credibility 0°: Робинзон¹, Робинзон²

1° navifragium навигатора: нафига?

Первым моим чувством после жестокой катастрофы моей жизни была страстная жажда трудов, опасностей, лишений.
Захер-Мазох, «Венера в мехах»

не первый и далеко не последний комментарий к трекам Агаты Кристи, написанный с точки зрения моей ангеличности

поскольку в 2021–2023 гг. я меньше всего за свою жизнь спал, плюс еще случился всякого рода стресс и τὰ ὅλα, мне выпала редкая возможность убедиться на живом человеческом опыте в справедливости написанного Мишелем Турнье (в романе Пятница, или Тихоокеанский лимб) и Жилем Делёзом (в эссе по его поводу) о Другом как факторе, структурирующем перцептивное поле, а также написанного Жилем Греле в Théorie du navigateur solitaire о переживании им ухода из мира на корабле.

были всякие общие уморасстроения — вроде пребывания то вперемешку, то вперемежку в паранойяльном состоянии «абсолютного знания» (когда «все сходится») и в психотической панике как его инверсии, когда все кажется абсолютно абсурдным; как еще писал Ник Ланд в ГИКК (ждите):

Во всех чеках из супермаркетах видно — каждый раз идет переплата 1,11 $. Или на каком-то определенном пешеходном переходе незнакомец, всякий раз другой, бросает вежливое «Недолго уже осталось, да?».
После нескольких недель, прошедших в таком духе, ничто больше не кажется связным, кого из друзей не спроси, все ответят, что вы кукухой поехали, да к тому же у вас еще разверзся целый диапазон телесных тиков… Нулевая степень доверия [credibility degree zero].

we don’t have long, это правда. экономический-то порядок рухнул! правда, не так, как хотелось бы, приобретя вид великой депрессии. watch out for strangers.

(if you liked what you saw – tell a friend; if you’ve no friends – then tell a stranger…)

но помимо них причуды стали происходить с ощущением перспективы. точнее, причуды эти происходили даже не помимо, а именно что наряду с этими уморасстроениями.

так, второе (если рассматривать его изолированно, но состояния по-прежнему то чередуются, то накладываются друг на друга, с тенденцией к учащению первого в отрыве от второго, и с поправкой на то, что впечатление зловещести со временем сгладилось) дублировалось примерно вот этим (Делёз, «Мишель Турнье и мир без Другого», приложение к Логике смысла):

«Мое видение острова — вещь, замкнутая на самое себя. Все то, что я наблюдаю здесь, является абсолютной неизвестностью. Повсюду, где меня нет сейчас, царит беспросветная тьма». Грубый и черный мир без потенциальностей и виртуальностей: категория возможного рухнула. Вместо относительно гармоничных форм, набегающих с заднего плана и возвращающихся в него согласно порядку пространства и времени, теперь существуют только абстрактные линии, светящиеся и губительные: только бездна, мятежная и всепоглощающая. Ничего, кроме Стихий. Бездна и абстрактная линия заместили рельеф и задний план. Все непримиримо. Перестав стремиться и тяготеть друг к другу, объекты поднялись угрожающе; в них мы открываем злобу, уже не человеческую. Можно было бы сказать, что каждая вещь, избавленная от своей рельефности и сведенная к самым резким линиям, дает нам пощечину или наносит удар сзади… Больше нет никаких переходов; сладость близости и сходств, которая позволяла нам обитать в этом мире, пропала. Больше нет ничего, кроме непреодолимых глубин, абсолютных дистанций и различий или, наоборот, невыносимых повторов, так похожих на в точности совпадающие отрезки.

наиболее явно искажение перспективы, впрочем, виделось даже не в пространстве (из-за ушедшей глубины оно казалось не то чтобы плоским, а, напротив, чересчур широким и из-за большей своей поверхности чуть ли не бесконечномерным) — оно касалось восприятия лиц и изображений, в особенности фотографических и уж совсем особенно фотографий лиц, вдруг ставших невыносимо яркими и четкими, как если бы вместо глаз и мозгов мне поставили миджорни.

