Непривычный 4 век. Часть 1. Введение

Что первое приходит вам в голову при словах “поздняя античность” или “поздняя римская империя”? Упадок и деградация всех областей жизни, рост мракобесия и абсолютизма, которые в конце концов приведут империю к краху. Конечно же, Западную Римскую, а не упадочную византийскую стратократию, которая каким-то образом протянет еще добрую тысячу лет. Обычно именно в таких мрачных красках и рисуют эту эпоху не только обыватели, но и серьезные исторические монографии прошлого. Однако сейчас многое в восприятии той эпохи начинает меняться.

Вообще возникновение такого отношения к поздней античности было неизбежно, ведь среди интеллектуалов эпохи просвещения Средние века считались чуть ли не адом на Земле, а период республики или ранней империи — утерянным раем. Поэтому поздняя античность воспринималась лишь как мрачный пролог к точке падения человечества во тьму — крушению Империи Запада. Именно такой подход к рассмотрению вопроса и был воспринят исторической наукой еще в 18 веке, во многом благодаря влиятельнейшей работе «История упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, где автор ставил себе цель найти причины падения этого великого государства.

Эта парадигма исследования поздней античности станет основной для историографии на долгие годы, не только из-за предубеждений историков, но и ограниченности источников. Многие из письменных свидетельств, рассказывавшие о той эпохе, несли немало критики к разным аспектам тогдашнего бытия, что и не удивительно с учетом масштабов происходивших перемен. Да и зачаточная на тот момент археология демонстрировала изменение художественных форм в позднюю античность от натуралистичности в сторону, как казалось, “примитивизации”. Что, конечно же, трактовалось как доказательство упадка.

Однако таким подходом историки загоняли себя в логическую ловушку. Так как упадок считался аксиомой, то задачей историков было найти его первопричины и выстроить имеющиеся факты в непротиворечивую картину того, как в прекрасном античном обществе вызревали ростки мерзкого феодализма. Это искажало их взгляд, заставляя везде искать следы декаданса и средневековщины, подстраивая обнаруженные ими тенденции под общую концепцию деградации. Историки стали заложниками собственной же теории: она стала настолько удобным методологическим шаблоном, что её даже не пытались оспорить, а новые факты интерпретировались исключительно в рамках неё.

Робкие попытки оспорить такой подход натыкались на серьезное сопротивление. Искусствовед Алоиз Ригль в конце 19 века пытался доказать, что изменения в искусстве поздней античности (в его понимании с 3 века н.э. и до каролингской эпохи) вовсе не были признаком упадка и деградации. Наоборот, это были новые формы со своими тенденциями развития, причинами появления и популярности. Искусство Нового времени продемонстрировало целый калейдоскоп сменяющихся стилей, на основании которых почему-то никто не спешил делать далекоидущие выводы об упадке или развитии общества. На этом основании он настаивал на необходимости выделения поздней античности в отдельный период, отказавшись от предвзятого отношения к ней.

Идеи Ригля в тот момент не нашли поддержки среди академических историков, однако вскоре схожие тезисы стали все чаще звучать в спорах об античности. Ведь фактически, при постановке в центр дискурса вопроса “падения Западной Римской империи”, из рассмотрения выпадали не только территории за пределами римского мира, но даже его восточная половина, уцелевшая в 5 веке. Что Византию (Восточную римскую империю), что варварские королевства запада выселили в медиевистику, тем самым не только изолировав их от эпохи в которой они возникли, но и изъяв саму Империю Запада из глобального контекста. А при попытках этот контекст вернуть и расширить за счет новых археологических сведений уже никаких однозначных свидетельств упадка не выходило, что нарушало общепринятую парадигму.

В 1971 году Питер Браун в монографии «The World of Late Antiquity» подверг обширной культурологической критике все господствовавшие ранее представления о поздней Римской империи. Уйдя от модели “упадка” он увидел многообразные преобразования культурной среды, сочетающие в себе разные тенденции, как новые, характерные только для этой эпохи, так и старые. Обозначенный Брауном подход оказался применим и к другим сферам жизни поздней античности, дав схожий результат: вместо одномерной схемы упадка, получалась многообразная картина трансформации под действием различных факторов.

Революция в подходах к осмыслению поздней античности, была подкреплена и все новыми данными археологии, показавшими, что в разных регионах тенденции развития протекали совершенно по-разному. Где-то наблюдались свидетельства экономического спада, а где-то наоборот — бума строительства, производства и торговли. Столь разнонаправленные тенденции сложно было уложить в старую парадигму “упадка”, поэтому термин “трансформация” тут пришелся к месту. Сегодня едва ли хоть одна зарубежная работа по поздней античности обойдется без упоминания положительного влияния концепций Брауна.

А вот историку Мозесу Финли повезло меньше. Если Браун стал героем современных историков, то Финли скорее антагонистом. Его тоже часто упоминают, но в критическом ключе, хотя этим он тоже сделал царский подгон исторической науке. Пока другие историки и экономисты активно искали в античности признаки капитализма, Финли создал теорию, согласно которой для древних римлян прибыль имела малое значение, а гораздо более важным был размер земли во владении, так как он определял статус и авторитет. Соответственно и вся экономика по Финли строилась вокруг принципов далеких от капитализма, хотя и не отрицала полностью рыночные отношения.
Эта теория наделала немало шуму, заставив опять-таки по-новому взглянуть и на образ мысли людей прошлого, и на трансформацию институтов античности. И хотя идеи Финли в массе своей историки не приняли, но поставленные им вопросы все еще активно обсуждаются.

Поздняя Римская империя в современных исследованиях предстает отнюдь не упадочным государством, которое только и знает, что катится к краху. В 4 веке империя оправилась от потрясений кризиса предыдущего столетия, а её правители активно модернизировали и пытались укрепить государство. Упадок и процветание, жесткий государственный контроль и полный отказ от контроля, эгоизм и бескорыстие, консерватизм и динамизм органично соседствовали в империи, переплетаясь в чертовски сложную и интересную картину. И вот об этом и будет данный цикл. Непривычный для обывателя взгляд на Римскую империю 4 века по данным исторических работ последних десятилетий.
Но прежде чем мы погрузимся в ту эпоху, я считаю важным поговорить об источниках и методологии исторического процесса. Это позволит лучше понять суть проблем, с которыми сталкиваются историки, и причины, по которым регулярно случаются пересмотры, казалось бы, незыблемых концепций о нашем прошлом.

Подписывайтесь на мой ВК

Подписывайтесь на мой ТГ