Непривычный 4 век. Часть 12. Трансформация городов

И мы наконец добрались до тех вопросов, которые изначально лежали в основе идеи цикла - показать изменения в городской и сельской местности в 4 веке. Читателя может сильно удивить столь длительная подводка к данному вопросу - ведь состояние сельской и городской экономик во 2 веке были рассмотрены в самом начале. Но на мой взгляд без рассмотрения того, как изменилось общество и государство в 4 веке, понять все прочие моменты будет попросту невозможно.

В предыдущих главах мы посмотрели на то, как общественно-политический кризис в 3 веке привел к коренным изменениям самой модели римской государственности. От «незаметного государства» времен принципата [9: с. 7-15] с ограниченным и во многом косвенным вмешательством в дела цивитасов, экономическую и общественную сферы, на рубеже 3 и 4 веков произошел переход к централизованному бюрократическому аппарату, с гораздо более явным вмешательством во многие сферы жизни общества. Эти перемены, как было наглядно продемонстрировано, вызваны в первую очередь фискальными и политическими проблемами, а не экономическими: необходимостью ослабления влияния армии и роста вовлеченности региональных элит в управление государством.

Не менее заметную трансформацию переживали и римские города. Мы оставили их в состоянии кризиса из-за несостоятельности их экономической модели в 1-2 веках н.э. Кризис этот в первую очередь был выражен в снижении трат на эвергетизм (благотворительность) и «бегстве» куриалов от обязательств, связанных с городскими магистратурами, из-за их все меньшей политической и экономической отдачи. Именно на тратах куриалов держалась большая часть общественного строительства, а теперь они заметно снижались.

Реформы Диоклетиана и Константина эти процессы усугубили, так как создали разветвленный бюрократический аппарат, участие в работе которого давало куриалам и возможность роста собственного авторитета, и экономию средств - так как позволяло получить иммунитет от куриальных обязательств и при этом не требовало больших трат на эвергетизм. В связи с этим в начале 4 века процесс «бегства куриалов» усилился и в некоторых регионах принял настолько серьезные масштабы, что императоры, заинтересованные в том, чтобы локальные общины сами решали свои проблемы, вынуждены были начать попытки ограничения этих процессов законодательно - о чем я уже писал в одной из прошлых глав. Значительное число современных историков считают, что снижение расходов на эвергетизм было вызвано именно общественными изменениями, а не другими причинами [2: c. 143; 11: c.16; 13: с. 194, 380; 29: с.18; 52: с. 226].

Судя по всему наибольшие масштабы «бегство куриалов» достигло в северных регионах империи, о чем свидетельствует значительное снижение археологических находок посвящений частным лицам. В то же время в Африке проявления эверегтизма и активная общественно-политическая жизнь в рамках прежних моделей отношений продолжались весь 4 век, хоть и в меньших масштабах [6: с. 176-177; 42: с. 377-3802: c. 144; 42: с. 327]. Территории же между Африкой и Северной границей демонстрировали весь спектр возможных состояний между двумя описанными крайностями. Можно очень осторожно предположить, что причина таких различий кроется в разном экономическом потенциале регионов.

Италия находилась на особом положении. Основную тяжесть местных проявлений эвергетизма несло покровительство поселений сенаторами [6: с. 182; 42: с. 378]. Поэтому изменения здесь будут малозаметны до самого конца 4 века.
Однако даже несмотря на то, что эверегтизм частных лиц не сошел совсем на нет в 4 веке, тем не менее он постоянно снижался: падало число новых построек и их размеры. Элиты же в это время все чаще демонстрировали новые модели саморепрезентации.

Политика теперь творилась не на улице или в курии, а за закрытыми дверями домусов (городских особняков), поэтому значительно росла роль последних. 4 век даже некоторые историки называют расцветом городских домусов аристократов [33: c. 68]. Они обзаводятся банями, приобретают более ярко выраженное деление на общественную и личную части [14: с. 155-156]. К сожалению раскопки городских домов 4 века на данный момент малочисленны из-за предубеждений к упадку городов в этот период, а потому проследить на большом массиве находок эволюцию подходов невозможно [14: с. 184, 187].
Свое влияние оказали и изменения в религиозной жизни - постепенная христианизация элит привела к смещению их благотворительности в сторону церкви, порицавшей многие прежние общественные практики [20: с. 767-768; 67: с. 23]. Появилось ранее вообще немыслимое явление - бескорыстная раздача милостыни нуждающимся [42: с. 332]. Некоторые куриалы и вовсе покидали города и переселялись в сельскую местность.

