Духовная Алхимия: от Якоба Бёме до Мэри Энн Этвуд. Глава 6.

6. Фридрих Бреклинг, издание Беме 1682 года и духовная алхимия

После смерти Абрахама фон Франкенберга, его ученик Георг Лоренц Зайденбехер провел последнее десятилетие своей жизни налаживая контакты с многочисленными религиозными диссидентами. Силезский мистик заложил основу сети неортодоксальных соратников. Состоявщаяся благодаря рекомендательному письму Франкенберга встреча с Кристофом Хиршем была показательной в этом отношении. Но во время своих путешествий после отъезда из Данцига в 1649 году и впоследствии, Зайденбехер также завел новые знакомства, без помощи Франкенберга. В долгосрочной перспективе эти соратники внесли значительный вклад в формирование милленаристских убеждений Зайденбехера, но также и поставили его служение лютеранским священником под удар. В конце концов, именно неортодоксальное предвкушение наступления миллениума свело его с молодым Фридрихом Бреклингом, которому было всего двадцать три года, когда Франкенберг скончался в 1652 году.
Хотя сохранилась лишь горстка писем Зайденбехера к Бреклингу, они переписывались, обменивались идеями о милленаризме и даже неоднократно встречались лично. Эта глава начинается с прояснения их знакомства и общих убеждений.

В последние годы имеется большой интерес к Бреклингу, изгнаннику и создателю сети религиозных диссидентов, и несколько ученых ознакомились с его работами, сохранившимися в основном в Готе.¹ В то время как Пол Эстье скрупулезно исследовал годы, проведенные Бреклингом в Зволле с 1660 по 1672 год, а Гвидо Нашерт живо описал его пребывание в Гааге с 1690 по 1711 год, мы мало что знаем о длительном проживании Бреклинга в Амстердаме в последующие годы.² Этот процветающий город в то время был ведущим центром книжной торговли.³

Средства к существованию Бреклинг добывал издательским бизнесом: он трудился корректором и принимал очень активное участие в распространении неортодоксальной литературы в печатном виде. В частности, то, что Бреклинг включил полное собрание сочинений Бёме — наряду с рядом своих собственных работ в хронологический отчет о своей жизни, позволяет предположить, что он, возможно, внес свой вклад в этот проект. Сразу после этого Бреклинг опубликовал два коротких трактата с многообещающими названиями: Christus mysticus, sol et sal sapientiae (Мистический Христос, Солнце и Соль мудрости) и Pseudosophia mundi (Лжемудрость мира). Обе брошюры были опубликованы в 1682 году, как и полное собрание сочинений Бёме. В сжатой форме эти две работы описывают собственно духовную алхимию Бреклинга.

Милленаризм, общий для Зайденбехера и Бреклинга

У Зайденбехера и Бреклинга было немалое количество общих знакомых, например скандальный проповедник и писатель Иоахим Бетке и практически забытый школьный учитель Иоганн Сарнов из Гамбурга.⁴ Позже Бреклинг вспоминал, что учеба привела его в Гамбург в 1654 году, "чтобы ознакомиться с его прекрасной библиотекой".⁵ В ганзейском торговом городе он впервые познакомился с различными религиозными диссидентами, включая Сарнова, "который помог мне разобраться в трудах Таулера, Иоахима Бетке и Кристиана Хобурга".⁶

Зайденбехер и Бреклинг также имели общие контакты среди поклонников стареющего пророка Людвига Фридриха Гиффтхейля. Бреклинг временно присоединился к нему в Амстердаме во время путешествий в 1656 году. Эта встреча с Гиффтхейлем, организованная издателем Генрихом Бетке, стала определяющей для большей части дальнейшей жизни Бреклинга. Действительно, он часто оглядывался назад на те дни или недели, которые провел с Гиффтхейлем, ставшим для него образцом для подражания в духовном наставничестве. Встреча с Гиффтхейлем в Амстердаме стала для Бреклинга тем же, чем встреча с Франкенбергом в Данциге была для Зайденбехера. В Гиффтхейле, "старом исповеднике и верном свидетеле истины", Бреклинг нашел "истинное, живое слово и оракул Божий", поскольку он "узнал об этом от пророков и жаждал найти это снова"⁷. Гиффтхейль, должно быть, был внушающей благоговейный трепет фигурой, с аурой пророческого величия.
Даже после того, как Франкенберг дистанцировался от Гиффтхейля, он видел его в видениях. Франкенберг позже рассказал об этом опыте Зайденбехеру, когда они говорили о библейских патриархах и пророках.⁸ Таким образом, начиная с 1649 года Зайденбехер был осведомлен о противоречивом пророке. Хотя неясно, встречался ли Зайденбехер когда-либо лично с Гиффтхейлем, один из сподвижников пророка позже способствовал контакту Зайденбехера с Бреклингом. Первое дошедшее до нас письмо Зайденбехера к Бреклингу датируется 16 ноября 1660 года. После своего пребывания в Голландии в 1656 году Бреклинг вернулся к своим родителям в управляемый датчанами Хандевитт, где сменил своего отца на посту местного священника, после службы армейским капелланом. Молодой бунтарь быстро отдалился от своего духовного начальства и был вынужден бежать из родного города в марте 1660 года. Первоначально он нашел убежище в Амстердаме, но до конца года переехал в Зволле в качестве священника.⁹ Вероятно, именно там его и нашло письмо Зайденбехера. Послание начиналось с упоминания о том, что Иоганн Фридрих Мюнстер, верный секретарь Гиффтхейля, передаёт от Бреклинга привет, а также "брошюру "Триумф истины" (Veritatis triumphus), благодаря которой я в достаточной степени осознаю вашу особую симпатию ко мне и то, что мы единомышленники во Христе".¹⁰ Говоря о ранних публикациях Бреклинга, присланных ему в подарок, Зайденбехер отметил, что они разделяют одно и то же понимание христианства.

С этого времени Зайденбехер и Бреклинг переписывались вплоть до смерти первого 30 августа 1663 года. Последнее из пяти дошедших до нас писем Зайденбехера датировано первым числом того же месяца.¹¹ Поскольку вскоре Бреклинг начал служить в лютеранской конгрегации Кампена, а также в конгрегации Зволле, его переписка с Зайденбехером прервалась на относительно долгое время.¹² Чуть менее двух лет спустя, будучи отстраненным от должности в конце 1661 года, Зайденбехер совершил поездку в Нидерланды с 24 апреля по 26 июня 1662 года (по старому стилю). Он посетил Бреклинга в Зволле по пути в Голландию, а также по дороге домой.¹³ Во время этих двух пребываний Зайденбехера в Зволле он и Бреклинг, вероятно, обсуждали милленаризм и, возможно, алхимию. По крайней мере, мы знаем, что Бреклинг передал своему посетителю письмо, предназначенное Николаусу Штумму, химику из Эрфурта.¹⁴ Перипетии священнической жизни также могли иметь большое значение в их разговорах. Вынужденный отправиться в изгнание, Бреклинг мог быть сочувственным слушателем, пережившим потрясения, подобные тем, что пережил и Зайденбехер. На Бреклинга уже надвигались новые неприятности: лютеранская консистория Амстердама, самая влиятельная в Нидерландах, выступала против его назначения и стремилась противодействовать ему на каждом шагу.¹⁵

Несмотря на ограниченное количество писем, полученных Бреклингом от Зайденбехера, он придавал большое значение их эпистолярному контакту.
Том писем, адресованных Бреклингу, содержит не только оригинал письма Зайденбехера от 10 ноября 1662 года, но и две его копии.¹⁶ Отвечая на намерение Бреклинга написать трактат о Миллениуме, Зайденбехер поощрял его к этому, но также настоятельно просил обсудить этот вопрос с Петрусом Серрариусом, сыном валлонских беженцев в Амстердаме, чтобы они могли выступить единым фронтом.¹⁷ В частном порядке, как показывает его письмо Серрариусу, Зайденбехер подстраховывал свои ставки: "в 1654 году я познакомился Бреклингом, который был автором некоего публичного сочинения о славной тайне царствования Христа на земле, и неизвестно, встанет ли он на путь истины, потому что человеческий разум склонен сбиваться с пути в таких вопросах".¹⁸
Впоследствии Бреклинг, должно быть, попросил разъяснений относительно такого поведения Зайденбехера, побудив последнего включить пространный отрывок о милленаризме в следующее письмо от 10 мая 1663 года. Зайденбехер вкратце изложил восемь аргументов, которыми он подкреплял свои милленаристские убеждения. Бреклинг быстро воспользовался этим для своей книги "Christus iudex" (Христос-судия), опубликованной в том же году, цитируя вводные формулировки Зайденбехера последовательно и, по большей части, слово в слово.¹⁹

Таким образом, Зайденбехер сыграл важную роль в культивировании милленаристских взглядов Бреклинга, которые он будет исповедовать до своей смерти почти полвека спустя. Безвременная смерть Зайденбехера означала, что семена духовной алхимии, которые Франкенберг передал своему ученику, не смогли прорасти. В итоге, родственная душа Бреклинга заняла место Зайденбехера в этом смысле.²⁰

Задолго до того, как это произошло в 1680-х годах, влияние Гиффтхейля дало о себе знать. Гостеприимство, которое пророк оказывал всем, кто обнищал ради Христа, вдохновляло Бреклинга вплоть до его смерти в 1711 году.²¹ Поскольку в 1660-х годах священник Зволле приобрел репутацию гостеприимного человека, его пасторский дом стал домом для изрядного числа молодых людей, которые были изгнаны, отстранены от должности или и то, и другое: в начале 1667 года Бреклинг упоминает поименно не менее шести из них.