ну а «абсолютное знание» дублировалось этим:

Робинзон — не что иное, как сознание острова, но сознание острова — это сознание, которым остров обладает сам по себе; оно есть остров в себе. Теперь нам ясен парадокс необитаемого острова: тот, кто потерпел кораблекрушение, если он остался один, если он утратил структуру другого, ничего не нарушает на необитаемом острове; скорее он освящает остров… Сознание стало не только свечением, внутренним для вещей, но и огнем в их головах, светом над каждой из них и «парящим Я». В этом свете проявляется что-то еще, некий эфирный двойник каждой вещи.

«парящее Я» — это Делёз, конечно, как всегда делает аллюзию на понятие survol absolue (абсолютного обзора) Раймона Рюйе, которое больше всего у него будет фигурировать в Что такое философия? — последней книге Делёза, подписанной, впрочем, вместе с Гваттари.

но теперь давайте уберем всякие ссылки на «Я», мое или чье-либо другое, как это советует сделать Ален Бадью, когда говорит о Жане Кавайесе, оставив лишь имена; «потеряли свое „Я“ два военных корабля… надо заново придумать некий смысл бытия (нафига?)»; или — еще одно (encore un) усилие, утопист·ки, если мы желаем быть анти-нарциссами и познавать, что же это за «что-то еще» — что за «некий эфирный двойник каждой вещи». правда, по некоторой иронии — или все же юмору? — окажется, что речь зайдет о самых основаниях того, чем я, вот этот человеческий индивид, сейчас занимаюсь, путь к которым занял так много лет.

2° Nicht-Standard Differenzphilosophie

правда, вопрос о буйных «вне-логических» стихиях (éléments) воображения тогда перейдет в вопрос о дифференциальных элементах разума. ну, если мы только не берем воображение в полном его смысле по Башляру — не только в соответствии с его работами о поэтике (ποίημα), но и с работами по философии науки (μάθημα): воображение — это операция вычитания, отбрасывания постулатов или аксиом, т.е. операция генерализации, обобщения, прямо как в «воображаемой геометрии» Лобачевского или в «воображаемой логике» Васильева (таковы «наши слоны» на шахматной доске разума, которые «пошли дальше»). в таком случае воображение и разум как соображение оказываются едины.

разум и коперниканская революция: один или несколько интуиционизмов?

далее мы попытаемся вкратце, но при этом достаточно технически растолковать, в чем (на наш взгляд) состоит афера философии математики у Жиля Делёза, но ограничимся в рассмотрении ранними трудами и Складкой, поскольку разбор Капитализма и шизофрении требовал бы чтения работы Бланша Аксиоматика и т.п. вещей, тут не очень известных и которые мы еще не осилили в какой-либо достаточной мере. лесами для нас будут выступать более популярные пост об Абраксасе и шиворот тормашек; мы также опираемся на историко-философские и теоретические результаты, достигнутые в тексте про расклад Декарт (написанию которого поспособствовали Алек Петук из Коинсидентального интернационала и наш друг Данила Волков — редкий толковый делезианец; по поводу Мейясу мы также отсылаем к заметкам Никиты Архипова, которые опираются на близкое чтение текста вместо праздных пересудов).

итак, прежде чем вернуться к истории Робинзона и ее продолжению в Складке с Робинсоном, нам хотелось бы растолковать страницу из Различия и повторения. не желающие столь специальных терминологических подробностей могли бы скипнуть к следующему разделу, но вообще-то тут как раз самое интересное.

неопределенное, определимое, определение и определенное, о которых идет речь до дропа «эзотерической истории дифференциальной философии», по Делёзу составляют четвероякий корень принципа достаточного основания. в системе представления/репрезентации этот самый корень юзается неверно, но отсюда не следует, что нам надо перестать смотреть на вещи радикально, как бы сказал Маркс, т.е. зрить в корень, выз(з)ревать их исток. нужно лишь устроить переворачивание [renversement] взгляда, о котором будет говорить для Делёза Ницше.

перед тем, как в Ницше и философии заходит речь об «происхождении» [origine] вещей (и «генетическом методе» его познания как «принципа различия или [их] внутренней детерминации») и сопровождающем его «перевернутом образе» [image renversée] — негативности (гл. 2 «Активное и реактивное», § 8: «Происхождение или перевернутый образ»), Делёз обращается к работам Марсиаля Геру и Жюля Вюйемена (там же, § 6: «Что такое воля к власти?», прим. 45), говоря, что в них подытоживаются поставленные после Канта проблемы, важные тут для Ницше. ссылается Делёз на работы Геру о Фихте (L’Evolution et la Structure de la doctrine de la science chez Fichte, 2 vols, 1930) и Соломоне Маймоне (La philosophie transcendantale de Salomon Maïmon, 1929), как раз угодившем на наш скрин, и на работу Вюйемена, посвященную претворению коперниканской революции у Фихте, Когена и Хайдеггера (L’héritage Kantien et la révolution copernicienne, 1954).