Императоры, видя все это, пытались тем не менее навязать локальным элитам продолжение старых, привычных подходов к эвергетизму. Эту проблему пытались решить вернув часть налогов городам [42: с. 375], но самым эффективным способом стало государственное участие. Чиновникам - кураторам и губернаторам в первую очередь -предписывалось поддерживать инфраструктуру городов под их ответственностью и посвящения им в 4 веке доминируют в археологических находках [2: c. 144]. Выражалось это чаще всего в повторении тех подходов к городскому строительству, что демонстрировали сами императоры. Однако имперские блага проливались не на все города, а обычно на столицы провинций, викариатов и префектур. Нередко чиновники, стремящиеся превратить подотчетный им город в образцово-показательный, занимались банальным разграблением наследия (чаще всего статуй) более мелких поселений, из-за чего императорам даже приходилось прямо и неоднократно запрещать такие поступки [42: с. 387; 68: с. 65].

В то же время появились и новые направления монументального эверегтизма - стены и церкви. Вообще образ города, как пространства, окруженного стенами, чрезвычайно древний и существовал еще в раннюю античность [64: c. 37, 43]. Однако в период расцвета империи стены были далеко не у каждого города - их наличие было признаком либо пограничного положения, либо большой привилегией. В ходе завоевания Средиземноморья римляне нередко заставляли захваченные общины срывать стены, чтобы они не могли восстать, а в период империи отсутствие серьезной угрозы извне для многих общин тыловых провинций привели к обветшанию имеющихся стен или отсутсвию таковых у новых поселений.

Однако в 3 веке на фоне военно-политического кризиса города империи начинают обзаводиться стенами. Раньше считалось, что причина этого - угроза варваров и общий рост беспорядка в государстве. Однако сегодня на этот вопрос смотрят неоднозначно.

Следует понимать, что строительство каменных городских стен - это очень дорого, возможно самый дорогой проект общественного строительства, который могли осуществлять в древности, кроме разве что акведука. Чаще всего стены охватывали либо весь город, если он был достаточно богат, либо его ядро с храмами, форумами и административными зданиями. Так как речь идет о поселениях, который занимали десятки тысяч квадратных метров, то длина стен обычно исчислялась километрами, а с учетом толщины и высоты в несколько метров - это требовало огромных материальных и людских ресурсов.
Однозначно как реакция на рост военной угрозы трактуется строительство и усиление фортификации в пограничных регионах, так как пик строительства укреплений наблюдался в областях, где в 3 веке были наибольшие военные угрозы. Однако нет свидетельств спешности возведения укреплений в них [14: с. 109-110; 165].

В то же самое время не для всех городов стены были военной необходимостью и нередко в тыловых провинциях они становились признаком статуса, тогда как военная функция была приятным дополнением. На это намекают как нарративные источники, так и использование при строительстве дорогих материалов отделки и декоративных элементов, причем даже в случае стен городов в пограничной зоне [14: с. 166 - 167]. В Британии некоторые городские стены перестраивались, как предполагается под влиянием “моды” - новые укрепления нередко имитировали внешний вид современных типов, но совершенно теряли всякий практический смысл [66: c. 54-55].

При этом строительство стен нередко меняло привычную географию городов: они могли проходить через ранее существовавшую застройку, нарушать регулярную сеть улиц и тем самым отсекать целые куски города от его центра. Иногда стена отделяла уже неиспользуемые земли, которые были заселены в период расцвета, но иногда у города просто не было денег чтобы обнести стеной все свои границы и поэтому часть его жителей оставались за стенами, формируя тем самым новую структуру города - с обнесенным стенами центром, где селилась элита, и пригородом [66: c. 44].

Другим важным изменением в городах стал рост числа христианских церквей. Вообще христианству и церкви очень часто в комментариях приписывают все грехи поздней античности и ставят в вину падение Западной римской империи. Однако такая точка зрения едва ли отражает ту важную роль, совершенно не похожую на религиозную жизнь до этого, которую заняла церковь в поздней империи и особенно в городах.

Опять же, вопреки распространенному мифу, христианство было религией не угнетенных бедняков, а в основном элит и активнее всего оно распространялось в городах. Уже ко временам Константина во многих из них были большие христианские общины, обладавшие немалыми средствами. А после того, как империя и церковь стали фактически партнерами и государство начало активно поддерживать её финансово, то начался активнейший рост числа последователей этой религии.

Первые храмы чаще всего строились за пределами городских стен не только из-за сопротивления все еще многочисленных язычников, но и отражая моральный долг церкви помогать беззащитным. Христианская церковь, руководствуясь христианской моралью, при полной поддержке государства взяла на себя социальные функции. В первую очередь поддержка оказывалась вдовам, сиротам, инвалидам, беднякам.

В отличии от классического эвергетизма, направленного на личное возвеличивание, церковная благотворительность наоборот была в значительной степени обезличенной - церковь выступала каналом перераспределения пожертвований в пользу незащищенных категорий граждан [20: с. 767-768]. В отличии же от традиционной государственной алиментарной системы, раздачи еды церковью не преследовали цели предотвращения бунтов. То есть сама по себе помощь людям впервые вышла на передний план! Это привлекало к церкви новых прихожан, а епископы становились популярными и влиятельными в народе фигурами.

