в реальной жизни. Так, Доброхотов в переписке писал, что эксперт ОЗХО сказал ему, что отравление при описанных симптомах могло происходить длительное время.

Ну, и чтобы у вас окончательно развеялись все сомнения в том, что скиллы фактчека этого великого расследователя и яйца выеденного не стоят. Опять-таки повторю, что мне непонятно, почему в той переписке Эльвира не отрицала, что это именно её анализы, хотя позже в посте-ответе на расследование The Insider утверждала, что привела эти анализы как пример.

18 июля, после того самого поста, на который позже будет ссылаться The Insider, Роман кидает Эльвире претензию: мол, а почему ты в открытый доступ выложила свои анализы, а нам показывать отказывалась? Это потом оказалось, что никакие это не анализы Эльвиры, а вырезка из научного журнала. А тогда он с верой сектанта принял это за анализы активистки. И правда, где заканчивается журналист, привыкший к фактчеку буквально всего, и начинается дурак, на которого, как пелось в известной песне, не нужен нож?

Из той же переписки создаётся устойчивое ощущение, что Романа накрыла досада из-за того, что эксклюзив буквально утекал сквозь его пальцы. И ровно это он подтверждает в переписке от 14 августа, за день до той самой публикации, когда Вихарева спрашивает его, почему он пишет другим от её имени и что-то просит. Доброхотов, внезапно разоткровенничавшись, пишет ей прямым текстом: у них скоро материал, но надо срочно публиковать, поскольку другие тоже начинают.

На этом моменте все слова Доброхотова о том, что они делают это из благих побуждений, лишь бы быстрее предупредить эмигрировавших политиков и активистов об опасности, резко обесцениваются. Уж не берусь судить, насколько материал «Инсайдера» был слеплен на скорую руку, — к тому же, если я сейчас начну это оценивать, я буду крайне необъективна: у меня и так в их отношении предубеждение.

При этом то, что «Инсайдеру» нужен был именно что эксклюзив, косвенно заявляет и сам Доброхотов: вот на интервью Плющеву он говорит, что Костюченко предупредила его, что готовится выход большого интервью, где она рассказала об этой теме. Это высказывание даёт нам понимание того, что:

1. во избежание неприятностей The Insider и лично Доброхотова надо было поставить в известность, что будешь говорить об этом с кем-то кроме «маэстро-расследователя»;
2. именно скорый выход интервью Костюченко Дудю дал мощный толчок редакции для быстрого завершения материала.

В том же интервью Плющеву Роман делится, что изначально не планировалось описывать неподтверждённые случаи. И это хорошая мысль, замечу я. Вам не удалось их подтвердить — и не надо о них писать! А если уж читатели спросят у вас про эти случаи, то это совсем другой разговор — тут можно отвечать, что не смогли подтвердить, но не можете быть точно уверены, что отравления не было. Со всех сторон не писать об этих случаях было бы великолепной стратегией. Почему Доброхотов избрал другую?

Когда я писала предыдущий текст, у меня создавалось устойчивое ощущение, что у Доброхотова с Вихаревой личные счёты не только как с человеком, но и как с женщиной. Однако было бы странно, если бы я прямо об этом написала, потому что тогда бы совершенно справедливо говорили: ну, знаете, эти поехавшие фемки — им везде кажется мизогиния, а то, что они сами не правы, они предпочитают подменять обвинением всех окружающих в том, что они сексисты. И я была неприятно удивлена, поняв, что Роман действительно позволял себе некорректное общение с Вихаревой.

Ну, вот, например, он заявляет, что находится «в свободных отношениях» и любит «бухать-бл*довать с живыми женщинами». Я извиняюсь, какое это отношение имеет к предмету обсуждения? Если ему интересны детали отравления Вихаревой, то пускай обсуждают именно их. И тут и я не ханжествую — в дружеском тоне и взаимном обращении на «ты», например, ничего такого нет. Но откровенные подкаты — это грубейшее нарушение личных границ собеседника.

В этот момент всё встаёт на свои места: и большое, просто огромное полотно текста, посвящённое исключительно Вихаревой, написанное к тому же в крайне некорректной для журналиста манере, и совершенно неуместная реплика в интервью Плющеву про манеру Вихаревой звонить каждый день и по 2 часа говорить обо всём на свете, описывая симптомы (непредвзятый слушатель задастся вопросом: к чему эти детали, ну, зачем Роман вообще об этом упомянул? Это же его личная неприязнь). Ну, это, помните? «У тупых бапп оба полушария правые и они политикой вообще не интересуются», «пучки только смешат мужчин», «если во главе всех стран будут женщины, они будут обижаться и друг с другом не разговаривать».

По-моему, свободные отношения не предполагают неуместные и грубые замечания в отношении сексуальности другого человека и предложения им «бухать-бл*довать». Или я не до конца понимаю значение термина «свободные отношения».

И мне очень жаль, что многие честные читатели в попытке защитить свою правду скатываются до непристойных шуточек в стиле «ну, нет, какой из него харассер — максимум соблазнитель!» Стоит ли говорить о несостоятельности аргументов типа «общаюсь в Романом, и чтобы он так писал, не знаю, как его надо довести». Если с вами он душка, это ещё не значит, что он не способен на кэтколлинг, харассмент и пр. по отношению к другим.

Об этом надо говорить, привлекать внимание тех, кто когда-либо будет сотрудничать с «Инсайдером». Да, я знаю, что надо отделять работу от личности работника. Но хорошая часть культуры отмены состоит в том, что через давление в профессиональной деятельности мы можем заставить человека прекратить что-то, приносящее дискомфорт другому. Пускай об этом знает как минимум Христо Грозев.