«Барделис Великолепный» Рафаэля Сабатини и другие прочитанные книги августа
Первая часть августовского книжного обзора.
«Барделис Великолепный» Рафаэль Сабатини
Сколько бы я не прочитала романов Сабатини, он все время не перестает меня удивлять. В его произведениях есть то, что никогда не встретишь у других авторов. Некая аура, сказочность... атмосферность, сразу цепляющая тебя за душу. Быть может, скептически настроенные критики мне сразу же возразят, что Сабатини знают только по одному, максимум двум его самым знаменитым романам. На что я отвечу. Господа, вы просто не читали остальные его произвдения.
А в них есть масса чего интересного.
В «Барделисе Великолепном» необычно все:
- Начнем с того, что это единственный попавшийся мне его роман, написанный от первого лица.
- Продолжим тем, что в этой работе Сабатини слегка отошел от своей привычной героической тематики и написал историю с достаточно легкомысленным и фривольным сюжетом.
- Наконец, да это же типичная история о попаданце!
Сюжет романа строится вокруг любимого фаворита Людовика XIII Марселя де Сент-Поля, маркиза де Барделис, или, как его прозвали при дворе Барделиса Великолепного. Неосторожное пари с другим фаворитом приводят его на юг Франции, где за оговоренный срок он должен завоевать сердце одной неприступной провинциальной молодой аристократки, которая уже отослала другого претендента на свою руку.
Вроде обычное и нетрудное пари для такого прожженного и опытного соблазнителя, как Барделис Великолепный, но дело осложняется тем, что король будучи против этого сватовства, запрещает Барделису поездку в Лангедок и лишает его своей милости, а в тот момент, когда Барделис все же отправляется в Лангедок, там беспрерывно идут мятежи против центральной власти и короля, и сам того не подозревая, столичный шлыщ фаворит оказывается втянутым не только в любовные, но и политические интриги, когда его по ошибке принимают за другого человека, и ему приходится этой ошибке подыгрывать.
Немного о нейминге рафаэлевских героинь
Стоит отметить, Сабатини всегда заморачивается над неймингом своих женских персонажей. В «Одиссеи» у него была Арабелла, в «Черном лебеде» была Присцилла, в «Женитьбе Корбаля» Клеони. В «Барделисе Великолепном» у него РОКСАЛАНА.
Отдохнул он только на «Скарамуше». Там у него главная героиня просто Алина.
Ну закончились красивые имена у автора, что поделать.
Роксалана де Лаведан ну такая себе. Достойная пара для Барделиса. Второй отличительной чертой рафаэлевской героинь, пожалуй, является то, что обычно кроме красивого имени и личика им похвастаться больше нечем. Ни тебе какой-то особой личной индивидуальности (все как на подбор красивые, изящные, юные и добропорядочные), ни какого-то смысла, кроме как быть главным любовным интересом и опорой его потрясающих мужских персонажей (но кроме «Женитьбы Корбаля», там Клеони как раз была главным действующим персонажем, по сути).
Не сказать, что Арабелла в «Одиссее» была охренеть какая интересная, но Роксалана даже по сравнению с ней не просто никакая, а местами ну просто тупая и бесячая. При первой возможности сдала своего любимого Барделиса властям, в которого еще день назад была так искренне влюблена... Потому что... приревновала его к другой. Типичная женская логика, ну.
(Так не доставайся же ты никому! Иди-ка лучше на эшафот, дорогой. )
Первый блин комом? Почему Сабатини больше не писал в первом лице
Проблема с повествованием от первого лица, помимо все прочего, (узкого ракурса нарратива) в том, что есть (большой) риск показаться... слишком нескромным и самовлюбленным. Именно таким и предстает Марсель де Сент-Поль, маркиз де Барделис в этой истории. Типичный испорченный мажор, который имеет все с самого детства, и по этой самой причине абсолютно ничего не ценящий.
