Непривычный 4 век. Часть 2.2. Археология: вторая среди равных

Археология долгое время находилась в тени источниковедения. Эта дисциплина зародилась как вспомогательная, и на то была веская причина: очень немногие археологические находки могут дать достаточный для их понимания контекст. Глиняный черепок, найденный на берегу Тибра, сам по себе может сказать не столь и многое. Мы можем установить по стратификации слоев земли (чем глубже слой — тем он старше) или радиоуглеродному анализу примерную дату его захоронения и создания. По имеющимся каталогам воссоздать форму предмета и даже примерно определить место производства. А по химическому анализу узнать, что же было внутри. Выяснив, что это часть амфоры для вина 4 века н.э., произведенной на территории современного Туниса, удивиться тому, как же её сюда занесло. И только нарративный источник способен дать контекст того, как и почему эта амфора сюда попала.

При этом чем о более раннем периоде развития археологии мы говорим, тем меньше было инструментов для извлечения сведений из находок. В начале 20 века из всего методологического инструментария у археолога была только стратиграфия да редкие каталоги находок. Что толку от очередного черепка 4 века неустановленного происхождения? Такое положение сформировало у историков довольно пренебрежительное отношение к археологии и археологам. Долгое время их основной задачей считалось просто копать, каталогизировать и описывать найденное и не лезть в анализ находок — это дело следовало оставить профессионалам-историкам.

Однако, такое отношение раздражало археологов, как из-за того, что многие результаты раскопок оставались невостребованными и необработанными, так и из-за нередкого игнорирования находок и их интерпретаций. Всё это привело к тому, что на протяжении второй половины 20 века археологи всё чаще начинали сами заниматься обработкой материалов и их «погружением» в контекст, вступая с историками в ожесточенную полемику.

При этом вторая половина 20 века — это период значительного роста возможностей археологии, благодаря внедрению новых методов. Аэрофотосъемка (а позже — использование лидаров) привела к прорыву в способности обнаруживать места потенциальных раскопок. Распространение «спасательной» археологии (раскопок перед началом стройки) значительно расширило их географию. Радиоуглеродный анализ дал новые возможности по датировке предметов. Методы химического анализа позволили определять место происхождения и содержимое находок. А обширная аналитическая работа по классификации и категоризации находок и их характеристик позволила увеличить точность атрибутации, благодаря чему был совершен не только количественный скачок в находках, но и качественный — в их анализе. Фактически, к 70-м произойдет археологическая революция, и с этого момента не замечать её достижения станет невозможно.

Более того, благодаря открытости археологов для сотрудничества с учёными других специальностей, бурно начнут развиваться междисциплинарные исследования, дававшие много уникальных новых данных. Здесь можно было бы ограничиться одной только радиоуглеродной датировкой, которая стала громадным шагом вперед. Но кроме неё есть большое число междисциплинарных подходов, давших результаты в последние годы. Например, по следам древней пыльцы [14: c. 385-386] или остаткам семян [17: c. 29-33] устанавливают какие культуры выращивали в различных регионах. По найденным костям животных устанавливают не только состав пищевой диеты, но и направление селекции [21: с. 250-272]. По исследованию человеческих костей выясняют не только возраст умерших, но и от чего они умерли, чем болели и как хорошо питались [45]. В сотрудничестве с гляциологами и специалистами по почвам изучают керны ледников и болотной почвы для определения климатических особенностей [28], а также уровней загрязнений воздуха металлами от промышленного производства [22].

Сегодня ни один труд по древней истории уже не может обойтись без обширного привлечения археологических данных. Хотя часто в книгах историков они всё ещё скорее дополнение к нарративным источникам, что раздражает археологов [14: с.17-18]. Однако археология не всесильна, и есть множество проблем и узких мест в ней, о чем кратко необходимо расписать.

1. Археологические обследования охватывают лишь очень небольшие географические области.

К сожалению, копать везде, где хочется, археологи не могут. И проблем тут масса. От того, что финансируется археология не то чтобы хорошо, до того, что многие интересные места находятся в черте городов или на частной собственности. В 20 веке значительно увеличила охват раскопок «спасательная археология» — когда перед строительством нового объекта по закону археологам дают покопать место. Однако далеко не всегда даже в Европе застройщики дотошно подходят к исполнению своих законодательных обязательств. А еще в некоторых интересных археологам регионам, например в Северной Африке или Леванте,  может быть просто небезопасно.

Кроме того, так как денег у археологов ограниченное количество, то чаще всего они работают по каким-то долгоиграющим проектам, копая одну конкретную область. С одной стороны, это позволяет сделать всесторонние исследования территории. С другой — ограничивает возможности увеличения территориального охвата. Из-за этого выборка мест археологических раскопок неравномерна от региона к региону.