самое забавное, что где-то в этом же месте Ницше и философии Делёз впервые дропает символ dx. к таким местам надо быть внимательными, если мы правда хотим понять, что Делёз нам пишет. (а еще — что пишет Ларюэль, учитывая, что различию dx тут противостоит отрицание non-A. но об этой истории поговорим в другом месте и в другое время.)

Геру в своих работах, как и Вюйемен, много говорит о «внутреннем» методе генезиса у Фихте, и оба они отличают его от кантианской «внешней» точки зрения обуславливания; все эти разделения воспроизводятся Делёзом в Ницше и философии, когда он говорит о «происхождении», а затем и в Различии и повторении, когда, повторяя все это, он станет говорить о Канте в связи с другой работой Вюйемена, вышедшей в том же 1962, что и Ницше и философия — в связи с Философией алгебры, в которой сопоставляются история разума в немецком идеализме и история разума в математике. вдобавок Вюйемен там начинает говорить о различии двух интуиционизмов, intrinsèque (опирающийся только на арифметическую интуицию; такими интуиционистами Вюйемен называл Декарта, Пуанкаре и Кронекера) и extrinsèque (требующий обращения и к чувственной интуиции). последний случай — случай Канта, который удостоится еще отдельной книги Вюйемена под названием L’intuitionnisme kantienne, хотя речь в сборнике статей будет идти также и об аналитической философии математики, ведь все эти проблемы разбирались тем же Фреге и каким-нибудь Даммитом. (о логических вопросах мы поговорим, опять же, позднее, тут мы лишь набрасываем.) впрочем, те, кто занимаются Делёзом, обычно чураются заниматься Даммитом, у них же «жена и дети», ну и наоборот тоже, и обе стороны часто чураются философии математики, как и математики — философии. разброд и шатание.

о чем бишь я. так вот, разделение этих интуиционизмов Делёз наложит на различие intrinsècisme генетической т.зр. Маймона–Фихте и extrinsècisme т.зр. обуславливания в Различии и повторении. а проблемы, о которых идет речь, составляют цепочку, по которой от Канта эти авторы передают друг другу принцип достаточного основания, совершая при этом те или иные вариации/акцентуации. Вюйемен формулирует это, говоря о претворении у них разделов КЧР, составляющих учение о началах (что было бы по-французски éléments, а по-английски elements, потому что — кто бы мог подумать — Кант опирался на Начала Евклида): у Фихте трансцендентальной диалектики Канта, у Когена — аналитики, а у Хайдеггера — эстетики. Геру конкретизирует это: у Канта был «принцип полного определения» (Grundsatz der durchgaengigen Bestimmung; у Геру и затем Делёза détermination complète), у Маймона «принцип определимости» (Satz der Bestimmbarkeit / principe de déterminabilité), у Фихте «синтез через взаимоопределение» (Synthesis durch Wechselbestimmung / détermination réciproque), ну и сюда же впоследствии вписывается «начальное» продуктивное мышление Германа Когена.

переворачивание, выражаемое в перевороте отношения между проблемами и решениями у Абеля и Галуа в истории математики, по Вюйемену, приведет к тому, что мы выйдем к новой критике разума, как напишет Делёз — подобно Риману, давшему нам новую, неевклидову «геометрию достаточного основания». желающие могут насладиться шизосхемой, которая, наверное, все это проясняет только для автора настоящего текста, служа скорее трамплином, собирающим эквивалентности, переходы и переводы, нежели чем собственно экспликацией:

обозначения, отсылающие к дифференциальному исчислению, взяты из Ницше и философии, с. 96; общее истолкование дифференциального исчисления Делёзом см. в Различии и повторении, с. 211 и далее; для уточнения его позиции, которое не было бы карикатурным, так и так придется обратиться к Геру и Вюйемену.