В свои 28 лет уже прожженный конченый циник, самовлюбленный («король слишком любит меня»), испорченный деньгами и всеобщим вниманием, имеющий о женщинах весьма предвзятое и очень поверхностное представление, но при этом строящий из себя знатока женской души. Выиграл (почти случайно) всего одну дуэль у одного (!) единственного человека (но одного из лучших фехтовальщиков королевства) и на этом основании считающий себя первой шпагой Франции. (Всем бы такой синдром самозванца, че.)
Еще и к тому же очень вспыльчивый, раздражительный и жестокий. Сцена, где он хлыстом избивает своего старого слугу, который служит ему с самого детства была просто омерзительной. Ну да, тот то еще трепло, и крепко накосячил, тебя сильно подставив, но это вовсе не значит, что на него можно из-за этого поднимать руку.
Конечно, к концу романа он проходит положительную арку и меняется к лучшему, но... Короче, не могу сказать, что отнесу Барделиса к числу своих любимых рафаэлевских персонажей. Не знаю, какое бы впечатление на меня произвел бы Питер Блад, если бы Сабитини вдруг решил предоставить прямой допуск к его мыслям и тоже написал бы его от первого лица (а это мысль!). Возможно, я бы тоже не была им так очарована (все-таки у него там было несколько темных моментов, когда он сильно пил).
В общем, вроде бы такое простое на первый взгляд повествование от первого лица на деле оказывается не таким уж и простым, и подходит оно далеко не самой истории. Хотя, безусловно, было интересно понаблюдать за исполнением этого приема именно иу Сабатини, ведь я по иронии судьбы упоминала его в своей предыдущей рецензии.
Вместо заключения
«Барделис» был написал в 1906 году, это третий по счету роман в библиографии Сабатини, и безусловно, относится к его раннему творчеству. До великой «Одиссеи» еще остается 16 лет. Последний его роман вышел в 1950 году (40 лет творчества!) и то, что в своих последующих работах Сабатини отошел от экспериментов и писал в своем привычном третьем «всевидящем» лице говорит нам об очень многом. 4/5
«Максимы» Франсуа де Ларошфуко
Меня иногда посещает такая мысль, что знаменитые ученые мужи истории человечества в свое время как бы устроили свое негласное соревнование по созданию своего личного бренда (до того, когда это еще не было мейнстримом). Сенека написал свои «Нравственные письма», Марк Аврелий записал свои мудрые мысли, которые назвали «Наедине с собой», и пошло поехало... Фрэнсис Бэкон с этой единственной целью написал свой «Новый Органон» (позаимствовав для этого многое у своего тезки, Роджера Бэкона).
Но, конечно, больше всех на этой ниве отличились французы. «Характеры» Жана де Лабрюйера, «Опыты» Мишеня Монтеня, «Мысли» Блеза Паскаля…
Наконец, «Максимы» Франсуа де Ларошфуко.
Милосердие было возведено в добродетель, однако порой оно вызвано тщеславием, иногда ленью, часто страхом и почти всегда и тем, и другим, и третьим.
Умеренность – страх зависти или презрения, которые становятся уделом тех, кто опьянен удачей; или суетное желание покрасоваться силой духа; а в людях, высоко вознесшихся, – желание казаться выше собственного успеха.
Нам всем хватает сил, чтобы выносить чужие несчастья.
Гордыня никогда не бывает внакладе и не терпит убытков, даже отрешившись от тщеславия.
Не имей мы собственной гордыни, не приходилось бы сетовать на чужую.
«Демиан» Герман Гессе
То, чего нет в нас самих, нас не трогает.
Имя Германа Гессе пугает. Буквально. «Игра в бисер», «Степной волк»… К его величавой монументальности не знаешь с какой стороны подойти.
Расположившийся аккурат посередине его библиографии роман «Демиан» кажется на поверхностный взгляд хорошим выбором для первого знакомства. К тому же, чего уж там, в отличие от остальной классики он совсем небольшой по объему, так что, в любом случае, what the heck?