Такое их количество в значительной степени способствовало скандалу, разразившемуся, когда священник решил также принять молодую женщину, у которой были видения и чьи родители больше не были в состоянии обеспечивать ее: Элизабет Крауз, двадцати четырех лет.²² Чтобы устранить все основания для подозрений в том, что в доме священника происходит нечто предосудительное, Бреклинг решил жениться на Элизабет. 8 февраля 1667 года, сразу после того, как священник публично объявил об этом намерении (и ему исполнилось тридцать девять), его бывшая служанка Анна Шуттен заявила, что ранее он обещал жениться на ней.²³ Более того, она утверждала, что у него были с ней сексуальные отношения. Хотя Бреклинг и отрицал половой акт, он неохотно признался, что спал с Анной в одной постели и однажды прикоснулся к ней. Затем оппоненты распространили скандальный слух о том, что эти встречи происходили в церкви, а точнее, прямо за столом для причастия. Многочисленные прихожанки церкви сразу же отказались принимать Евхаристию из "нечистых" рук Бреклинга. Но он женился на Элизабет, несмотря на негативную реакцию. Даже после того, как он был вынужден оставить свое служение, он оставался в Зволле в течение нескольких лет и уехал в Амстердам только в середине 1672 года.

В 1667 году, примерно в то время, когда Бреклинг женился на Элизабет и потерял своё место, одним из его соседей по комнате был Иоганн Георг Гихтель, который позже будет участвовать в публикации полного собрания сочинений Беме 1682 года издания.²⁴ После того, как он был заключен в тюрьму в Нюрнберге за свою нескрываемую активность, этот опытный юрист нашел убежище в доме Бреклинга в Зволле. В письме, которое он написал Бреклингу 2 февраля 1660 года, перед своим окончательным отъездом из родного Регенсбурга, Гихтель не выражал ничего, кроме восхищения и братской любви к изгнанному священнику.²⁵ Однако еще до окончания 1660-х годов их отношения испортились. На протяжении всей своей жизни Гихтель яростно выступал против брака в принципе. Ранее Бреклинг высказывал аналогичные взгляды, однако он никогда не придавал целибату такого значения, как его бывший протеже.²⁶

Вместо того чтобы делать исключения для своих друзей, Гихтель был склонен рассматривать их женитьбу как личное предательство и отчитывал Бреклинга за его решение, точно так же, как и Готфрида Арнольда десятилетия спустя. В одном из немногих сохранившихся писем, которые он написал Бреклингу, отправленном из Амстердама в Зволле 4 сентября 1669 года, Гихтель — женоненавистник даже по стандартам своего времени — очернил характер Элизабет и отказал ей в праве публично пророчествовать.²⁷ Таким образом, некогда близкие, даже сердечные отношения между Бреклингом и Гихтелем сменились напряженными и конфликтными, которые продолжались еще десятилетия, поскольку они жили в Амстердаме по соседству.

Издание Бёме как совместный проект

В начале 1680-х годов первое полное издание работ Бёме вдохновило Бреклинга на духовную алхимию. Это был проект, который состоялся благодаря усилиям многочисленных участников, хотя большинство из них были в значительной степени забыты. До сих пор распространено предположение, что Гихтель более или менее единолично ознакомился с изданием Бёме через прессу. Но эта точка зрения отражает только то, как бывший юрист и его ученики описывали события после того, как поссорились со своими бывшими союзниками, которых фактически предали забвению.²⁸ Таким образом, долгое время исследователи фокусировались только на Гихтеле и почти не обращали внимания на других потенциальных коллег. Привлекая внимание к ним и к возможному участию Бреклинга, я утверждаю, что крайне маловероятно, что Гихтель был единолично ответственен за этот масштабный проект: на самом деле он был всего лишь одним из его участников, и, скорее всего, роль его сравнительно незначительна, хотя он и вел переговоры с типографиями.²⁹ Бреклинг сыграл важную роль в событиях, приведших к этому: несмотря на то, что они больше не были близки, он познакомил Гихтеля с кругом голландских друзей, которые открыли для себя Беме около 1680 года. Впоследствии они собрали самую полную коллекцию рукописных работ теософа и позаботились о публикации его творчества. Гихтель и Бреклинг оба были членами сплоченных кругов религиозных диссидентов в Голландии, особенно активных в последней трети XVII века.

Когда Гихтель впервые переехал в Амстердам, в марте 1668 года, не было ни малейшего намека на то, что он со временем станет известен как ведущий специалист по Якобу Бёме. Показательный эпизод в начале долгого пребывания Гихтеля в Амстердаме показывает отсутствие у него интереса к теософу и его трудам в то время. Потерпев неудачу и оказавшись на мели, Гихтель испытал Божье провидение в виде различных неожиданных подарков. Наиболее значимым из них был Бенедикт Бансен, немецкий математик и библиофил. К концу своей жизни он становился все более одиноким, хотя раньше у него были хорошие связи среди религиозных диссидентов - среди его соратников были как Зайденбехер, так и Бреклинг.³⁰ Он решил использовать оставшиеся у него контакты, чтобы устроить Гихтеля на работу переводчиком и корректором в известную издательскую фирму "Блау". Изгнанный адвокат отказался, предпочтя дожидаться Божьего указания.³¹ В 1669 году, вскоре после знакомства с Гихтелем, Бансен заболел и послал за молодым человеком, умоляя его обеспечить ему достойные похороны и называя "наследником своих книг и домашнего хозяйства". Вскоре после смерти Бансена, обездоленный изгнанник стал обладателем огромного количества книг. Возвышенный созерцатель поступил скорее как опытный бизнесмен и продал коллекцию с аукциона при первой же возможности: он "составил каталог книг" библиотеки Бансена "и отправил его за границу" в рамках подготовки к аукциону, который должен был состояться 9 апреля 1670 года. Продуманная стратегия Гихтеля вызвала множество заявок и привела к высоким ценам на книги, которые "вполне можно было купить на блошином рынке" за небольшие деньги.³² Библиотека Бансена была внесена в каталог и выставлена на аукцион совместно с книгами, ранее принадлежавшими Петрусу Серрариусу; остается неясным, почему. Единственный сохранившийся экземпляр каталога неправильно переплетен; приведенная в надлежащий порядок коллекция Бансена представляется гораздо более обширной.³³ Хотя Дитрих Хакельберг и другие недавно обсуждали печатные книги, перечисленные в каталоге, коллекция рукописей Бансена заслуживает здесь нескольких замечаний.³⁴ В неё входили особо редкие документы, в том числе несколько рукописей с текстами Бёме и Франкенберга, а также копия книги псевдо-Вайгеля "Азот и Огонь". К сожалению, нынешнее местонахождение этих документов остается неизвестным. Дело в том, что в 1669 году Гихтель не особо интересовался рукописями Бёме и был совсем не готов стать самопровозглашенным наследником и продолжателем дела теософа.
Череда событий, благодаря которым Гихтель постепенно открыл для себя роль, благодаря которой ему суждено было прославиться, началась несколько лет спустя.

В 1674 году Бреклинг способствовал встрече Гихтеля с голландским богословом Альхардтом де Раадтом, бывшим профессором Лейдена, а затем Хардервейка.³⁵ Биография Гихтеля, написанная в 1722 году, живо описывает эту сцену, произошедшую полвека назад. Еще в марте 1674 года богатый голландский милленарист Йоханнес Роте двинулся маршем на Гамбург, чтобы завоевать его точно так же, как Иисус Навин Иерихон.³⁶ Большинство верующих Роте и он сам были арестованы, однако Де Раадт избежал тюрьмы и быстро вернулся в Амстердам. Горько разочарованный тем, что тысячелетнее царствование Христа на земле не осуществилось, он посетил Бреклинга и заметил разбросанный повсюду несвязанный трактат. Де Раадт пролистал его, "и его опустошенный дух обрел пищу".³⁷ Он спросил Бреклинга, где можно найти автора. После минутного замешательства Бреклинг понял, что Де Раадт спрашивал о Гихтеле. Бреклинг и Гихтель больше не были в дружеских отношениях, но и не могли избегать друг друга: большую часть 1670-х годов они были соседями по Амстердамскому каналу Эгелантиерсграхт: Гихтель жил "в Элефанте, на южной стороне", а Бреклинг - в доме печатника Кристоффеля Кунрадуса, у которого он также работал корректором. Бреклинг послал своего четырехлетнего сына Иоганна Фридриха Иммануила проводить Де Раадта до жилища Гихтеля.³⁸

Дружба между Альхардом де Раадтом и Гихтелем, которая завязалась после
этой первой встречи, была очень крепкой в течение десяти лет. Её разрыв в 1684 году потряс немецкого юриста: вплоть до своей смерти в письмах Гихтеля часто упоминалось об этом "вероломном предательстве", как он его понимал. Однако в 1680 году, когда Де Раадт и его голландские друзья ускорили знакомство Гихтеля с Бёме, не было никаких признаков конфликта. В этом году Виллем Гозевейн Гюйгенс, мэр Арнема и близкий друг Де Раадта с 1660-х годов, приобрел бейерландовскую коллекцию рукописей Беме, некоторые из коих ранее принадлежали Франкенбергу. Чтобы оплатить их, Гюйгенс использовал средства, оставленные его сестрой Луизой, которая присоединилась к секте лабадистов и умерла в их общине в Вийверде во Фризии 30 января 1680 г.³⁹ Молодой Йоханнес Гетальс, который позже унаследует коллекцию рукописей Бёме, был третьим членом их круга.