разница демонических потенциалов эзотерической истории метаматематики и естественной истории образов метакино

но давайте потихоньку приплывать к берегам нашего острова — Сперанцы, на которой оказался Робинзон Турнье. в памяти невольно всплывает французский перевод Принципа надежды Эрнста Блоха — Le Principe espérance; вышел он, правда, уже в 1977 году, много позже всех этих текстов, кроме Складки, но сама работа была написана между 1938 и 1949 и опубликована в трех томах в 1954, 1955 и 1959, так что Делёз с Турнье вполне могли быть с нею знакомы; на Блоха Делёз, впрочем, будет явно ссылаться только в 1991 в Что такое философия?, когда будет обсуждать связь революции — вроде как не кантовской — и утопии.

чтобы не грузить читательскую аудиторию (а возможно, в рамках экономии если не мышления, то по крайней мере чернил, у которых имеются различные способы проливаться, как известно всякой инжоер·ке аналитической философии), Делёз это всё (вышеописанные приключения принципа основания/детерминации) то и дело излагает в лирическом ключе — скажем, в том же Различии и повторении или в «О четырех поэтических формулах, которые могли бы резюмировать философию Канта», когда вспоминает формулу Артюра Рембо «Я — это Другой»:

Вот знаменитый ответ Канта: форма, в которой неопределенное существование становится определимым через «Я мыслю», есть форма времени… <…> Я — это другой: парадокс внутреннего чувства. <…> Расщепление или трещина Я [Je], пассивность самости [moi] — вот что значит время; в корреляции пассивной самости и треснувшего Я состоит открытие трансцендентального, начало [élément] коперниканской революции.

как легко можно увидеть, здесь все наши главные игроки со схемы выше сходятся на одном трансцендентальном поле, дожидаясь своего ловца.

историю Робинзона можно развернуть более строгим образом (хотя это все равно будет лишь образ, вспоможение для того, чтобы понять слова о стихиях и двойниках вещей), если мы с вами обратимся к т.н. нестандартному анализу Абрахама Робинсона (Robinson). на самом деле этого математика звали Абрам Робинзон (Robinsohn), но при переезде в США он взял более привычную для местного слуха фамилию. скорее всего, его пересечение с Робинзоном Турнье и Делёза является «просто совпадением»; тем не менее Робинсон стал широко известен в шестидесятые — настолько, что ему даже посвятил злобную статью Бадью в год выхода Различия и повторения и Логики смысла Делёза (« La Subversion infinitésimale », Cahiers pour l’Analyse, 1968, № 9; англ. пер.), а все, что известно Бадью, в принципе известно всем сколько-нибудь (с)мыслящим французам.

как бы то ни было, в итоге Делёз прямо обратился к Робинсону в Складке благодаря статьям философа науки и политики Жиля Шатле («Об одной фразочке Римана» в и «Демонический потенциал»), вдохновленным этими произведениями Делёза, как вы уже могли увидеть на первом скрине (чего вы не видели, так это того, что они в сознании Делёза немножко слиплись в 1 текст, и об этом уже отлично написали Мартин Калагари и, скажем, Саймон Даффи [passim], чьи тексты нами слипаются в одном примечании).

итак, если на сей раз очень коротко, то весь прикол нестандартного анализа Робинзона заключается в том, что он вообще-то, как резонно заметили в чате по математики, в котором я состою, вполне стандартный. в том смысле, что Лейбниц как раз примерно к этим вещам и направлялся, когда думал о бесконечно малых, а не собирался, как Коши, трактовать их через производные с пределами, ну и переменные величины, которые в итоге сокращаются. нестандартный анализ понимает, как верно замечает Делёз, бесконечно малые как особый вид чисел, гипервещественных (или, если угодно, гиперреальных), что позволяет говорить вместо строгого равенства о равенстве бесконечно приближенном. из-за этого в нашей аналогии в глазах у Робинзона вещи и могут начать раздваиваться, ведь каждая монада оказывается «единицей, окруженной зоной бесконечно малых и отражающей конвергентную серию мира».

более сильная, чем изложенная в предыдущем разделе, сдвоенная гипотеза состоит в том, что переворачивание, осуществляемое между образами и знаками в дилогии Делёза Кино (а также при переходе от Кино-1 к Кино-2 как перевороте в отношениях между образом-времени и образом-движением), и революция в ее связи с утопией из Что такое философия? также совпадают с коперниканской революцией в смысле Вюйемена, заимствованном у Делёза в ранних сочинениях, что позволяет прояснить слова Делёза о том, что его таксономия является лишь «естественной историей образов», казалось бы, противоречащую логичности его системы, основанной на классификациях Пирса.