Рост доходов церкви и её влияния на протяжении всего 4 века заметно менял саму церковь и её роль в обществе. К концу века епископы станут настолько же влиятельны, как губернаторы провинций, а ресурсы в их руках не будут уступать таковым у богатейших сенаторов и чиновников.
Церковь начала все сильнее проникать в саму ткань городов - к концу века обычной картиной было появление церквей в самом центре - у базилики (обычно в них заседали курии) и форума, нередко служившего местом сбора народа для месс. Церковь стала важным игроком городской экономики не только выполняя социальные функции, но и обеспечивая привлечение средств от благотворителей на новые инфраструктурные проекты.

Но и в сельской местности её экономическое влияние было заметно: церкви были пожалованы большие территории [42: с. 301], с которых осуществлялись поставки продуктов питания в города для исполнения церковных обязательств. Вероятно, что эти перемещения товаров были не всегда экономически обоснованы [14: с. 434-435].

К концу 4 века епископы были уже важнейшими игроками в политической жизни городов. Строительство церковной карьеры стало еще одним путем для поднятия личного статуса, что хоть и противоречило самой сути христианской веры, призывавшей к смирению, но людское тщеславие неистребимо. Поэтому наряду с истово верующими епископами, стремящимися распространить веру христову, были и те, кто всего лишь пытались стяжать мирскую власть с помощью власти духовной. Такова жизнь.

Но влияние церкви на жизнь городов этим не ограничивалось. Церковь давила на власти с целью дальнейшего выживания из общественной жизни язычества и полной христианизации империи. Это нередко приводило к нестабильности и даже бунтам. Столкновения из-за закрытия храмов были регулярным явлением и одно из них приведет к случайному сожжению остатков Александрийской библиотеки. Но кроме того власти постепенно ограничивали все привычные языческие практики - праздники, гладиаторские бои и травлю животных. Некоторые практики будут полностью изжиты, другие приобретут новые христианские формы.

Более сложным вопросом было то, что многие политические практики тоже имели языческие корни. В начале 4 века христианам, исполняющим должности декурионов, рекомендовалось не ходить в церковь в этот период, чтобы не загрязнять её. А к концу века исполнение обязанностей декурионов блокировало возможность стать диаконом [6: c. 200].

Таким образом в 4 веке под влиянием изменений в государственном устройстве, религии и обществе происходил окончательный слом прежних идеологических основ городского устройства. Новые христианизированные имперские элиты взаимодействовали с городской средой не через привычные куриальные механизмы, а через должности в административном и церковном аппарате. Именно через эти структуры шли значительные инвестиции в городскую среду. При этом государство стремилось сохранить прежние античные формы городской организации, но они окнчательно отомрут к 6 веку даже на востоке.

Можно ли говорить на этом основании, что в 4 веке античные города умерли, а родились средневековые? Нет. В первую очередь, потому что город все еще был местом обитания и взаимодействия друг с другом элит. Изменились формы этого процесса, но не суть - город все еще был административным центром собственной округи. И в тоже самое время он продолжал быть центром коммерции и ремесла и роль этой деятельности даже несколько выросла, так как все чаще лавки и мастерские перемещались из окраин в центр, нередко занимая невостребованные в новой реальности общественные пространства [14: с. 516]. Это создает сложности с определением упадка или расцвета экономической жизни, так как общественные строения не являются для этого однозначным маркером [68: с. 62].

Крупные города, которые активно участвовали в торговле, работе анноны и региональном имперском правлении вероятно продолжали процветать. Тогда как мелкие города, и так изначально обладавшие меньшим объемом ресурсов, оказались в зоне риска и имели тенденцию к “упадку” [6: c.170; 42: с. 408; 68: с. 63-65]. Но муниципальные механизмы продолжали действовать и там, и там, несмотря на их упадок, чему свидетельство регулярная уличная сеть. Да, именно улицы - это один из важнейших признаков античного города. Широкие прямые проспекты, с выделенными для движения и торговли зонами были важнейшим достижением римлян в плане урбанизма. В более поздние эпохи из-за самозахватов городских территорий проспекты уступят место узким улочкам [14: с. 549-550].

Поддержание уличной сети было одной из важнейших задач городского управления, которое требовало постоянного контроля, так как всегда возникал соблазн осуществить самозахват улицы: построить вместо временной постоянную каменную лавку, расширить дом или двор. В принципе города могли бы функционировать и без контроля за уличной сетью - все не застроили бы, так как как-то же надо ходить и кривые узкие средневековые улочки соврать не дадут. Но римляне упорно цеплялись за сохранение регулярной планировки.
Так что трансформация городов в 4 веке шла пока отнюдь не к средневековым формам. Да и вряд ли это было возможно в рамках империи с её ориентированными на города структурами управления.

Источники: https://teletype.in/@catlegat/A5X_XkBcTH7

Подписывайтесь на мой ВК

Подписывайтесь на мой ТГ