Биография Гихтеля повествует о том, что его "собратья", имеются в виду Де Раадт, Гюйгенс и Гетальс, "заинтересовались трудами Якоба Бёме и, на первый взгляд, достигли значительного понимания их, в то время как сам он [Гихтель] еще не был глубоко погружен в них".⁴⁰ Этот отрывок близок к признанию невежества Гихтеля и приписывает этим собратьям свободу действий, несмотря на то, что биография, как известно, неохотно описывает их в позитивном контексте. Де Раадт и особенно Гюйгенс сыграли важную роль в приобретении байерландской коллекции рукописей Бёме, и только благодаря Бреклингу Гихтель стал сотрудничать с ними. У Гихтеля была сеть друзей и союзников, а издание Бёме было довольно крупномасштабным проектом, который был возможен только в подобной среде. Тем не менее, биография Гихтеля в основном приписывает монументальные усилия по редактированию работ Бёме ему одному, отмечая лишь "глубокое единство" между Гихтелем и Де Раадтом в следующем абзаце.⁴¹ Более раннее письмо Гихтеля, датированное 1 сентября 1681 года, в этом отношении выглядит более честным: "в настоящее время мы заняты работами Бёме (все они были переработаны в соответствии с рукописями, очищены от множества вопиющих ошибок)".⁴² Использование первого лица во множественном числе и страдательный залог говорят сами за себя: очевидно, что Гихтель не смог бы завершить этот монументальный проект в одиночку за столь короткое время. В этом контексте мы также должны отметить, что адвокат в изгнании избегал работы во всех ее формах: он рассматривал труд как наказание за грехопадение, которое больше не затрагивало верующих-возрожденцев, и поддерживал себя за счет пожертвований богатых корреспондентов.⁴³ Более того, десять лет спустя Гихтель совершенно очевидно пытался присвоить себе заслугу за чужую работу в другом деле: он лживо утверждал, что перевел труды овдовевшей английской пророчицы Джейн Лид на немецкий язык.⁴⁴ Это грандиозное усилие, несомненно, принадлежало Лоту Фишеру, еще одному немецкому изгнаннику, нашедшему убежище в Голландии. Уклоняясь от усилий любой ценой, Гихтель украшал себя заимствованными перьями. Принимая во внимание позицию Гихтеля в отношении работы и его необоснованные претензии в отношении переводов Джейн Лид, нам следует остерегаться приписывать ему слишком много заслуг, когда речь заходит о проекте Бёме. Более пристрастные научные источники признают, что он был лишь одним из довольно большого числа соавторов.⁴⁵ Например, Франк ван Ламоен предположил, что Де Раадт был ответственен, по меньшей мере, за часть собственно филологической работы над изданием Бёме 1682 г..⁴⁶ Другими известными соавторами были Йоханнес Гетальс, Виллем Гозевейн Гюйгенс, сосед Гихтеля по комнате Георг Кристиан Фукс и каллиграф Михаэль Андреа, который участвовал в разработке дизайна двадцати двух популярных гравированных фронтисписов.⁴⁷

Между прочим, в это время возникли первые трения с голландским богословом Де Раадтом: пока сотрудники обсуждали вопросы, связанные с печатанием работ Бёме, "сатана вселился в Де Раадта".⁴⁸ Само присутствие бывшего профессора на этой встрече показывает, что он был тесно связан с проектом. Иоганн Вильгельм Уберфельд, который впоследствии стал любимым учеником Гихтеля, позже приговорил голландского богослова к божественной каре: "редакторы (Editores) обеих гравюр (Drucken) 1682 и 1715 годов", под которыми он, предположительно, подразумевал Де Раадта и гамбургского ученого Иоганна Отто Глюзинга, "были признаны злом пред Богом, и поэтому должны умереть в своих грехах".⁴⁹ Юберфельд никогда бы не сказал такого о Гихтеле. Мы можем только догадываться, какие разногласия между сотрудниками привели к столь длительной вражде, однако теперь становится ясно, что роль Гихтеля в публикации издания 1682 года была незначительной.

Предвзятые рассказы гихтелианцев не только сводились к damnatio memoria, они также скрывали тот факт, что в жизни Гихтеля имелись важные образцы для подражания до того, как он нашел свою нишу в качестве самопровозглашенного наследника и переводчика Бёме. Его биография представляла его как харизматичного лидера, помогающего бедным соратникам — духовно или, чаще всего, финансово, — которые затем становились его сговорчивыми учениками. Таким образом, Гихтель во многом позаимствовал стратегию Гиффтхейля и Бреклинга, стремясь найти компромисс между материальной поддержкой и духовным подчинением. В этом ключе Гихтель называет Михаэля Андреа "моим первым бедным компаньоном здесь, в Голландии", и биография Гихтеля подробно описывает, как он оказывал финансовую поддержку Андреа.⁵⁰ Однако, если мы критически рассмотрим этот отчет, то сможем задаться вопросом: почему даже бывший профессор теологии, такой как Де Раадт, или пожилой религиозный диссидент, владевший ценными рукописями и создавший их, такой как Андреа, должны были склониться перед руководством Гихтеля. Прочитанная в этом свете, биография Гихтеля содержит намеки на то, что именно практически забытый Андреа оказался важным его соперником. Фукс, один из сотрудников, живший в одной комнате с Гихтелем, примирился с адвокатом-изгнанником на смертном одре, и их ссора объяснялась тем фактом, что Фукс "привязался к Михаэлю Андреа".⁵¹ Гихтелианцы в равной степени винили в отдалении Андреа Де Раадта, "который пообещал ему lapis philosophorum".⁵² Можно утверждать, что и Де Раадт, и Андреа сами по себе были лидирующими и харизматичными фигурами, и разногласия Гихтеля с ними, возможно, были основаны на их нежелании признавать его авторитет — или его принимать их. Уберфельд и его соратники, которые в совокупности стали известны как "Братья-ангелы", ретроспективно изобразили Гихтеля единственным законным наследником Бёме и умолчали о многих бывших его друзьях и врагах, которые значительно усложняют этот образ. Предстоит провести еще много исследований запутанных и противоречивых сетей так называемых "бёмеистов" в Голландии.

Помимо Де Раадта и Михаэля Андреа, сам Бреклинг был еще одним конкурентом в этой борьбе за доминирование среди энтузиастов Бёме. В отрывке из рукописи, написанном около 18 ноября 1684 года, малоизвестный химик-практик Питер Мориц утверждал, что "Ф.Б. [Фридрих Бреклинг]... назначил себя папой бёмеистов".⁵³ Возможно именно в контексте этой борьбы, в более поздних автобиографических документах Бреклинга утверждается, что он впервые столкнулся как с алхимией, так и с трудами Якоба Бёме в студенческие годы, в Гиссене, в начале 1650-х годов. Он приписывал профессору медицины Иоганну Таккиусу то, что тот познакомил его и с тем и другим.⁵⁴ И все же в течение почти тридцати лет семена интереса Бреклинга к алхимии и теософии оставались под спудом, чтобы расцвести и принести плоды, когда полное собрание сочинений Бёме вышло в свет в Амстердаме. Учитывая все обстоятельства, кажется, что Бреклинг преувеличил свои аргументы, когда задним числом объявил о своей помолвке как с Бёме, так и с алхимией.

Написанное в 1688 году или ранее пренебрежительное письмо Гихтеля по поводу "Антикаловиуса" Бреклинга, спорной работы в защиту Бёме, вероятно, написанной около 1685 года, также указывает на соперничество.⁵⁵ Будучи корректором, работавшим на Кунрадуса, Бреклинг вполне мог близко познакомиться с трудами Бёме за несколько лет до Гихтеля и его голландских друзей: в конце концов, только между 1676 и 1678 годами Кунрадус напечатал одиннадцать изданий Бёме.⁵⁶ Известный под голландским именем Хендрик Битс, Генрих Бетке — друг Бреклинга, который познакомил его с Гиффтхейлем еще в 1656 году, - финансировал эту впечатляющую серию публикаций.⁵⁷ Благодаря многочисленным изданиям Бёме в 1660-х годах, Бетке и Кунрадус заложили основу для полного собрания сочинений 1682 года.

