Фактор общения. Беседа пятая. Смысл общения
Беседа первая. Картина мира. Часть I
Беседа первая. Картина мира. Часть II
Беседа вторая. Природа общения. Часть I
Беседа вторая. Природа общения. Часть II
Беседа третья. Практика общения. Часть I
Беседа третья. Практика общения. Часть II
Беседа третья. Практика общения. Часть III
Беседа третья. Практика общения. Часть IV
Беседа третья. Практика общения. Часть V
Беседа третья. Практика общения. Часть VI
Беседа четвёртая. Симулякры общения.
Если начать всерьёз размышлять об уникальности человека, того, что его кардинально отличает от всего остального, то есть, последовательно отбрасывать любые его качества, которые не являются присущими лишь ему одному, то мы провалимся в пустоту.
Не в ту пустоту, в которой ничего нет, не в ничто. А в воронку, которая втягивает в себя всё сущее. Как астрофизическая чёрная дыра. Горизонт событий, а за ним — сингулярность.
Хотя воронка — не самая лучшая метафора. Гейдар Джемаль нашёл лучше — метафору зеркала. Человек, как зеркало, которое отражает в себе мир. И ограничений этому отражению нет: зеркало на то и зеркало, ему всё равно что перед ним. Оно отражает всё. Единственное, что зеркало не может отразить, оно не может отразить самого себя. Если мы возьмём кривое зеркало, то оно вместо себя начнёт отражать свои отражения, и получится дурная бесконечность: как в примерочной кабинке ателье. Что позволяет зеркалу отражать? Амальгама. И как ты не крутись, амальгамы ты не увидишь. В этой метафоре зеркальная амальгама и вся окружающая реальность принципиально противоположны друг другу. И если человек — это зеркало, то для него мир не существует без амальгамы, а где амальгама? — вне мира. Она этот мир отрицает. Это прокол в его бесконечном протяжении.
Словом, у человека есть непознаваемый секрет, который делает его человеком, а не двуногой обезьяной без перьев. Но человек любопытен. У человека есть тело, и тело его устроено таким образом, что:
1. Человек никогда не может смириться с неизвестным. Это его беспокоит помимо его воли. Всё его естество стремится неизвестное сделать известным.
2. Человеческое восприятие работает в последовательности. Другими словами, его восприятие дискретно. Оно дробится на моменты восприятия.
3. Человек избегает противоречий. Любое противоречие между его представлениями его беспокоит. Потому что за каждым противоречием — неизвестное. А раз неизвестное, то смотри пункт один.
Поэтому человеку сложно смириться со своей пустотой. Он может её не осознавать, но он всё равно чувствует на себе её влияние. Саму её он непосредственно воспринять не может, как зеркало не может отразить свою амальгаму. Но влияние этой амальгамы он игнорировать не в состоянии. Ведь она в наличии. Объясняй — не объясняй, понимай — не понимай, а вот беспокойство от неё никуда не девается.
Но человек не был бы человеком, если бы он эту пустоту не попытался как-то объяснить. А не объяснить, так обозначить.
А как это сделать с тем, о чём нельзя сказать, что оно есть (ибо не воспринимается), и нельзя сказать, что его нет (потому что без него ничего не получается)? Это же какая-та трансцендентность.
А поскольку восприятие человека дискретно, и он невольно связывает свои представления в непротиворечивые фигуры, то появляется иллюзия причинности. Одно идёт за другим, первое — причина, второе — следствие. А что является первопричиной? Рассуждение уводит нас в дурную бесконечность. Как вырваться из этого беличьего колеса? Вынести её за колесо. Сделать причину трансцендентной.
Стало быть, первопричина — в Боге.
Это, казалось бы, всё объясняет, но недостаточно конкретно. Поэтому человечество причинам явлений, объяснения которых выходили за границы возможностей их рассудка, приписывало действиям богов. Богов могло быть много. Каждый бог отвечал за свой кусочек реальности. Были боги-бригадиры, они отвечали за реальность нескольких богов. Боги собирались в противостоящие друг другу лагеря. Но всегда (спасибо Мирче Элиаде за его труд и проницательность в изучении истории мировых религий) над всеми богами стоял deus otiosus, “бог отдыхающий”, который если не вмешивался в дела других богов и людей (потому и отдыхающий), но являлся первопричиной всего сущего.