Ты все равно ничего не теряешь.
Именно с такими мыслями я подбиралась к этому роману. Вначале определив его к пункту «Книга с антропонимом в названии», но потом, как обычно, планы несколько поменялись. Что интересно, как признавался сам автор, странное имя в названии романа не было изобретено или выбрано им самим, а он обладатель этого имени (Демиан) был встречен им во сне, и тот попросил Гессе назвать в его честь свою книгу. Весьма бредовое объяснение, но для меня более чем правдоподобное, потому что со мной в свое время произошло примерно то же самое.
Не менее интересно, что, то ли опасаясь критики, или не хотя признавать авторство этой книги, Гессе изначально издал этот роман анонимно, под именем самого Эмиля Синклера (главного героя романа), и только спустя некоторое время, когда некий писатель Отто Флаке и швейцарский литературовед Эдуард Корроди провели расследование стилистический анализ романа, он признался в его авторстве.
Почему все так сложно, спросите вы?
У меня в ответ на этот вопрос есть несколько причин.
Юнгианский психоанализ автора под маской романа?
«Демиан» считают одним из самых мрачных и мистических романов Гессе. Опубликованный в 1919 году, он вобрал в себе весь пессимизм этого «междумирия» в котором тогда жила старушка Европа. Нестабильная политическая обстановка, финансовый кризис, усугублялись и жизненным кризисом самого автора. Усугубившаяся депрессия которого привела до похода к психотерапевту. Ученику и последователю Карла Юнга. Именно в этом время своей терапии Гессе увлекся идеями Юнга. Его небольшой роман настолько нашпигован юнгианскими архетипами и юнгианской символикой, как хороший шашлык помидорами.
По своей сути, сюжет романа — типичная история взросления и становления Эмиля Синклера, одного крайне бесхребетного юноши, который так и прожил бы жизнь посредственного человека, об которого бы все постоянно вытирали ноги (случай с шантажом Кромера тому явное доказательство), если бы в один прекрасный (или ужасный) день он не встретил бы некоего таинственного Демиана, молодого человека чуть старше его, который помог ему открыть свое глубинное, темное «я» (ака «печать Каина») , которое он так тщательно в себе то ли прятал, то ли не замечал.
В романе можно встретить очень много философских размышлений, довольно оригинальных (читай: спорных) теорий и концепций как философии, так и религии. В частности, высказывается альтернативная версия библейской истории о Каине и Авеле:
Существовала и положила начало этой истории печать. Был некий человек, и в лице у него было что-то такое, что пугало других. Они не осмеливались прикасаться к нему, он внушал им уважение, он и его дети. Но наверно, и даже наверняка это не была в самом деле печать на лбу, вроде почтового штемпеля, такие грубые шутки жизнь редко выкидывает. Скорей это была чуть заметная жутковатость, чуть больше, чем люди к тому привыкли, ума и отваги во взгляде. У этого человека была сила, перед этим человеком робели. На нем была «печать». Объяснять это можно было как угодно. А «угодно» всегда то, что удобно и подтверждает твою правоту. Детей Каина боялись, на них была «печать».Вот и усмотрели в печати не то, чем она была, не награду, а ее противоположность. Говорилось, что парни с этой печатью жутки, а жутки они и были. Люди мужественные и с характером всегда очень жутки другим людям. Наличие рода бесстрашных и жутких было очень неудобно, и вот к этому роду прицепили прозвище и сказку, чтобы отомстить ему, чтобы немножко вознаградить себя за все страхи, которые пришлось вытерпеть. Понимаешь?
Сам Демиан, тот самый носитель «печати Каина», в этом романе представляется фигурой крайне загадочной и мистической. То ли ангел, ангел то ли демон, то ли вообще волшебник.