В 1678 году второе издание "Mysterium magnum" стало кульминацией их сотрудничества. В отличие от испорченного первого издания, это было основано на личной копии Франкенберга, который тщательно сравнил ее с автографом Бёме⁵⁸. Это важно, поскольку означает, что и Бетке, и Кунрадус, а возможно, и Бреклинг также имели доступ к коллекции Бейерланда до того, как Гюйгенс приобрел ее в 1680 году. Действительно, в те самые годы Бреклинг жил в доме Кунрадуса, и каталог предполагаемых произведений, опубликованный им в 1678 году, уже содержит возможные намеки на Бёме и его труды.⁵⁹ Среди всех людей, тесно связанных с этой сетью, Гихтель, возможно, был одним из самых последних, кто проявил активный интерес к Бёме и его рукописным трудам.

"Christus Mysticus" и "Pseudosophia Mundi" Бреклинга

В хронологическом описании Бреклингом его собственной жизни за 1682 год указано, что он "напечатал труды Якоба Беме" (gedrücket Jacob Boemen Schrifften) и ряд публикаций, автором которых был он сам.⁶⁰ Чаще всего Бреклинг использовал такую формулировку для своих собственных достижений. Это делает весьма примечательным тот факт, что он упомянул полное собрание сочинений Бёме на одном дыхании с целым списком своих работ — так сказать, среди своих ежегодных достижений. В 1686 году он также использовал ту же фразу для книги Бартоломеуса Склеи "Теософические чтения", в издании которой ему предстояло сыграть важную роль. Истинная роль Бреклинга в издании Бёме остается неизвестной, однако, очевидно, не имелось недостатка в страницах, которые нуждались в корректуре, по мере того, как труды теософа поступали в печать. Также Бреклинг демонстрирует хорошее знакомство с теософией Бёме, начиная с 1682 года. Некоторые из самых ранних датированных свидетельств знакомства Бреклинга с Бёме можно найти в тех же самых трактатах, в которых описывается его духовная алхимия: "Christus mysticus, sol et sal Sapientiae" и "Pseudosophia mundi", опубликованных в 1682 году. Теософ фигурирует в обоих текстах: "Мистический Христос" именует его "тевтонцем" в ряду пророков, живших почти одновременно, а "Псевдософия" описывает три принципа в полном соответствии с работами Бёме.⁶¹ Что касается Бреклинга, то знакомство с теософом из Герлица, по-видимому, окончательно взрастило семена интереса к натурфилософии и алхимии или химистике, предположительно посеянные Таккиусом почти тридцатью годами ранее.

Поскольку Бреклингу, таким образом, удавалось заработать больше, чем он обычно зарабатывал работой над изданием Бёме, он немедленно финансировал ряд своих собственных публикаций. В 1681 году он напечатал два трактата за 12 рейхсталеров, и в течение следующего года последовало еще много названий.⁶² Из-за хронической нехватки средств Бреклинг экономно расходовал бумагу как при написании, так и при печати: его главная издательская стратегия состояла в том, чтобы набирать насколько можно мелким шрифтом на как можно меньшем количестве бумаги, и он использовал этот подход в большинстве своих рукописей (см. рис. 6.1). Таким образом, несмотря на их скромный внешний вид, его трактаты — многие из них были напечатаны всего на одном листе или шестнадцати страницах — содержали довольно длинные проповеди и обличительные речи. Из-за скандального прошлого и противоречивых взглядов Бреклинга, большинство его публикаций появлялись без оттиска издателя или типографии. По-видимому, он часто работал со своим давним домовладельцем и работодателем Кристоффелем Кунрадусом, чьи произведения внесли значительный вклад в поток неортодоксальной немецкой литературы, печатавшейся в Амстердаме на протяжении XVII века.⁶³ Сотрудничество Бреклинга с Кунрадусом, основанное на общих взглядах на религию, началось в 1660 году и продолжалось после его смерти в 1684 году благодаря участию вдовы последнего в более поздних проектах.⁶⁴ Представляется разумным предположить, что Бреклинг публиковал себя сам, и что Кунрадус был печатником большинства его работ.

Таким же образом заполненные титульные страницы книг Бреклинга "Мистический Христос, солнце и соль мудрых" и "Псевдософия мира" содержат поразительную смесь мистического и алхимического языка. Насыщенный библейскими аллюзиями, "Мистический Христос", изображаемый как "солнце и соль мудрости", имел отчетливо алхимический оттенок.⁶⁵ В прочно укоренившемся соответствии солнце означало золото, а соль была одним из трех принципов Парацельса. Этот мистический Христос "приглашал всех мистиков и величайших теологов, философов, адептов, магов и пансофов" к достижению выраженно алхимических целей: "чтобы высшее соединилось с низшим и чтобы, следуя истинному и мистическому пути, летучее стало фиксированным, а фиксированное - летучим, и таким образом работа Божья, начатая на земле, была бы завершена ради преславной экзальтации единственного Бога и поистине бесконечной мультипликации верующих."
Используемый здесь язык насыщен алхимическими терминами, хотя они также игриво переосмысливаются, например, "экзальтация" (сублимация или очищение вещества) относится к поклонению Богу, а "мультипликация" (повышение эффективности тинктуры) - к распространению Евангелия.⁶⁶ Таким образом, духовная алхимия Бреклинга включала в себя практику поклонения, которая одновременно экзальтировала и Бога и верующего, а члены тела Христова на земле умножались по мере того, как божественная тинктура делала свое дело.
Вероятно, первый из этих двух трактатов, "Мистический Христос", заканчивается разделом, который на нескольких страницах содержит много духовной алхимии. Соответственно, он озаглавлен ‘Мистический путь (Via Mystica) за завесу, к сокрытым сокровищам мудрости, открытый и низведенный до уровня мистиков и магов, чтобы камень и мистическая тинктура (Lapis et Tinctura Mystica) могли быть открыты им".⁶⁷

Принимая во внимание ключевые заявления и фразы из "Мистического пути", "Псевдософия", по сути, подхватывает нить там, где обрывался более короткий текст. Например, призыв "искать Бога более, чем золота" появляется на последней странице "Мистического Христа" и снова в "Псевдософии мира".⁶⁸ Второй трактат стремится ниспровергнуть лжеучение мира и заменить его ‘истинной теософией’ и обещает наметить "истинный путь к христианской, универсальной, внутренней и центральной пансофии". Среди множества других заявленных целей мы находим следующие две, сформулированные алхимическим языком: "чтобы... древо жизни, панацея, камень и универсальная мистическая тинктура проповедали евангелие каждому... и все адепты, маги и теософы были бы приглашены к общению со Христом и его мистическими членами и нищими с небес".⁶⁹ Благодаря духовной алхимии, утверждал Бреклинг, верующие могут стать частью тела Христова.

Бреклинг начинает "Мистический путь" в "Christus mysticus" с обращения к нескольким алхимическим авторам. Среди них были Генрих Кунрат и английский врач Роберт Фладд, оба прославившиеся богато иллюстрированными томами арканических знаний. Бреклинг подчеркнул, что все эти авторитеты придают решающее значение самопознанию: в той мере, в какой "мы глубоко познаем самих себя, входим в себя и открываем себя, мы также познаем и откроем все тайные мистерии, сокровища и силы Священного Писания, природы и всех созданий". Здесь Бреклинг перефразирует отрывок из "прекрасного" "Clavis philosophiae et alchymiae" ("Ключа к философии и алхимии") Роберта Фладда 1633 года⁷⁰, однако английский розенкрейцер сформулировал это с точностью до наоборот: "Гебер", авторитетный писатель, которого в то время все считали арабским алхимиком, "учит, что человек не может достичь совершенства в истинной химии, если он сначала не распознает ее принципы внутри себя".⁷¹ Близко знакомый с неортодоксальной литературой семнадцатого века и бегло знакомый с авторами-алхимиками, Бреклинг привлекает внимание к их общей черте: они содержали многочисленные наставления в духе ‘Познай самого себя’. "Введение в человека" Иоганна Зибмахера было, по сути, продолжительным размышлением на эту тему.

Одобрительная ссылка Бреклинга на “Ключ” Фладда важна: согласно Хьюварду Тилтону, именно здесь "само словосочетание "духовная алхимия"... впервые встречается в эзотерическом контексте".⁷² Действительно, Фладд использовал латинскую alchymia spiritualis по меньшей мере дважды, один из примеров находится на той же странице, что и цитируемый Бреклингом.⁷³ Таким образом, "Ключ" Фладда содержал обширный пассаж о "духовной алхимии", который Бреклинг, должно быть, читал. Поэтому неслучайно он включает Фладда в список "свидетелей истины среди врачей и химиков".⁷⁴ Поскольку имеется мало оснований полагать, что англичанин был знаком с трудами Бёме к началу 1630-х годов, пример Фладда показывает, что можно было независимым путём прийти к очень похожим выводам о духовной алхимии.