«естественная история образов», как она (пере)складывается в довоенном и послевоенном кинематографе — это лишь одна история из всех возможных логико-математически и семиотически; это конкретный экономический порядок, обусловленный нашими глазами или априорным Другим, структурирующим наши перцептивные поля. чтобы высвободить «альтернативные истории» (или, как бы выразился неокантианец Шарль Ренувье, ухронии) — эфирные двойники вещей, скованные в них, — нужно избавиться от полчища «возможных миров», которые этим априорным Другим задаются: потерпеть кораблекрушение.

сначала это будет выглядеть как черно-белая маниакально-депрессивная катастрофа, ведь мир утратил «возможности» или «потенциальности», осталось только реальное как бергсонистское «не-возможное»: см., напр., блестящее эссе Эли Аяша, где он вопреки многим современным благоглупостям про заботу и возможные миры утверждает, что «есть только один мир», но потому, что он строится на руинах другого, основываясь на философии архерынка как археписьма, из сборника Construction Sites for Possible Worlds.

но затем переворачивание взгляда приведет к тому, что никакого взгляда и не было, и черты, ранее запиравшиеся в лицо Альбертины и ее глаза, снова станут газообразной туманностью; дисперсивным трансцендентальным многообразием, познать которое хотят наука и обыденный человек как обитающий во Вселенной.

прервемся мы, пожалуй, на следующем меме на тему нестандартного анализа (выучите этот мем; потом будем спрашивать, в каком году он был основан):

разве что с точки зрения Делёза («Клоссовский, или Тела-язык», другое прил. к Логике смысла, пер. изм.), конечно же, все было бы наоборот: интерпретация анализа в стиле Коши — это порядок кантовского Бога, эдакого «господина дизъюнктивного силлогизма» в трансцендентальном идеале КЧР, где дизъюнкция исключающая, тогда как нестандартный анализ и подобные ему формализации дифференциального исчисления — это порядок клоссовскианского Бафомета или ницшеанского Антихриста включающей дизъюнкции, где

[в] моем дыхании всегда есть другое дыхание, другая мысль — в моей мысли, иное обладание — в том, чем я обладаю, тысяча вещей и тысяча существ впутаны [impliqués] в мои переплетения [complications]: любая подлинная мысль — это агрессия. Речь идет не о подспудных влияниях [на нас], а о «вдуваниях» и флуктуациях и о слиянии с ними. То, что все столь «переплетено» [compliqué], что «Я» могу быть Другой [Je soit un autre], что нечто еще [quelque chose d'autre] мыслит в нас с агрессией, которая есть агрессия мысли, с многообразностью [multiplication], которая есть многообразность тела, и с насилием [violence], которое есть насилие языка, — это весть радостная [joyeux message]. Ибо мы потому лишь так уверены в новой жизни (без воскресения) [revivre (sans résurrection)], что столь много существ и вещей мыслят в нас…

ровно то же самое касается и текстов, потому что тексты — это ведь тоже живые существа, хотя жизнь их совершенно неорганическая, не считая леса (корешки, переплет и скрепляемые ими страницы), ну в формате pdf-контента так уж точно. и если Делёз усматривал утопико-ухроническое содержание в батлеровском Erewhon, то я усматриваю ровно такое же (ну или бесконечно приближенное к нему) содержание в Ubik Замятине:

о том, как все это, включая сюда ненаписанные Ensembles et multiplicités и Grandeur de Marx Делёза, соотносится с авантюрой нестандартной философии Франсуа Ларюэля и почему они так похожи внешне с Жаном Бодрийяром, а также о различии между системами Unphilosophie Фридриха Якоби и Nicht-Philosophie Карла Эшенмайера мы поговорим уже в следующих сериях. возможно, нас даже кто-то в этом начинании, продолжении или исполнении (этой исследовательской программы) поддержит — очень на то надеемся.

мы желаем всем счастья.
даже Алену Бадью (с ДР!)

не смотрите в
глаза урагана

☉

текст посвящается памяти УБВК (Уральско-Ближневосточного Комитета)