Он не стареет с годами, всегда оказывается в нужном месте, иногда странно замирает с каким-то странным остекленевшим выражением лица, как будто умеет заглядывать в самую глубину вечности, имеет поразительную способность читать мысли и каким-то мистическим образом воздействовать на людей своей волей. По мере прочтения ты начинаешь очень хорошо понимать главного героя за то, что он не смог не попасть под обаяние и так увлекся этим таинственным и слегка жутковатым Демианом.
Ты уже слышал о белой магии?
Я должен был ответить отрицательно.
– Это когда учатся владеть собой. Можно стать бессмертным. Да и волшебником сделаться. Ты никогда не проделывал таких упражнений?
Убить можно ведь и нашего брата. Только с нами так не покончить. Вокруг того, что от нас останется, или вокруг тех из нас, кто выживет, сосредоточится воля будущего.
Когда в тексте в очередной раз промелькнула вездесущая «печать Каина», почему-то мое ассоциативное мышление сразу заставило вспомнить «Четвертое крыло» Ребекки Яррос, где у всех тоже были свои прикольные магические печати. Потом я сразу вспомнила печать заклинателя теней у демонического Ксейдена. Потом почему-то вспомнила его рельефные мышцы и татуировки «отступника» практически через все тело...
... Но мы несколько отвлеклись от темы.
Заключение
Скажу честно, я не очень люблю семейные саги и романы взросления. В них обычно всегда так много занудности набившего оскомину многословия, скучного морализма, велеречивой претенциозности, которых и так хватает в обычной жизни. Читать такое скучно и неинтересно.
В нем много достаточно любопытных идей и наблюдений, смелых иконокластных теорий, но... я не хочу сказать, что размах на рубль, а удар на копейку... однако было такое ощущение, что роману не хватает лоска, чуть более глубокой проработки и некоторой логической докрученности сюжета. Линия между Эмилем и матерью Демиана просто разрывала мой мозг, и непонятно зачем она вообще была вплетена в эту историю, разве только чтобы все еще больше запутать, а резкая, не совсем вытекающая из сюжета концовка была написана, слегка переиначивая одного чрезвычайно неуважаемого мной человека «чтобы просто красиво закончить».
Это весьма необычайная, мрачная, и довольно философская вещица, но мне все время в ней чего-то не хватало (страниц? контекста?). Но в целом, думаю, мое первое знакомство с этим автором все же было достаточно интересным. По крайней мере, желание читать его дальше после этого романа у меня не отпало. Ибо для чего нам еще даны наши желания? Конечно, мы должны до последнего верить в их исполнение. 3/5
«Мак и его мытарства» Энрике Вила-Матас
Все-таки это было отличной идей — в одну из непримечательных суббот, (которая очень была похожа на понедельник) зайти на WB, где среди прочего рекламного хлама рекомендации на основе раннее просмотренных товаров мне вынесли на главную страницу именно эту книгу.
Возможно, если бы не эта счастливая случайность, я бы так и не открыла для себя этого удивительного автора. Как тут не вспомнить Кортасара и его «нет ничего более чаянного нечаянной встречи». Самые лучшие открытия мы делаем когда их совсем не ждем.
О чем?
Жанр посмертных записок, который в последнее время так вошел в моду, столь пленяет меня, что я подумываю сочинить книгу, выдав ее за посмертную и неоконченную, хотя она не будет ни тем, ни другим. Вот если я в процессе написания помру, то – да, она в самом деле станет последней, более того – оборванной на полуслове, и два эти обстоятельства, без сомнения, разрушат среди прочего и ту великую иллюзию, которую я намереваюсь подделать. Однако начинающий писатель должен быть готов принять все, а ведь я самый что ни на есть начинающий? Меня зовут Мак. И уже в силу своего статуса мне стоит сохранять благоразумие и выждать какое-то время, прежде чем очертя голову броситься в перипетии лже-посмертной книги. И опять же с учетом того, что я – начинающий, мне не пристало браться немедленно за сочинение этой последней книги или еще за какую-нибудь фальсификацию, а следует всего лишь день за днем писать – а там, как говорится, видно будет.