Целью собственно духовной алхимии Бреклинга было становление верующего мистическим адептом. Но чтобы достичь этого, верующему сначала нужно было подвергнуться трансмутации. Больше, чем парэргон лабораторной алхимии,
Бреклинг подчеркивал важность духовной алхимии в строго мистических терминах и ссылался на три пути: пурификации, иллюминации и унификации: "Прежде всего и превыше всего позаботьтесь о том, чтобы — чрез путь очищения, просветления и единения... вы могли превратиться в чистое золото во Христе и обновиться, чтобы вы могли, в свою очередь, готовить, совершенствовать и окрашивать других тинктурой света, с помощью которой вы до этого были трансформированы и обожествлены." Как только мистический союз и духовная трансмутация будут реализованы, обожествленные верующие смогут трансмутировать других. В этом отношении их можно рассматривать как духовных адептов или "живые камни", в противоположность "богатым мира сего" и мошенничествующим "алхимикам, продавцам процессов и мертвых камней".⁷⁵

Только познавая самого себя, мистически переживая Страсти Христовы и терпя издевательства мира cего, можно было достичь этого состояния обожествления.
Духовные адепты "сначала позволяют приготовить себя, очистить, окрасить и соединить со Христом, прежде чем применить тинктуру к совершенстванию металлов вне самих себя, таким образом изучая истинный процесс применительно к себе самим и процессу Христа на кресте — страдание, смерть и воскрешение в нем".⁷⁶ В терминах, напоминающих "Signatura rerum" Бёме, Бреклинг описал Страсти Христовы как химические: те, кто потеряют себя и полностью отдадутся химическому процессу креста, у Христа найдут гораздо больше глазной мази и очищенного золота, чем у всех врачей и философов, с помощью которых они могут обновиться, укрепиться и окраситься так, чтобы противостоять великим испытаниям огнем, которые грядут, и, подобно фиксированной тинктуре, выдержать все испытания огнем, в которых мир с его фарисеями, софистами и алхимиками должен зачахнуть и быть пожран.⁷⁷

Бреклинг имел в виду отрывок из Первого послания Павла к Коринфянам, в котором говорилось, что мирские дела будут сожжены, но дела благочестивые выдержат Божий огонь.⁷⁸ Став фиксированными тинктурами в конце великой работы духовной алхимии, истинно верующие проявят себя при испытании и не будут подвергнуты испытаниям во время Страшного Суда.

Как только эргон будет завершен, парэргон воспоследует как нечто само собой разумеющееся. Вспоминая распространенный прием, часто повторяющийся в алхимической литературе, эти духовные адепты затем используют философский камень, чтобы облегчить участь своих ближних. Вступив в "это подражание Христу, когда они просят у Бога lapis ради поддержки и в качестве лекарства для своих бедных братьев и производят его, они используют его с этой целью по-христиански и осторожно".⁷⁹ Для истинного духовного химика или адепта философский камень лабораторной алхимии был не более чем приятным бонусом. Здесь многое звучит знакомо, и Бреклинг иногда доходчиво сводит в один пассаж то, что оставалось в основном скрытым у таких авторов, как Абрахам фон Франкенберг.

В то же время Бреклинг значительно расширил сферу духовной алхимии, включив в нее также экклезиологию: вместо описания духовного тела воскресения он больше интересовался невидимой церковью истинно верующих как "духовным телом Христа".⁸⁰ Тем не менее, принимая во внимание лютеранское учение о вездесущем теле Христовом, мы можем предположить, что Бреклинг воспринял это скорее буквально, чем фигурально, в соответствии с собственно духовной алхимией.

Кроме того, Бреклинг рассматривал лжеучителей как мошенничествующих алхимиков, проводя аналогии в негативном направлении. Действительно, Бреклинг часто использовал термин "алхимики" (Alchymisten) с явно негативными ассоциациями, противопоставляя их адептам и химикам (Chymici).
Подобное различие уже имело место в "Водном Камне" Зибмахера, работе, которую Бреклинг хорошо знал.⁸¹ Однако, в отличие от Зибмахера, который имел в виду реальных мошенников, претендующих на знание лабораторной алхимии, бывший священник экстраполировал общее различие между мошенниками-шарлатанами и настоящими алхимиками, обладающими глубокими познаниями в натурфилософии, из области лабораторной алхимии в духовную алхимию. В недвусмысленных выражениях он выразил свое пожелание, "чтобы дух Христа и Илии изгнал всех фальшивых золотоделателей, прислужников тельцов", поклоняющихся золотому идолу Аарона, "продавцов процессов, разносчиков отпущения грехов, утешителей Адама" - ветхого, неискупленного человека, в противоположность новому рождению— ‘теолонгианцев’, которые кажутся возвышенными, но лишены слова Божьего, ‘софистов, симонистов и книжников, слуг Вавилона-Ваала и [собственной] утробы из храма Бога и натуры мечом и хлыстом Христа".⁸² Это отражало два тесно связанных ключевых элемента его теологии и практики: резкую критику духовенства в институциональных церквях всех конфессий и, напротив, глубокое сочувствие к преследуемым инакомыслящим, страдающим из-за первых. Таким образом, это значительное событие было прямо связано с искренней поддержкой Бреклингом братьев-изгнанников и его многолетней враждой с ортодоксальным духовенством, соответственно.

Бреклинг противопоставлял истинного духовного адепта как лабораторным алхимикам, которые стремились к мирской выгоде, так и ложным духовным алхимикам — религиозным учителям и проповедникам, которые вводили верующих в заблуждение легкомысленными обещаниями спасения. Отрывок из "Псевдософии" довольно подробно описывает этих "ложных, земных, плотских, антихристианских, лживых, вводящих в заблуждение и сатанинских учителей, пророков, священников, теологов, юристов, врачей, магов, каббалистов, алхимиков, предсказателей, толкователей знамений, астрологов, философов и соблазнителей". Вместо того, чтобы умереть для себя во Христе, алхимики, как наименее вредные из двух групп, "живут для себя... и ищут самих себя и золота больше, чем Бога, или они становятся благочестивыми и ищут Бога ради золота, чтобы найти камень. Они чтут труды философов превыше слова Божьего, и хотят таким образом украсть Божьи секреты подобно Люциферу". Вместо того, чтобы сосредоточиться на духовной алхимии, их цели ограничены хризопеей и ятрохимией: "они хотят лечить и подкрашивать металлы и вонючий мешок с опарышами", то есть человеческое тело, "а не свою вечную душу". Глядя вовне, они ищут кратчайший путь к целям, которые поистине могут быть достигнуты только через самоанализ и мистическое отождествление со Христом: "они изучают и покупают множество ложных процессов из книг или у алхимиков и передают процесс Христа через крест, огонь и смерть. Они хотят распознать и осмыслить природу и ее скрытые секреты, центры и сокровища вне себя, прежде чем исследовать самих себя. . . . По этой причине они полностью отклоняются от скрытой мудрости и пребывания Христа внутри нас (Einwohnung Christi in uns)".⁸³ Алхимики, которые сосредоточили всё своё внимание на внешнем мире и лаборатории, как правило, пренебрегали самоанализом, перерождением и культивированием Христа in nobis. Не причиняя вреда другим, они, главным образом, препятствовали собственному собственному духовному прогрессу.

Лжедуховные алхимики напротив казались Бреклингу гораздо более опасными. Они были самыми злостными врагами, поскольку подвергали опасности не только кошельки легковерных, но и их бессмертные души. Для Бреклинга определяющей чертой истинных мистических адептов была спасительная вера, основанная на мистическом отождествлении со Христом. Это контрастировало с верой, которая оставалась ограниченной словами и согласием с определенными убеждениями, которые лжедуховные алхимики стремились внушить своей аудитории. Следовательно, они были служителями и учителями, которые являли собой яркий пример того, как слепой ведет слепого: "Такие псевдо-теологи, софисты, алхимики и строители Вавилона обречены сбивать себя и всех, кто следует за ними, с пути истинного на тысячу ложных путей, таким образом обманывая и разрушая мир и все конфессии вместе с самими собой".⁸⁴ Вместо истинной, спасительной веры, "стоящей больше, чем очищенное золото, испытанное в огне", эти лжепроповедники учили простым историческим верованиям и совершали внешние ритуалы, предлагая "фальшивое золото, которое обретает наибольший почёт, хвалу, и уважение в народе." Они относились к преследуемым верующим так же, как надменный фарисей к раскаявшемуся мытарю: оценка Христа перевернула мирские стандарты.⁸⁵ В духовной алхимии Бреклинга лжеучение стало отождествляться с фальшивым спиритуальным золотом, за которое прихожане, финансово поддерживающие своих служителей, к сожалению, платили твердой монетой. Бреклинг призывал своих читателей, "истинных детей, магов, адептов и теософов, избранных Богом", остерегаться лжедуховных алхимиков, а также их никчемного товара. Вместо того, чтобы смотреть снизу вверх на святош на кафедрах, они должны "обратиться к смиренным и бедным членам церкви Христовой, разделяющим его крест". Другими словами, истинные верующие, которые образовали невидимую церковь Христа, разделили судьбу незримой материи философского камня, как описано в алхимической литературе, и Христа, как "камня, который отвергли строители". Все "попирали их ногами, как камни, в которых часто скрывается благородная тинктура и сокровище".⁸⁶ Бреклинг противопоставлял это тому, как духовные адепты обращались с истинно верующими. Используя все имеющиеся в их распоряжении средства (такие как lapis philosophorum), духовные адепты "таким образом питают, одевают, дают кров, посещают Христа в его духовном теле и членах, заботясь о них при жизни и по смерти". Это было именно тем, что сам Бреклинг делал со своими скудными средствами, за свою долгую карьеру он похоронил многих своих бедных коллег.⁸⁷ Точно так же, как самое презираемое вещество содержало потенциал для получения тинктуры в лабораторной алхимии, эти преследуемые верующие также могли дать нечто чрезвычайно важное. Однако лишь очень немногие люди стремились собрать свои духовные прозрения так, как это делал Бреклинг: "истинные теологи, юристы, врачи, химики, маги, каббалисты, мистики, мистериархи, философы, астрологи, прорицатели, врачи и пансофисты, рожденные от Бога или признанные, посланные, благословленные и обучаемые Богом . . . ищут лучшее и все то, что наиболее необходимо, и они часто находят это у тех, кто наименьший из всех и кого больше всего презирают, в ком Бог наиболее глубоко сокрыл это от возвышенных".⁸⁸ Именно в этом смысле Бреклинга можно также представить алхимиком книжного знания, спагирически "разделившего всех писателей на хороших, еще более лучших и непревзойденных, а также отделившего (тех)... которые есть зло".⁸⁹