Великие доктрины (о которых мы вкратце упоминали в беседе о Картине мира) в вопросе имманентен ли Бог реальности (хоть и выше всякого рассудка) или трансцендентен поставили точку. Трансцендентен. А вот эта амальгама, эта пустота внутри человека — это след его присутствия. Поэтому человек тем и человек, что не отмира сего. Он — силовое поле между трансцендентным (Богом) и имманентным (воспринимаемой реальностью, включая собственное тело). И вот это напряжение между полюсами, создающее это силовое поле — и есть причина его человеческого бытия: веры, воли, творчества.
А раз так, то естественный для человека путь его бытия: это, находясь в равновесии с отражаемой им реальностью, творить свою, сохраняя напряжённость поля. А как его сохранять? Оказывается, для его сохранения надо себя, свою дольнюю природу, ограничивать. А природа сопротивляется и мстит страданием. Получается — страдание есть не только необходимое, но и неизбывное условие существования человека?
Получается так. И человеку-то это, впрочем, не страшно. Он может с этим смириться. А вот общество с таким положением дел смириться никак не может. И европейское христианское общество придумало финт, который получил название “секуляризм”.
Бытует мнение, что секуляризм — это отрицание идеи Бога. Нет. Секуляризм не отрицает Бога. Секуляризм — это подмена человеком Бога. Человек объявил себя богом. Отныне, сказал он, я всё решаю, от меня всё зависит, я хозяин этого мира. Я, я, я, я — высшая ценность. И началась человеческая История с несчастливым концом. Почему у этой Истории есть конец, и этот конец трагический? Потому что человек, подменив Бога собой, от Бога-то отказался. Он заменил трансцендентное имманентным, творческое напряжение, которое питало его жизненные силы пошло на убыль. И он стал превращаться обратно в обезьяну, в животное. Животное живёт без трансцендентного, оно живёт рассудком, желаниями и инстинктами настолько, насколько позволяет ему природная среда и возможности его тушки. Поэтому человек стал бороться со средой, подчинять её себе. А когда наивно поверил в то, что со средой он разобрался, решил разобраться со своей природой. Чем это закончится? Посетите город Припять. Потом остатки городов Майя в мексиканских джунглях. А потом доберитесь до Сахары. Так вы пройдёте краткую историю имманентного человечества.
Но что бы человек себе не говорил, как бы он себя не называл, а пустота-то внутри него никуда не делась. Должен же быть в этом неудобстве какой-то смысл?
Смысл нашли экзистенциалисты. Жан-Поль Сартр написал толстую, глубокую и умную книгу, которая отвечала на вопрос о смысле человеческой жизни. Назвал её “Бытие и ничто”. Книжка философская, европейская. У европейской философии есть традиция, восходящая к древнему греку Пармениду. Парменид сказал: бытие — это то, что есть. А небытие — это то, чего нет. Точка. Из точки этого перекрёстка, перекрёстка бытия и небытия ведёт несколько путей. Западноевропейская мысль пошла по пути объективации бытия. И Сартр с этого пути не свернул. В бытии, казалось бы, всё понятно, что непонятного в том, что есть? Вот оно, лежит. Но как объять всё что есть? Оно же необъятное. Сартр придумал. Он разделил бытие на две категории: бытие-в-себе и бытие-для-себя. А человека он представил как пэкмана. Был такой герой на заре компьютерных игр: колобок с широко раскрытым ртом, который должен съесть все горошины на экране. Вокруг человека неосознанное бытие-в-себе. А человек его, как завод, превращает в бытие-для-себя. И цель человека — превратить всё бытие-в-себе в бытие-для-себя, то есть, как говорит Сартр, стать тем, что многие склонны называть богом.
То есть секулярный человек богом себя назвал. Но оказался вынужден признать, что бог он не настоящий. Богом надо стать. Жан-Поль Сартр предложил путь становления.