Главный герой романа — классический «ненадежный рассказчик». Мы знаем только, что его зовут Мак, у него есть жена Кармен, и у них трое взрослых детей, которые уже давно не живут с ними. Ни точного возраста, ни фамилий. Ничего определенного, что могло бы выдать нам его настоящую личность.
Внешне он не делает ничего примечательного. Каждый лень у него начинается плюс-минкс одинаково. Привычный пласт вещей и забот, прогулки по улочкам Барселоны, наблюдения за соседями, с которыми ему неинтересно общаться. За исключением одного его соседа. Одного известного писателя. Мак презирает его, считая его распиаренной бесталанной пустышкой.
В один прекрасный день он решает вести дневник в надежде на то, что это поможет ему встряхнуться и снова найти душевное равновесие после не очень хорошо прервавшейся карьеры адвоката.
Дневник становится и его отдушиной, и новым смыслом жизни, и предметом некоторого творческого вызова, который он себе бросает. Параллельно со своим дневником он ведет весьма смешной монолог с рубрикой гороскопа (говнороскопа, если точно цитировать автора) в газете, которую он все время читает.
Чуть дальше в романе раскрывается секрет такого внимания Мака к предсказаниям для Овна. Их пишет его бывшая подруга, с которой он когда-то встречался. Поэтому в даже своем гороскопе он ищет философскую глубину и потайной смысл.
Зачем?
Постепенно Мак настолько погружается в свое новое хобби, что начинает строить куда более амбициозные планы. Случайно услышав рассказ соседа Санчеса (ака «известный популярный писатель») о своем дебютном романе, о котором тот не очень хочет вспоминать, и предпочитает, чтобы остальные забыли тоже. Мак сразу вспоминает, что когда-то читал его, но так и не закончил.
Неожиданно для себя, он загорается идеей переписать роман соседа, но сделав это гораздо лучше. Он не испытывает ровно никаких угрызений совести, ведь это не плагиат. Санчес сам натаскал в свой роман кучу цитат и мыслей из чужих книг других писателей, бессовестно выдав их за свои.
Кто вообще сможет в чем-то упрекнуть подражателя подражателю?
К тому же, Мак совершенно искренне считает, что основное предназначение писателя — повторение уже написанного.
А вот с этим у него не должно быть никаких проблем, ведь он-то гораздо умнее и начитаннее этого сноба-соседа.
Во всяком случае, время от времени он допускал ошибки, выдававшие, что он являет собой огромный пороховой погреб зависти: «И подумать только: я отверг идею написать множество романов и рассказов, которые, выйди они в свет, были бы с удовольствием прочитаны грядущими поколениями…».
Грядущими поколениями!
Надо же так выразиться, причем все указывало, что не в шутку, а вполне серьезно. В глазах племянника писатели, достигшие триумфа (иных ступеней и степеней успеха для него не существовало), обязаны были им исключительно своему умению лучше других вписаться в условия рынка и книжной индустрии. Совершенно безразлично, имелся ли у них талант или даже осеняла ли их гениальность: уже одно то, что они сумели снискать себе внимание читателей, доказывало, что нет, не имелся, не осеняла. По-настоящему хорошие писатели: несколько отверженных, вытесненных на обочину, безвестных личностей, – целиком и полностью пребывают вне системы. Чтобы оказаться среди этих героев, надо было удостоиться похвалы критика из Бенимагрелля, чьи имя и фамилия ничего не говорят мне, как ничего не сказало и название городка Бенимагрелль, и, хотя по возвращении домой я посредством интернета убедился, что таковой существует и расположен в провинции Аликанте, однако нигде не было сказано, что там родился хоть один мало-мальски известный критик.