Собирая документы, оставленные живыми камнями в качестве "Божьего библиотекаря", Бреклинг был в равной степени адептом, который распознал их потенциал превращения в тинктуры, к чему многие другие были слепы.⁹⁰ Сочетая свои книжные алхимические поиски с гостеприимством, которое он оказывал религиозным инакомыслящим по всему миру десятилетиями, Бреклингу удалось создать одно из богатейших хранилищ источников немецкого религиозного инакомыслия на протяжении XVII века.⁹¹ Вдохновленный использованием алхимического языка Бёме, Бреклинг описал свою самобытную духовную алхимию в двух крошечных брошюрах, опубликованных в 1682 году: "Christus mysticus, sol et sal sapientiae" и "Pseudosophia mundi". Заявления Бреклинга исключительны тем, насколько явно они привлекают внимание к мистицизму, лежащему в основе большей части духовной алхимии. Он ввел новшества, применив различие между мошенничествующими алхимиками и истинными адептами духовной алхимии. Что дало ему алхимическую вариацию контраста между духовенством, практикующим свое жреческое ремесло, и истинно верующими, которые страдали от преследований. Кроме того, Бреклинг рассматривал этих "свидетелей истины", как он их называл, и членами тела Христова, и неприметными, часто отвергаемыми камнями, которые, тем не менее, содержали тинктуру. Окончательная трансмутация тел отдельных верующих в состояние, соответствующее воскресшему телу Христа, играла для него менее важную роль. Чтобы восстановить этот аспект духовной алхимии, нам нужно изучить незамеченный вклад Бреклинга в творчество малоизвестного автора, который был активен в конце шестнадцатого века.

(продолжение неизбежно)

Примечания

1. Important publications include Friedrich Breckling, Autobiographie: Ein frühneuzeitliches Ego-Dokument im Spannungsfeld von Spiritualismus, radikalem Pietismus und Theosophie, ed. Johann Anselm Steiger (Tübingen: Niemeyer, 2005); Brigitte Klosterberg, Guido Naschert, and Mirjam-Juliane Pohl, eds., Friedrich Breckling (1629–1711): Prediger, “Wahrheitszeuge” und Vermittler des Pietismus im niederländischen Exil (Halle: Verlag der Frankeschen Stiftungen, 2011). Guido Naschert is currently preparing the results of his research project on Breckling’s networks for publication.

2. On the Zwolle years, see Paul Estié, ‘Die Auseinandersetzung von Charias, Breckling, Jungius und Gichtel in der lutherischen Gemeinde zu Kampen 1661–1668,’ Pietismus und Neuzeit 16 (1990): 31–52; Paul Estié, ‘Die Entlassung Friedrich Brecklings als Pfarrer der Lutherischen Gemeinde zu Zwolle, 1667–1668,’ Pietismus und Neuzeit 18 (1992): 9–39. On Breckling’s study and semi-public library in The Hague, see Guido Naschert, ‘Knorr von Rosenroth als “Wahrheitszeuge” Friedrich Brecklings,’ MorgenGlantz 23 (2013): 131–52, on 146–50.

3. For a summary, see Paul Hoftijzer, ‘Metropolis of Print: The Amsterdam Book Trade in the Seventeenth Century,’ in Urban Achievement in Early Modern Europe: Golden Ages in Antwerp, Amsterdam and London, ed. Patrick O’Brien et al. (Cambridge: Cambridge University Press, 2001), 249–63. For accounts of the Dutch Golden Age and its intellectual climate, see Maarten Prak, Gouden Eeuw: het raadsel van de Republiek (Nijmegen: SUN, 2002); Eric Jorink, Reading the Book of Nature in the Dutch Golden Age, 1575–1715, trans. Peter Mason (Leiden: Brill, 2010).

4. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 255–56 and 202–14, resp. On Sarnov or Zarnovius, see Gotha, FB: Chart. A 306, p. 124 (no. 14). For information on Sarnov’s two known works, in print and manuscript, respectively, see J. Bruckner, A Bibliographical Catalogue of Seventeenth-Century German Books Published in Holland (The Hague: Mouton, 1971), no. 213; Jörg Georg Becker and Nilüfer Krüger, Die theologischen Handschriften der Staats- und Universitätsbibliothek Hamburg, 4 vols. (Hamburg: Hauswedell, 1975–98), 2:54.

5. Gotha, FB: Chart. A 306, p. 184.

6. Breckling, Autobiographie, 18.

7. Gotha, FB: Chart. A 306, pp. 185–86.

8. Franckenberg, Briefwechsel, 363, 371.

9. Klosterberg et al., Friedrich Breckling, ‘Zeittafel,’ 155–56.

10. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 251–52. Not much is known about Münster; see e.g. Gotha, FB: Chart. A 306, p. 115 (no. 2); Franckenberg, Briefwechsel, 330–31. On Gifftheil, see e.g. Ernst Eylenstein, ‘Ludwig Friedrich Gifftheil: Zum mystischen Separatismus des 17. Jahrhunderts in Deutschland,’ Zeitschrift für Kirchengeschichte 41 (1922): 1–62; K. Gibson, ‘Apocalyptic and Millenarian Prophecy in Early Stuart Europe: Philip Ziegler, Ludwig Friedrich Gifftheil and the Fifth Monarchy,’ in Prophecy: The Power of Inspired Language in History 1300–2000, ed. Bertrand Taithe and Tim Thornton (Stroud: Sutton, 1997), 71–84. Leigh Penman is currently preparing a monograph on Gifftheil.

11. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 268–71.

12. Estié, ‘Charias, Breckling, Jungius und Gichtel,’ 31–32.

13. For Seidenbecher’s detailed diary and additional notes, see Gotha, FB: Chart. A 291, pp. 23–52. An eighteenth-century summary in Latin is provided by Verpoorten, Seidenbecheri vita, 25–30.

14. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 262.

15. Estié, ‘Charias, Breckling, Jungius und Gichtel,’ esp. 33, 46. See also Estié, ‘Die Entlassung Friedrich Brecklings.’ For more on the role of the Amsterdam consistory for Lutheran congregations in the Low Countries, see e.g. Frits Praamsma, Zacharias Webber (1644–1696): Irenisch lutheraan—verlicht protestant. Kerk en theologie in het denken van een zeventiende-eeuws kunstschilder (Delft: Eburon, 2013), ch. 3.

16. Gotha, FB: Chart. B 198, ff. 32r–34v, 390r–91v (autograph), 392r–94v. For the relevant typescript catalogue, see Gertraud Zaepernick, Verzeichnis der Handschriftenbestände pietistischer, spiritualistischer und separatistischer Autoren des 17. und 18. Jahrhunderts in der Landesbibliothek Gotha sowie in anderen Handschriftensammlungen und Archiven in Gotha und Erfurt (n.p., 1965/68), 75, 82.

17. Gotha, FB: Chart. B 198, f. 390v. Compare Verpoorten, Seidenbecheri vita, 260.

18. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 250.

19. Verpoorten, Seidenbecheri vita, 264–66; Friedrich Breckling, Christus iudex in et cum sanctis contra gentes, secundum iudicium et iustitiam. Das Geheimniß des Reichs von der Monarchi Christi auff Erden ([Amsterdam], 1663), f. **6r–8v.

20. For later remarks regarding Seidenbecher, see Friedrich Breckling, Anticalovius, sive Calovius cum asseclis suis prostratus et Jacob Bohmius cum aliis testibus veritatis defensus (n.p.: Gedruckt vor Andream Luppium, 1688), f. F6r/v; Gotha, FB: Chart. A 306, pp. 122–23 (no. 12). Breckling’s late letters to Olaus Bjorn frequently revolve around millenarianism; see e.g. Gotha, FB: Chart. B 197, esp. f. 38r/v.