Бедный Сартр, как и все секуляристы упустил один нюанс. То, что они называют бытием — это мир, созданный людьми, которые не называли себя Богом. Силой своего воображения, питаемой напряжением поля между трансцендентным и имманентным, человечество сотворило мир своих представлений, объективную реальность своей Картины. И до начала Истории человечеству было, в общем-то, всё равно до этого мира. Оно его принимало таким как есть, и фокус его внимания и его интенций был на творчестве, не осваивали наличного, а формировании нового. Но лень победила: изучать оказалось легче, чем творить. Поиск истины оказался проще минимального творчества. И исторический секулярный человек стал проедать созданный предками мир, осваивать его. Превращать его в бытие-для-себя.
У братьев Стругацких есть старая повесть, которая, на наш взгляд, является лучшим из всех их произведений. Если бы они написали только её и ничего больше, то они бы нисколько не умалили своего места в русской литературе. Повесть называется “Понедельник начинается в субботу”.
Действие повести происходит в НИИЧаВо: научно-исследовательском институте чародейства и волшебства. В институте работает гротескный отрицательный персонаж: профессор Выбегалло.
Профессор Выбегалло в целях научного эксперимента последовательно создал трёх кадавров: человека неудовлетворённого ничем, человека не удовлетворённого желудочно и человека, удовлетворённого всем. Последний, в определении профессора: “кто всё хочет и всё, соответственно, может”. Первый, как только родился, сразу умер от всех известных и неизвестных болезней. Второй сразу после рождения принялся безостановочно жрать, пока не лопнул. Последний описан не так красочно, как второй, но образ получился самый сильный.
Сартру относительно его богочеловека хочется задать вопрос другого, положительного персонажа повести, Романа Ойры-Ойры: “А что будет, когда он всё съест?” Свернёт пространство, уничтожит себя со всем миром, как удовлетворённый всем, или по пути лопнет, как второй? Сравнение экзистенциального человека с кадавром Выбегалло обидное, но скажите: что с ним не так?
Не так с ним то, что не лопнет, и не уничтожит. Просто вымрет от голода. Уже вымирает. Идя по пути кадавра, человек замыкается на языке и коммуникации и, раздувая свою интерсубъективную Картину мира как воздушный шар, превращает её в лоскутное одеяло, мозаику несвязных картинок. Он пытается тем самым закрыть в себе неизбывную пустоту за счёт другого. Но попытки эти тщетны. В какой-то момент лоскуты перестают помещаться друг с другом и начинают замещать друг друга. Возникает эффект клипового сознания, описанного Ф. Гиренком. И чем дальше, чем меньше эти лоскуты похожи на что-то реальное, тем больше они становятся симулятивными, виртуальными. Человек чем дальше, тем больше отрывается от любой реальности: наличной или воображаемой. Он проедает воображённое, переваривает его и потребляет отходы потребления, потом отходы потреблённых отходов и так далее. Это замкнутый круг хуже круга страданий. Это — нисходящая спираль, воронка. Воронка в ничто. В бытие прет, буддийских голодных духов.
Какой выход из этого круга? Вернуться на своё место: между трансцендентным и имманентным. Повернуться от себя к Богу. Вернуть себе человеческий фактор.
Но прежде, чем творить, надо переключить фокус внимания с наличного-симулятивного на воображаемое-реальное. Как? Например, убедиться в том, что наличное не интересно, бесплодно и бедно. Всмотреться в наличное глубоко и внимательно, убедившись в его пустоте. Рассмотреть его со всех сторон, раскрыть его природу, как природу отражения в зеркале. Начиная с симулякров и обратным отсчётом вглубь, до изначальных образов. А как выйти на другую сторону, когда ты только с одной?
Например, через общение. Не расширять свою Картину, уподобляясь кадавру Сартра, а углублять её содержимое, используя другие Картины. И тем самым вернуть себе человеческое.
Наверное, есть другие пути. Но мы, кажется, оказались в ситуации, когда выбирать не приходится, пора хвататься за то, что ближе. За любой человеческий фактор.
Общение в контексте нашего разговора — это человеческий фактор.