2. Различная видимость материалов и их остатков в земле

Разные предметы сохраняются в земле по-разному: камень или металл имеют гораздо больше шансов уцелеть, чем дерево или ткань, которые подвержены гниению. Если с почвой не повезло, то и железо тоже может сохраниться плохо. Но обычно поиск каменных строений или металлических предметов для археологов проще. Нахождение каменного строения часто вообще не требует каких-то особенно тщательных методов обследования, тогда как следы деревянных структур подчас можно обнаружить только по косвенным признакам, например, следам ям под сваи, найти которые не так–то и просто [14: с. 507].

При этом усугубляется проблема тем, что нередко археологи копают целенаправленно — в рамках проекта по поиску определённых предметов. И нет ничего удивительного, что концентрируясь на предмете исследования они могут упускать много интересного. Например, долгое время значительная часть археологии сельской местности античности была сосредоточена на поиске центральных строений вилл. Их не только проще было найти, но и находки роскошных мозаик и украшений куда как интереснее смотрятся в отчётах, чем следы развалин сараев [14: с. 350, 355-356; 17: с. 7].

Однако из-за этого упускались из виду многие вспомогательные строения даже на самих виллах, не то что где-то на расстоянии от них. Из-за чего вышла смешная ситуация, что о домах владельцев вилл из археологических данных мы знаем куда больше, нежели о хозяйственной деятельности, которая вообще-то во многих случаях была основной функцией такого типа землевладения. А ведь виллы были важнейшими игроками на рынке продуктов [14: с. 352-353].

Схожая история и с раскопками городов. Многим археологам куда интереснее исследовать города периода раннего принципата, тогда как культурный слой поздней античности многим мало интересен. Поэтому в Италии есть случаи уничтожения свидетельств городской застройки поздней античности в ходе попыток раскопать более ранние слои [68: c. 46].

Проблема концентрации на поиске более монументальных строений, таких как виллы, приводит к тому, что именно такие типы поселений чаще всего археологи и находят. Т.е. число находок вилл в первую очередь свидетельствует о том, что их проще найти и их целенаправленно ищут, а не о распространенности вилл в прошлом.

Подобная ситуация иногда может приводить к курьёзам. C 1980 года в районе болгарского Никополя проводятся систематические поиски и раскопки древних поселений. Так как масштабы программы огромны, то концентрировались на наиболее очевидных местах, где могли быть капитальные каменные строения. И так вышло, что все они оказались виллами. Что поставило в тупик, так это полная невидимость в результатах обследований крупных деревень о которых есть свидетельства из многочисленных источников [1: c. 252 - 256]. И это обычная для археологии ситуация: негативное свидетельство (свидетельство отсутствия чего-либо) не значит, что этого объекта не существовало, вероятно его просто пока не нашли.

Но иногда бывают и обратные ситуации —  как история с римскими водяными мельницами. Долгое время считалось, что в Риме эта технология хоть и была известна, но использовалась ограниченно (и я тоже так считал), тогда как в Средние века она начала внедряться повсеместно. Археологическая картина до конца 20 века соответствовала нарративной, пока не было обнаружено, что часть мельничных жерновов, которые ранее считались признаком мельниц с животным приводом, были, на самом деле, для водяных мельниц. И вышла забавная ситуация, что римские источники мало упоминали водяные мельницы, но их нашли уже довольно много, а вот в средневековье всё было наоборот — упоминаний много, а археологических свидетельств мало. [30: 10.24-10.25; 32: 17-19].

3. Далеко не все археологические находки введены в оборот.

Это вообще смешная по своей глупости ситуация, корни которой лежат в старом добром снобизме историков по отношению к археологам. Долгое время работа археолога заключалась просто в составлении альбомов и каталогов находок, которые потом… частенько были невостребованы академическими историками. Многие эти альбомы до сих пор пылятся, никем не обработанные, потому что мало кому это интересно [41].

4. Мало раскопать, нужно ещё и погрузить находку в контекст и проанализировать. Тут тоже есть много нюансов.

Как я уже говорил раньше, археологические находки редко несут с собой контекст. И в зависимости от базовых тезисов, одни и те же артефакты могут подтверждать разные теории. Поэтому высоконаучные споры (а иногда и откровенные срачи) за методологию обработки результатов раскопок — это очень популярная спецолимпиада среди ученых. Так что разберём несколько показательных примеров.

Одним из известных явлений для поздней римской империи является «упадок вилл» в конце 4 века. Его свидетельством обычно называют то, что часть помещений, которые некогда были украшены мозаиками, стали использовать явно не по назначению — их могли разделять перегородками, делать проходы прямо через мозаики, застилать пол досками или землей. Классическое объяснение такого явления было в том, что виллы забросили, а их заняли «скваттеры» (беженцы, бездомные). Но в последние годы всё чаще звучат голоса, что на деле это было всего лишь перепрофилирование виллы владельцами для увеличения её прибыльности [11: с.9; 14: c.527]. Т.е. один и тот же факт можно интерпретировать диаметрально противоположно.