Сам того не замечая, Мак попадает в самую распространенную ловушку писателя — когда реальность становится частью его нарратива. И наоборот. Мак постепенно начинает терять берега, когда во время своего исследования романа соседа, к своему удивлению, вдруг узнает свою жену в одной из героинь Санчеса. Интрижка жены с соседом оказывается не то, что шоком (их отношения после многолетнего брака не назовешь очень близкими и теплыми), но некоторым триггером для Мака копать роман соседа еще глубже.
Его литературное исследование постепенно превращается в настоящее расследование, и даже своего рода триллер, когда он подбирается к фигурирующему в романе некоему чревовещателю. Параллельно Мак знакомится с неким молодым человеком, который представляется племянником соседа, от которого он узнает тоже много интересного о Санчесе.
На самом деле у Санчеса никакого племянника нет.
Спрятаться, заслониться этими страницами – и это позволит мне жить, в ус не дуя, а если меня обнаружат – беда небольшая. Но в любом случае этот дневник должен быть тайным: это даст мне большую свободу действий для всего на свете, вот хоть для того, чтобы, к примеру, заявить сейчас, что человек может годами считать себя писателем, и никто не возьмет на себя труд прийти к нему и сказать: «Не обольщайся, ты не писатель». Но если однажды этот человек решится все же начать, и ухнет, как говорится, все мясо на жаровню и примется наконец писать, он, этот начинающий смельчак, заметит вслед за тем – если, конечно, он честен перед самим собой – что его занятие не имеет ни малейшего отношения к дикому стремлению считаться писателем. И, чтобы не тратить больше времени, я поясню, что хотел сказать вот что: «Писать – значит перестать быть писателем».
Мак монотонно, но очень настойчиво ходит по лабиринтообразным кварталам Барселоны и страницам романа своего соседа, полного всевозможных литературных отсылок и метатекста, постепенно открывая для себя ранее скрытую от него правду, и суть писательства заодно.
Иногда длиннющие монологи-рассуждения рассказчика уморительно смешны и остроумны, иногда утомительно занудны, но абсолютно всегда удивительно точны. Их хочется читать и перечитывать, постепенно открывая для себя весь многогранный смысл того, что было хитроумно спрятано между строк.
Вместо заключения
Продолжать свой пересказ дальше — только все портить. (К тому, какой смысл повторять повторение повторения?)
Возможно, не на чистые 5 баллов, а где-то на 4.7, но это однозначно одна из лучших книг, которую я прочла в этом году, и мне захотелось это как-то отметить. Несмотря на все это, писать про нее мне было чертовски сложно. (Что это за странный парадокс? Чем больше тебе понравилась книга, тем труднее тебе обычно ее описать. В то время как рецензии на непонравившиеся книги пишутся буквально сами собой.)
Местами, своим колоритом и некоторыми инфернальными постмодернисткими приемчиками, он мне написал «Я исповедуюсь» Жауме Кабре. Бесконечными прогулками, монологами и «детективной частью» он мне напомнил «Нулевой номер» Умберто Эко. Частично он мне даже напомнил повесть «My Purple Scented Novel» Иэна Макьюэна. Все книги, которые я в свое время довольно высоко оценила.
Тот самый случай, когда совершенно случайная находка оказывается лучше продуманных и отобранных книжных списков. 5/5
Статьи по теме
«Katabasis» Ребекки Куанг и другие прочитанные книги июля
«125 писательских техник» Джеймса Скотта Белла и другой нон-фикшн июля
«Enough Is Enuf» Гейба Генри и другой нон-фикшн июня
«Julius Julius» Авроры Стюарт де Пенья и другие прочитанные книги июня
«Письма молодому поэту» Райнера Марии Рильке и другие прочитанные книги марта — мая
«Outsider» Колина Уилсона и другой нон-фикшн февраля
«Moderate to Poor, Occasionally Good» Эли Уильямс и другие прочитанные книги февраля
«Скарамуш» Рафаэля Сабатини и другие прочитанные книги января