В прошлую субботу еду я такой по Проектируемому проезду № 6640. Глянь — посреди моей полосы лежит труп голубя. Я остановился так, чтобы тело лежало под машиной, опустил передние стекла и включил на полную «Реквием» Моцарта. Устроил реквиум по голубю, так сказать.
I would say that it is not easy to be a king. The invisible crown does not fit me. It tends to go askew time and time again. It makes me uncomfortable setting it straight. Moreover, the wind of change is constantly threatening to blow away this monarchal symbol of mine. It sickens me. For if it falls fown, I will not be able to find it due to its invisibility. So, all in all it is not easy to be a king. It is not easy to rule this empire of one.
Я нарисовал колесо баланса. Потом еще одно. Потом еще одно. И потом еще одно. Соединил их осями, поставил на платформу, воткнул руль с палкой и обручем. Мое транспортное средство было готово. Я уехал в закат, весело балансируя.
Я хотел бы быть человеком, который в любой момент дня и ночи готов принять незваного гостя или гостью. Звонок в дверь, и я провожаю их к столу. Наливаю чай. Угощаю мармеладом. Но за гостеприимство гости должны заплатить. Тем, что в кои-то веки будут слушать меня, а не я их.
Пятнадцать лет было пасмурно. Пятнадцать лет небо покрывала сплошная серая пленка. Пятнадцать лет я не видел солнце. Оно снилось мне во снах. Я мечтал увидеть его хотя бы на пару минут. Но что я мог сделать? Я был всего лишь человек. Единица среди других беспомощных миллиардов. В тот последний год, в конце июля, я пришел в поликлинику за очередной инъекцией витамина Д3. Она была положена мне по закону, вписана электронным пунктом в мою цифровую книжицу пациента ОМС. Мировые государства были вынуждены пойти на эти расходы, потому что хиреющие от рахита люди плохо работали и приносили все меньше налогов. Я хотел приносить налоги, я хотел возвращать их — потому я отправился в местную врачевальню. На входе была стеклянная дверь. На стекло...
Я вышел из красно-белого трамвая и огляделся. В этом месте города улица делала крутой поворот и, сильно петляя, уходила наверх, на вершину холма. У его подножия, у изгиба дороги, страдало от недосмотра одноэтажное здание. Судя по его архитектуре, зодчим являлся живший в императорские времена человек. Снаружи, у входа, пошатывался подвыпившего вида маргинал. Он возмущённо кричал — не кому-то конкретно, а будто в небесную твердь — о том, что его незаконно лишили читательского билета, и что он был директором швейной фабрики задолго до появления здесь библиотеки. Я не побоялся чудаковатого и продолжил свое движение, намереваясь попасть внутрь. Как только я расквитался с пешеходным переходом, в глубине библиотеки раздался взрыв. Крикливого...
Когда я был маленький, я сильно заболел: часто просыпался по ночам из-за кошмаров, пугался громких звуков и перестал улыбаться. Преисполненная чувством долга мать отвела меня к педиатру. Добродушная, но некомпетентная тетя в белом халате накарябала в моей карточке неразборчивый диагноз и в качестве лечения вместо лекарств и терапии назначила солнце и морской воздух. Родители распродали все свое движимое и не очень имущество, влезли в долги и приобрели яхту. Мы отправились на ней в путешествие — через сеть каналов и рек в мировой океан.
Очередной безвольно прожитый день был спущен с мусорной горы на ледянках апатии. В домах напротив моего закатное солнце устраивало пожары, отражаясь в десятках стекол. Катастрофа прошла — стемнело. Загорелись красные маячки на крышах. Раз, два, три, четыре... четырнадцать огоньков. Четырнадцать счастливых дней мы были с ней вместе. Четырнадцать бессонных ночей в ее нежных руках стерла бы из моей памяти только ретроградная амнезия. На пятнадцатые сутки она сказала, что дело во мне. И вот уже полтора месяца я играл в цифры, встречая еженощную тьму. Набивая свое брюхо, всё больше и больше росло и крепло мое второе «я». То злое «я», которое не видело будущего. То злое «я», которое желало прикончить первое. Чтобы выжить, я должен был...
Когда я звонил своему другу и начинал говорить, он всегда почти сразу спешно бормотал, что ему надо идти (не объясняя причин). Так было раз пять. Потом я понял, что он просто не хочет слышать то, что я ему говорю или как я это говорю. С тех пор я ему больше не звоню. Я сижу в подвале, куда не долетают молнии сигналов сотовых вышек. Я уже 53 дня не видел солнечный свет и питаюсь соленьями.
Ты сидел за столом и смотрел в окно. В стекло долбилась истеричная муха. Она мечтала вырваться в обетованный мир. Ты коротко вздохнул и уткнулся в ноутбук. На экране шла кинокартина «Почему рехнулся господин Р.?». Когда фильм закончился, твое сердце остановилось. Человек, которого ты называл своим близнецом, снял с тебя наушники, облил керосином компьютерное кресло под тобой, поджег его и вышел из дома. Всё когда-нибудь кончается.