Другой схожий пример. После раскопок в 80-х в Италии археологи сформулировали две противоположные модели развития городов: «разрыв» — упадок античного города и потом возникновение на его месте средневекового и «продолжение» — постепенная трансформация от античных форм к средневековым через промежуточные стадии [68: c. 46].

Одним из способов выведения экономических показателей Рима является подсчёт различных находок и ранжирование их по векам. В идеале лучше всего, если сравниваются находки с одного места раскопок, тогда можно делать выводы о тенденциях на определенной территории. А вот если мы начинаем собирать воедино данные с разных раскопов, то возникает проблема выборки. Ведь частота находок может не совсем чётко коррелировать с частотой самого явления в прошлом.

Например, такая ситуация с раскопками костей животных. Во многих исследованиях механистически сложили по векам все находки костей из разных регионов и сделали вывод, что в 1-2 веках н.э. римляне ели в разы больше мяса, чем в 3-4 веках. Однако проблема в том, что нет понимания, были ли эти находки костей сделаны в идентичных условиях. Влиять могло место находки, размер ямы, число самих ям с костями и количество раскопок, где их обнаружили. Ведь, как уже указывалось, иногда число определённых находок выше просто потому, что археологи целенаправленно их ищут. Поэтому простое складывание абсолютных цифр находок на разных площадках методологически спорно [32: с.11].

Схожий пример, но куда более известный — это знаменитый график кораблекрушений в Средиземном море, который всплывает всегда и везде.

По этому графику выходит, что в 1-2 веках н.э. в Средиземном море тонуло огромное число кораблей, а потом оно резко снижалось до того, что в Средние века тонуло в десятки раз меньше кораблей. Из чего делается вывод, что в римскую эпоху движение кораблей было крайне интенсивным, а с 3 века начало резко сокращаться и даже в 15 веке оно не восстановилось.

Такая популярная трактовка, однако, вызвала серьёзные сомнения. И на то несколько причин. Во-первых, деревянные корабли отлично гниют в воде и чаще всего находят не их остовы, а груз. Каменные блоки и амфоры хорошо сохраняются и выделяются на морском дне. А следовательно найти затонувшие корабли с таким грузом куда проще. И выходит, что сами по себе находки затонувших кораблей с амфорами и каменными блоками говорят больше о частоте перевозок этих конкретных материалов. В Средние века такие грузы не возили в принципе, а в античность, начиная со 2 века, есть вероятность роста перевозок товаров в бочках, которые сохраняются гораздо хуже.

Кроме того, на число кораблекрушений могли влиять маршруты. Средиземное море до эпохи пара было не очень-то простым для судоходства, и в зимний период плавать было попросту опасно. При этом в раннюю Античность или Средние века часто предпочитали каботажное (прибрежное плавание), что было безопаснее (а также снижало вероятность стать жертвой пиратов), но увеличивало время в пути. А вот римляне в имперский период часто плавали напрямик, что увеличивало как скорость, так и риск. Соответственно, частота кораблекрушений зависела не только от числа кораблей на маршруте, но и его рискованности. И большое число кораблекрушений в 1-2 веке может говорить не только о росте морского трафика, но и о том, что капитаны выбирали более опасные маршруты [23: 36-39; 14: 411-414; 42: с.315].

Таким образом, графики числа кораблекрушений не служат сами по себе доказательством роста морского трафика. А вот как свидетельство роста перевозок товаров в амфорах и камня для строительства — вполне.

А знаете, что самое смешное в этом примере? Сам автор A. J. Parker в работе «Ancient Shipwrecks of the Mediterranean and the Roman Provinces» [46], где и дебютировал данный график, указал на сильную ограниченность выборок мест находок и бо́льшую видимость кораблей с амфорами, по сравнению с иными. И он даже предостерёг от поспешных выводов других исследователей [46: с.15-16]. Но на это, почему-то, обратили внимание далеко не все.

Если резюмировать, то археология может дать много материалов по тем аспектам прошлого, которые плохо освещены в источниках. Кроме того, она даёт немало материала и для проверки фактажа из них. Но археология тоже не всемогуща, и без контекста из нарративных источников она имеет довольно ограниченные познавательные возможности. Поэтому источниковедение и археология взаимно дополняют друга, а не конкурируют.

Источники: https://teletype.in/@catlegat/A5X_XkBcTH7

Подписывайтесь на мой ВК

Подписывайтесь на мой ТГ