21. Breckling to Francke, 15 September 1697; Gotha, FB: Chart. B 195, p. 31.

22. Estié, ‘Die Entlassung Friedrich Brecklings,’ 11–13. Breckling gave his wife’s date of birth as 26 December 1642; Breckling, Autobiographie, 34.

23. Estié, ‘Die Entlassung Friedrich Brecklings,’ 11–16.

24. Frans A. Janssen, ‘Die erste Ausgabe von Böhmes gesammelten Werken 1682,’ in Harmsen, Jacob Böhmes Weg in die Welt, 249–54. An earlier, English version of this article is also available: Frans A. Janssen, ‘Böhme’s Wercken (1682): Its Editor, Its Publisher, Its Printer,’ Quaerendo 16 (1986): 137–41.

25. Gichtel’s long letter to Breckling from 2 February 1660 relates his experience in prison; Gotha, FB: Chart. A 413, ff. 229r–33r.

26. E.g. Friedrich Breckling, Christus cum suis prophetis et apostolis redivivus: Gottes Wort, Welches Gott dieser gegenwärtigen Welt in allen Ständen, Secten und Oertern selbst redet ([Amsterdam], 1661), 107.

27. Gotha, FB: Chart. A 413, f. 234r/v. Arnold had published a number of Gichtel letters in 1700 and the next year, but married during 1701, which caused the rupture of his relationship with Gichtel; Gertraud Zaepernick, ‘Johann Georg Gichtels und seiner Nachfolger Briefwechsel mit den Hallischen Pietisten, besonders mit A. M. Francke,’ Pietismus und Neuzeit 8 (1982): 74–118, on 90, 94.

28. For important remarks in this connection, see Gilly, ‘Zur Geschichte und Überlieferung der Handschriften Jacob Böhmes,’ 43–46, with nn. 13 and 16–17 on 403–4; see also 465 and 491 in the same volume.

29. Janssen, ‘Böhme’s Wercken.’

30. Gotha, FB: Chart. A 291, p. 35; Verpoorten, Seidenbecheri vita, 26; Gotha, FB: Chart. A 306, p. 117.

31. Eventually, however, Gichtel did work as a corrector and translator: Christiaan Sepp, Geschiedkundige nasporingen, 3 vols. (Leiden: De Breuk & Smits, 1872–75), 2:200. Sepp’s source does not explicitly mention the Blaeu firm, on which see e.g. Marijke Donkersloot-de Vrij, Drie generaties Blaeu: Amsterdamse cartografie en boekdrukkunst in de zeventiende eeuw (Zutphen: Walburg, 1992). On proofreading as a low-income profession for the highly educated, see Anthony Thomas Grafton, Humanists with Inky Fingers: The Culture of Correction in Renaissance Europe (Florence: Olschki, 2011), 43–44; Ernestien G. E. van der Wall, ‘De mystieke chiliast Petrus Serrarius (1600–1669) en zijn wereld’ (PhD thesis, Rijksuniversiteit Leiden, 1987), 61–67.

32. Johann Georg Gichtel, Theosophia Practica: Halten und Kämpfen ob dem H. Glauben bis ans Ende, 3rd, augmented, and improved ed., 7 vols. (Leiden, 1722), 7:74–75; Petrus Serrarius and Benedict Bahnsen, Catalogus variorum . . . Librorum, ed. [Johann Georg Gichtel] (Amsterdam: Typis Jacobi van Velsen, in de Kalverstraet, op d’Ossesluys, 1670), title page.

33. On the catalogue’s rediscovery, see Ernestien G. E. van der Wall, ‘A Philo-Semitic Millenarian on the Reconciliation of Jews and Christians: Henry Jessey and His “The Glory and Salvation of Jehudah and Israel” (1650),’ in Sceptics, Millenarians, and Jews, ed. David S. Katz and Jonathan I. Israel (Leiden: Brill, 1990), 161–84, on 161. On the wrong binding order, see Reinhard Breymayer, ‘Auktionskataloge deutscher Pietistenbibliotheken,’ in Bücherkataloge als buchgeschichtliche Quellen in der frühen Neuzeit, ed. Reinhard Wittmann (Wiesbaden: Harrassowitz, 1984), 113–208, on 160.

34. Serrarius and Bahnsen, Catalogus variorum . . . Librorum, 38–41. For more on Bahnsen’s library, see Dietrich Hakelberg, ‘Die fanatischen Bücher des Benedikt Bahnsen: Leben und Bibliothek eines religiösen Dissidenten,’ Bibliothek und Wissenschaft 48 (2015): 113–46; Hartmut Beyer et al., ‘Bibliotheken im Buch: Die Erschließung von privaten Büchersammlungen der Frühneuzeit über Auktionskataloge,’ in Kodikologie und Paläographie im Digitalen Zeitalter 4, ed. Hannah Busch, Franz Fischer, and Patrick Sahle (Norderstedt: BoD, 2017), 43–70.

35. On De Raadt, see Frank van Lamoen, ‘Verliefd op Sophia: Alhart de Raadt (1640– 1716) en de vrienden van Jacob Boehme,’ Geschiedenis van de wijsbegeerte in Nederland 13 (2002): 119–63.

36. On Rothé, see e.g. K. H. D. Haley, ‘Sir Johannes Rothe: English Knight and Dutch Fifth Monarchist,’ in Puritans and Revolutionaries: Essays in Seventeenth Century History Presented to Christopher Hill, ed. D. Pennington and K. Thomas (Oxford: Oxford University Press, 1978), 310–32; Frank van Lamoen, ‘Chiliast contra stadhouder: Johannes Rothé (1628–1702),’ Mededelingen van de Stichting Jacob Campo Weyerman 22 (1999): 145–59. For Breckling’s portrayal of Rothé as a heretic, see Gotha, FB: Chart. A 306, p. 230 (no. 4).

37. Gichtel, Theosophia Practica, 7:162–63. Judging from the date, the treatise would have to be the following: Johann Georg Gichtel, Citatie voor Godts Gericht . . . Aen het luytersche consistorie tot Amsterdam (Kampen, 1668). See also Breckling, Autobiographie, 34 (n. 377).

38. Gichtel, Theosophia Practica, 1:105; Breckling, Autobiographie, 39; for Breckling’s son, see 37.

39. Lamoen, ‘Verliefd op Sophia,’ 122–23, 136–37. On Jean de Labadie and the community he founded, see T. J. Saxby, The Quest for the New Jerusalem: Jean de Labadie and the Labadists, 1610–1744 (Dordrecht: Nijhoff, 1987).

40. Gichtel, Theosophia Practica, 7:188. For a rare moment of humility, see Gichtel, Theosophia Practica, 3:194.

41. Gichtel, Theosophia Practica, 7:188.

42. Gichtel, Theosophia Practica, 1:115.

43. Zaepernick, ‘Gichtels und seiner Nachfolger Briefwechsel,’ 82–84, 86, 88–90, 92– 93, 112.

44. Lucinda Martin, ‘“God’s Strange Providence”: Jane Lead in the Correspondence of Johann Georg Gichtel,’ in Jane Lead and Her Transnational Legacy, ed. Ariel Hessayon (London: Palgrave Macmillan, 2016), 187–212, on 195, 205. On Leade (also Lead), her life and works, see e.g. Ariel Hessayon, ‘Lead’s Life and Times’ (pts. 1–3), in Hessayon, Jane Lead, 13–90; Julie Hirst, Jane Leade: Biography of a SeventeenthCentury Mystic (Aldershot: Ashgate, 2005); Nils Thune, The Behmenists and the Philadelphians: A Contribution to the Study of English Mysticism in the Seventeenth and Eighteenth Centuries (Uppsala: Almquist & Wiksells, 1948), chs. 2 and 3.2. Lucinda Martin is currently preparing an edition of Leade’s extant correspondence.

45. Kaspar Bütikofer, Der frühe Zürcher Pietismus (1689–1721): Der soziale Hintergrund und die Denk- und Lebenswelten im Spiegel der Bibliothek Johann Heinrich Lochers (1648–1718) (Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2009), 234–36; Harmsen, Jacob Böhmes Weg in die Welt, 491; Bernard Gorceix, Johann Georg Gichtel: Théosophe d’Amsterdam (Paris: l’Age d’Homme, 1975), 32–35.

46. Lamoen, ‘Verliefd op Sophia,’ 137.

47. Harmsen, Jacob Böhmes Weg in die Welt, 403, n. 13; see also 404, n. 16.

48. Gichtel, Theosophia Practica, 7:193.

49. The Hague, KB: Ritman Kerncollectie, PH266 M140, no. 5, p. 17. Exorcising the taint of these editors was part of the motivation for the third edition of Boehme’s complete works; see Günther Bonheim, ‘Die “große Reinigung” vom “gemeinen Geiste”: Zu den Umständen der Entstehung der dritten Böhme-Gesamtausgabe 1730/31 und zu ihrem philologischen Ertrag,’ in Kühlmann and Vollhardt, Offenbarung und Episteme, 451–62.

