Человеческий язык, независимо от его конкретной разновидности, устроен так, что вынуждает нас воспринимать перетекающие друг в друга безличные вибрации реальности как ложные сущности — «объекты», якобы обособленные и независимые друг от друга. Наша речь состоит из взаимосвязанных компонентов, которые позволяют описывать окружающий мир. Если язык привязан к определенной концепции — как ярлык, — он может служить инструментом создания новых вещей, если концепция имеет прикладное значение, или же становиться способом выведения новых идей, при условии, что её основа носит философский характер.
Представьте себе, что вы живете в гигантском лепрозории, где все мучаются от огромных лишаев и струпьев, но спорят о том, как устроен лепрозорий и кем возведен… Диковато, да?
"Wake The Fuck Up, Samurai. We Have a City To Burn" ©Johnny Silverhand
Кто не любит детективы как жанр? Могут отличаться предпочтения в плане конкретных реализаций, будь то Эркюль Пуаро, Шерлок Холмс, Коломбо или Патрик Джейн, но сам жанр многим нравится и притягивает какой-нибудь тайной, за которой интересно следить вместе с автором, строить свои собственные предположения относительно дальнейшего развития и пытаться поймать убийцу раньше, чем это сделает главный герой. Сейчас очень сложно придумать что-то новое — многие сюжеты переварены, пережёваны, выплюнуты и снова переварены — и редко встречаешь что-то действительно достойное, что тебя может заинтересовать. Но некоторые авторы идут на ухищрения и уловки, чтобы привлечь внимание читателя, поэтому образуется замысловатая, но, на самом деле, простая...
С Борхесом я впервые познакомился, когда читал Дом листьев. До этого момента я только знал, что такой писатель есть, но ничего более. В Доме листьев его личность использовалась в качестве прототипа для одного из рассказчиков — слепого писателя, который проводит читателя через лабиринты нарративов.
Мужчина примеряет сшитый на заказ костюм и говорит портному: «Правый рукав надо бы подобрать». Портной отвечает: «А ну-ка, согните руку в локте. Видите, рукав подтянулся». Клиент возражает: «Но если я сгибаю руку, то воротник сзади оттопыривается». Портной говорит: «Ну и что? Вытяните шею и выпрямите спину. Вот, смотрите, как хорошо». Мужчина продолжает: «Но теперь левое плечо на 10 сантиметров ниже правого!» Портной не уступает: «Не беда, вы просто немного наклонитесь влево». Мужчина выходит из ателье в новом костюме: правый локоть оттопырен, подбородок задран, скрючился и еле ковыляет. Навстречу ему идут двое прохожих. «Видишь того инвалида? — шепчет один. — Вот бедолага». Второй отвечает: «Да, но у его портного золотые руки: костюм...
Не так давно я писал отзыв на, возможно, самую страшную по задумке книгу, которую когда-либо читал. «Игра в классики» несомненно меня впечатлила и даже оставила след, а моё отношение к книге находилось в самом биполярном состоянии из всех возможных. Переключаясь между «я это больше никогда читать не буду, так как автор — сумасшедший» и «я потом это обязательно перечитаю», я не собирался возвращаться к Кортасару, но испанский язык к тому моменту мною уже завладел и я планировал почитать на родном языке конкистадоров что-нибудь из Маркеса или Борхеса (выбор Борхеса был бы явной ошибкой, но о Борхесе будет отдельная статья).
Представьте, что существует фильм, записанный на старой режиссерской пленке, который у любого посмотревшего его вызывает ни с чем не сравнимый экстаз такой степени, что смотрящий готов отказаться от приёма пищи, воды и походов в туалет, лишь бы ни на секунду не отрывать взгляд от экрана, пока он не умрёт от истощения. Но смерть эта будет блаженной, безболезненной. Посмотрели бы? Или рискнули бы попробовать, чтобы выяснить, действительно ли пленка так увлекательна? Нет, это не предложение попробовать наркотики, а центральный нарративный элемент романа «Бесконечная шутка» (дальше по тексту — БШ) (описанный выше фильм в романе, к слову, тоже называется «Бесконечная шутка» и цикличность произведения вместе с пониманием того, почему шутка...
Таковы главные основополагающие и философские причины, побудившие меня построить произведение на основе отдельных частей, исходя из концепции, что произведение является частицей всего творчества в целом, и рассматривая человека как сплав отдельных частей тела и частей души, в то время как все Человечество я рассматриваю как смесь различных частиц. Но если мне возразят, что моя концепция частиц на самом деле никакая не концепция, а издевательство, насмешка, дурацкая шутка и обман и что я, вместо того чтобы следовать строгим правилам и канонам искусства, пытаюсь обойти их при помощи безответственных выходок и издевательских вывертов, я отвечу: да, именно таковы мои намерения. И, бога ради, признаюсь безо всякого колебания - я желаю...