Пятнадцать лет было пасмурно. Пятнадцать лет небо покрывала сплошная серая пленка. Пятнадцать лет я не видел солнце. Оно снилось мне во снах. Я мечтал увидеть его хотя бы на пару минут. Но что я мог сделать? Я был всего лишь человек. Единица среди других беспомощных миллиардов. В тот последний год, в конце июля, я пришел в поликлинику за очередной инъекцией витамина Д3. Она была положена мне по закону, вписана электронным пунктом в мою цифровую книжицу пациента ОМС. Мировые государства были вынуждены пойти на эти расходы, потому что хиреющие от рахита люди плохо работали и приносили все меньше налогов. Я хотел приносить налоги, я хотел возвращать их — потому я отправился в местную врачевальню. На входе была стеклянная дверь. На стекло...
Я вышел из красно-белого трамвая и огляделся. В этом месте города улица делала крутой поворот и, сильно петляя, уходила наверх, на вершину холма. У его подножия, у изгиба дороги, страдало от недосмотра одноэтажное здание. Судя по его архитектуре, зодчим являлся живший в императорские времена человек. Снаружи, у входа, пошатывался подвыпившего вида маргинал. Он возмущённо кричал — не кому-то конкретно, а будто в небесную твердь — о том, что его незаконно лишили читательского билета, и что он был директором швейной фабрики задолго до появления здесь библиотеки. Я не побоялся чудаковатого и продолжил свое движение, намереваясь попасть внутрь. Как только я расквитался с пешеходным переходом, в глубине библиотеки раздался взрыв. Крикливого...
Когда я был маленький, я сильно заболел: часто просыпался по ночам из-за кошмаров, пугался громких звуков и перестал улыбаться. Преисполненная чувством долга мать отвела меня к педиатру. Добродушная, но некомпетентная тетя в белом халате накарябала в моей карточке неразборчивый диагноз и в качестве лечения вместо лекарств и терапии назначила солнце и морской воздух. Родители распродали все свое движимое и не очень имущество, влезли в долги и приобрели яхту. Мы отправились на ней в путешествие — через сеть каналов и рек в мировой океан.
Очередной безвольно прожитый день был спущен с мусорной горы на ледянках апатии. В домах напротив моего закатное солнце устраивало пожары, отражаясь в десятках стекол. Катастрофа прошла — стемнело. Загорелись красные маячки на крышах. Раз, два, три, четыре... четырнадцать огоньков. Четырнадцать счастливых дней мы были с ней вместе. Четырнадцать бессонных ночей в ее нежных руках стерла бы из моей памяти только ретроградная амнезия. На пятнадцатые сутки она сказала, что дело во мне. И вот уже полтора месяца я играл в цифры, встречая еженощную тьму. Набивая свое брюхо, всё больше и больше росло и крепло мое второе «я». То злое «я», которое не видело будущего. То злое «я», которое желало прикончить первое. Чтобы выжить, я должен был...
Когда я звонил своему другу и начинал говорить, он всегда почти сразу спешно бормотал, что ему надо идти (не объясняя причин). Так было раз пять. Потом я понял, что он просто не хочет слышать то, что я ему говорю или как я это говорю. С тех пор я ему больше не звоню. Я сижу в подвале, куда не долетают молнии сигналов сотовых вышек. Я уже 53 дня не видел солнечный свет и питаюсь соленьями.
Ты сидел за столом и смотрел в окно. В стекло долбилась истеричная муха. Она мечтала вырваться в обетованный мир. Ты коротко вздохнул и уткнулся в ноутбук. На экране шла кинокартина «Почему рехнулся господин Р.?». Когда фильм закончился, твое сердце остановилось. Человек, которого ты называл своим близнецом, снял с тебя наушники, облил керосином компьютерное кресло под тобой, поджег его и вышел из дома. Всё когда-нибудь кончается.
Я управлял катером, следуя по течению Москвы-реки. Надо мной и чуть позади ярко светил прожектор, освещая мне путь во враждебных водах и грея мой затылок. На левом берегу стояла шеренга клоунов, на правом проходил заезд ралли. В моей сумке лежали пассатижи. Я мчал навстречу электрику, который позабыл этот инструмент в моей квартире.
I used to breathe quarter-lungs. It was my diurnal routine, my casual state of living. Such consumption of the atmos was emblematic of dying beings confined to their sickbeds. But otherwise I was mimicking the society regulars, cooking myself dinner, gazing at shooting stars, summarizing today's deeds, making plans for tomorrow. Maybe I was to afraid to live, and the omnipotent unconscious of mine who controlled the soundtrack switched low-energy. My body got used to not getting enough oxygen. It got used to be prepared for death.
Долгое время я мечтал познакомиться лично с великим русским писателем современности Валдисом Пелевинсом. Я очень хотел, чтобы он прочел мою рукопись и оставил свой отзыв. И вот однажды мне удалось его встретить на частной вечеринке писателей в одном из клубов у метро Сокол. Испытывая волнение и трепет перед гением, я подошёл к нему, представил себя и похвалил его последнюю работу. Пелевинс пожал мне руку, похлопал по плечу и попросил меня сходить за портвейном. С пустой головой я взял протянутые им пятисот гривен, кивнул и молча вышел. Я не вернулся. С тех пор для меня нет авторитетов и нет почитаемых.
Я устал ожидать минусовой температуры за окном. Надо было что-то делать. После работы приехал в аэропорт. У одного из самолетов под дворником увидел табличку «На север». Это был новенький одновинтовой «Эмбраер». Рядом стоял эвенк с сумкой торговца на молнии. Я купил у него билет и сел внутрь. Летели около шести часов. Когда я вышел, снаружи было утро и была зима. Очень мелкий снег искрился в косых лучах солнца. Я зашагал в сторону поселка. Я радовался минусовой температуре, а местные жители — не очень. У меня были летние лоферы. Ноги мерзли, мне было скользко идти. Я засмотрелся на местный «Магнит». Около него я чуть не навернулся. Нелепо и смешно размахивая руками и демонстируя прохожим чудеса эквилибриума, я все-таки устоял на ногах.