50. Wrocław, BU: Ms. Akc. 1977/109, p. 40. See also Gichtel, Theosophia Practica, 7:169–73.

51. Gichtel, Theosophia Practica, 7:132.

52. Gichtel, Theosophia Practica, 7:213; see also 424–25. Gichtel and Überfeld both characterised Andreae as a philosophus, which could be interpreted as a synonym for ‘alchemist’; see e.g. Gichtel, Theosophia Practica, 7:171; The Hague, KB: Ritman Kerncollectie, PH261 M135, p. 26. For a product of Andreae’s and De Raadt’s increased collaboration in 1684, see Manchester, John Rylands Library: Latin MS 77.

53. London, British Library (BL): Sloane MS 2709, f. 160r/v. On Moritz and his papers, see Leigh T. I. Penman, ‘Statt “Briefe Böhmes an . . .” nun eine erste “Korrespondenz mit . . .”: Nachricht von der Entdeckung zweier Briefe Paul Kayms an Jacob Böhme,’ in Morgenröte im Aufgang: Beiträge einer Tagung zum 400. Jahrestag der Entstehung von Jacob Böhmes Erstschrift, ed. Günther Bonheim and Thomas Regehly (Berlin: Weißensee Verlag, 2017), 197–208; Mike A. Zuber and Leigh T. I. Penman, ‘Robert Boyle’s Anonymous “Crosey-Crucian” Identified: The German Alchemist and Religious Dissenter Peter Moritz,’ Notes and Records 74 (2020): 95–103; Mike A. Zuber, ‘Alchemical Promise, the Fraud Narrative, and the History of Science from Below: Peter Moritz’s Encounter with Robert Boyle and Ambrose Godfrey,’ Ambix 68 (2021): 28–48.

54. Gotha, FB: Chart. A 306, p. 183. The corresponding passage in the printed edition is considerably shorter: Arnold, Fortsetzung und Erläuterung, pt. 4, 1103.

55. Gotha, FB: Chart. A 413, f. 235r.

56. See the bibliographical descriptions and comments in Bruckner, Bibliographical Catalogue, nos. 432–37, 450–53, 465; Werner Buddecke, Die Jakob BöhmeAusgaben: Ein beschreibendes Verzeichnis, 2 vols. (Göttingen: Dr. Ludwig Häntzschel, 1937–57), vol. 1, nos. 19, 131, 133, 136–37, 141, 144, 147, 165, 178, 183. Breckling’s chronological account does not mention any of these: Breckling, Autobiographie, 44–48.

57. On Betke, see Willem Heijting, ‘Hendrick Beets (1625?–1708), Publisher to the German Adherents of Jacob Böhme in Amsterdam,’ Quaerendo 3 (1973): 250–80; Willem Heijting, Profijtelijke boekskens: Boekcultuur, geloof en gewin. Historische studies (Hilversum: Verloren, 2007), 209–42, esp. 220, 226, 230.

58. Buddecke, Böhme-Ausgaben, vol. 1, no. 165.

59. Friedrich Breckling, Compendium Apocalypseos reseratae: Kurtzer Außzug Auß einem grössern Tractat, oder Außlegung über die Offenbahrung Johannis ([Amsterdam], 1678), 11, nos. 17–18.

60. Breckling, Autobiographie, 53; see also 48, 54, 58, 60, 62.

61. Friedrich Breckling, Christus mysticus, sol et sal sapientiae ex summo ac infimo coelo ac centro erumpens cum luce benedictionis et igne maledictionis, ad salvandum filios lucis, et iudicandum filios tenebrarum ([Amsterdam], 1682), 7; Friedrich Breckling, Pseudosophia mundi cum falsis eius doctoribus de sede sua deturbata, et vera theosophia cum datore et doctore suo summo in thronum suum regalem exaltanda ([Amsterdam], 1682), 15. Boehme’s early reception history often saw him placed in the company of new prophets; see Penman, Hope and Heresy, ch. 2, esp. 48–53.

62. Breckling, Autobiographie, 52.

63. Bruckner, Bibliographical Catalogue, xiii; index (s.v. ‘Cunradus, Christoffel’).

64. Acting as publisher himself, Breckling had Cunradus print his early Ankündigung des Rach-tages and Das Ewige Evangelium in 1660; Bruckner, Bibliographical Catalogue, nos. 271–72. Breckling and Cunradus’ widow collaborated on the edition of Sclei’s works in 1686. See also Gotha, FB: Chart. B 198, f. 112v.

65. Breckling, Christus mysticus, title page. See e.g. Malachi 4:2; Mark 5:13. The alchemical language does not yet appear in Breckling’s announcement of related projects on mystical theology and ‘spiritual agriculture’ (Agricultura Spiritualis); see Breckling, Compendium Apocalypseos reseratae, 11–12, nos. 21–22.

66. Breckling, Christus mysticus, title page. For the alchemical meanings, e.g. Ruland, Lexicon alchemiae, s.v. ‘Exaltatio,’ ‘Multiplicatio.’

67. Breckling, Christus mysticus, 12.

68. Breckling, Christus mysticus, 16; Breckling, Pseudosophia mundi, 13.

69. Breckling, Pseudosophia mundi, title page.

70. Breckling, Christus mysticus, 12.

71. Fludd, Clavis philosophiae et alchymiae, 83. For recent work on Fludd, see Janacek, Alchemical Belief, ch. 2; Lauren Kassell, ‘Magic, Alchemy and the Medical Economy in Early Modern England: The Case of Robert Fludd’s Magnetical Medicine,’ in Medicine and the Market in England and Its Colonies, c. 1450–c. 1850, ed. Mark S. R. Jenner and Patrick Wallis (Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2007), 88–107. On Geber and the ‘Geber problem,’ see Principe, The Secrets of Alchemy, 33–45, 54–58; William R. Newman, The Summa Perfectionis of Pseudo-Geber: A Critical Edition, Translation and Study (Leiden: Brill, 1991), ch. 2.

72. Tilton, ‘Alchymia Archetypica,’ 194. For an earlier discussion, see Silberer, Probleme der Mystik, 115, 187.

73. Fludd, Clavis philosophiae et alchymiae, 75, 83.

74. Gotha, FB: Chart. A 310, p. 215.

75. Breckling, Christus mysticus, 12–13.

76. Breckling, Pseudosophia mundi, 13–14.

77. Breckling, Christus mysticus, 15.

78. 1 Corinthians 3:10–15.

79. Breckling, Pseudosophia mundi, 13.

80. Breckling, Christus mysticus, 16. See also Breckling, Pseudosophia mundi, 8.

81. Gotha, FB: Chart. B 195, pp. 326, 329; Chart. A 310, p. 215. See [Siebmacher], Wasserstein, 102–3, 114, 144. Siebmacher used Khunrath’s derogatory term ‘bad chymistry’ (argchimia) and likely drew on his influential portrayal of fraudulent practices: Khunrath, Von Hylealischen . . . Chaos, ‘Trewhertzige WarnungsVermanung,’ 440–69. On this text, see Nummedal, Alchemy and Authority, 68–70.

82. Breckling, Christus mysticus, 15.

83. Breckling, Pseudosophia mundi, 14–15.

84. Breckling, Pseudosophia mundi, 15.

85. Breckling, Christus mysticus, 15. See 1 Peter 1:7; Luke 18:9–14.

86. Breckling, Christus mysticus, 15–16. See Psalm 118:22.

87. Breckling, Pseudosophia mundi, 14. One of the first among these associates was Johann Friedrich Münster; see Gotha, FB: Chart. A 306, p. 115 (no. 2). See also Breckling, Compendium Apocalypseos reseratae, 14.

88. Breckling, Pseudosophia mundi, 13.

89. Gotha, FB: Chart. A 297, p. 246; see also pp. 247–48.

90. Gotha, FB: Chart. B 195, p. 200. An influential church historian prominently took up the phrase ‘Bibliothecarius Dei,’ though without specifying its source; see Johannes Wallmann, Der Pietismus (Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2005), 45–47, on 47.

91. From the early eighteenth century until today, catalogues and discussions of the books Breckling donated to the Halle Orphanage miss this crucial point and usually focus on the printed ones exclusively; e.g. Halle, Archiv der Franckeschen Stiftungen (AFS): H G 1; Brigitte Klosterberg, ‘Libri Brecklingici: Bücher aus dem Besitz Friedrich Brecklings in der Bibliothek des Halleschen Waisenhauses,’ in Interdisziplinäre Pietismusforschung: Beiträge zum Ersten Internationalen Kongress für Pietismusforschung, ed. Udo Sträter (Tübingen: Niemeyer, 2005), 871–81; Brigitte Klosterberg, ‘Brecklingiana in den Beständen der Franckeschen Stiftungen,’ in Klosterberg et al., Friedrich Breckling, 35–40. Mined by generations of scholars (from Theodor Wotschke to Joachim Telle), two important manuscript volumes preserved in Halle hark back to Breckling without doubt; Halle, AFS: H B 17 a–b. The neighbouring manuscripts, H B 18 and 19, share the same provenance.

Автор: Mike A. Zuber

Перевод: Инвазия , 14.07.2023