✅💜📖 13. НИКОЛАЙ ФОМИЧЁВ: "ВО ИМЯ ИСТИНЫ И ДОБРОДЕТЕЛИ". ПОВЕСТЬ-ЛЕГЕНДА.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ВЕЛИКИЙ ГРАЖДАНИН
(ЧАСТЬ 2 ИЗ 2)
...Критон же, послушавшись совета, пригласил к себе знакомца одного, помогавшего ему в торговом деле, Архидема, человека молодого и смышлёного, и немало, к тому же, обязанного хозяину за милости с его стороны, и предложил ему стать «волкодавом». И, согласившись, выказал Архидем такое рвение на новом поприще, что, затесавшись в ряды сикофантов и открывши множество совершённых ими преступлений и имена оклеветанных ими, очень скоро заставил их прекратить преследование своего хозяина, а самого главного из них, которому разоблачение его делишек грозило телесным наказанием и крупным денежным штрафом, вынудил не только отступиться от Критона, но внести, ещё, и откупную плату самому «волкодаву»… И Сократ, узнав, чем кончилось противоборство волков с «волкодавом», долго, до слёз, хохотал и радовался за Критона…
Сократ, же, не был столь осторожен на слово, как Притон, и, слишком часто подвергая себя опасности быть подслушанным, не уберёгся от доносительства. Однажды, уподобив, в споре, Крития негодному пастуху, спросил Сократ: «Пастух ли тот, кто уменьшает стадо?»… — и сикофанты, немедля, донесли о прозрачном намёке главе тиранов. В другой раз, узнав, что Критий вовлекает в свои гульбища афинских юношей, тем самым, склоняя их к пороку, Сократ назвал его «свиньёй», — и это, тоже, донесли хозяину. И, затаивши злобу на неугомонного старика, которому минуло, в эту пору, шестьдесят пять лет, вызвал его к тиранам сам Критий с помощником по особым делам Хариклом, и спросил, знает ли он о только что оглашённом законе, запрещающем беседы философов с молодежью. И Сократ сказал:
— Слыхать-то я слыхал о таком законе, да, только, хотел бы уточнить содержание запрета, чтобы правильней его исполнять…
— Мы готовы дать тебе любые разъяснения. Спрашивай!
И Сократ спросил, глядя на Крития, в свои пятьдесят с небольшим похожего на дряхлого старика от желчной подозрительности и пороков:
— Касаясь искусства речи, запрещает этот закон истинные суждения или ложные?..
И, усмехнувшись, промолчал Критий, ответил, же, Сократу Харикл:
— Да как ты не поймёшь, что тебе запрещено, отныне, вести любые беседы с молодыми людьми!
— Хорошо, — сказал Сократ, — в таком случае, чтобы не было у меня и здесь сомнений, то определите, до которого года нужно считать человека молодым?
— Пока у человека, — с важностью ответил Харикл, — по незрелости его рассудка, нет права выступать в совете. То есть, тебе запрещено вести беседы с людьми моложе тридцати лет!
— Значит ли это, — спросил Сократ, — что если человек моложе тридцати продаёт что-нибудь, то и тогда мне не спрашивать, почём он продает?
— А если юноша спросит меня, и я буду знать, где живёт Харикл, отвечать мне или нет?
— Конечно, отвечать. Но, ведь, твои расспросы и ответы совсем другого рода! — И Харикл подозрительно прищурил мутный глаз.
И Критий, видя, что помощнику морочат голову, сказал, кольнув Сократа желчным взглядом:
— Короче говоря, Сократ, ты должен отказаться от этих дурацких сравнений государственных мужей с кожевниками, кузнецами, плотниками и прочим ремесленным людом. Я думаю, тебе самому эти сравнения набили оскомину.
— Но, отказавшись от этого, я должен, выходит, отказаться и от сравнения знания с незнанием, истинности с лживостью, доброты с жестокостью?..
— Именно, от этих разговоров с молодёжью ты и должен отказаться. — И добавил: — И от «пастухов» — тоже! Иначе, гляди, чтобы тебе самому не уменьшить собой стадо овец этого пастуха! Ступай!
И, чувствуя угрозу расправы над собой, ушёл Сократ, но бесед своих не прекратил. И, тогда, из боязни извлечь на себя гнев дельфийских жрецов, узаконивших мудрость Сократа, а также недовольство и своих спартанских повелителей, считавшихся с волей жрецов, тираны не решились устранить именитого мудреца, но, дабы навлечь на него гнев афинян, замыслили втянуть его в какое-либо грязное дело. И дело такое нашлось…
…Жил в Афинах уважаемый гражданин по имени Леонт, кто вместе с Никием и другими именитыми мужами подписал со Спартой мирный договор, после похода афинян на Сиракузы разорванный спартанцами, кто, будучи, затем, военачальником и флотоводцем, прославился многими блестящими победами над хиосцами и родосцами, и кто, в числе стратегов-победителей, командовал афинским флотом в сражении при Аргинусских островах, после чего, благоразумно переждав за морем гнев афинян, казнивших шестерых стратегов, на родину вернулся, лишь, когда сограждане раскаялись в содеянном.
И этого заслуженного человека, героя Пелопоннесской войны, тираны, страшась с его стороны возможного мятежа против них, решили казнить. И Критий, желая втянуть в это грязное дело Сократа, ещё и затем, чтобы внушить афинянам веру, будто расправа с Леонтом дело справедливое, раз в нём участвует мудрейший из эллинов, вызвал Сократа в Тол и приказал ему, в числе пятерых старейших граждан, отправиться на Саламин, чтобы доставить Леонта в суд.
И, видя безсмысленность каких-либо увещеваний Крития, молча выслушал Сократ приказ, но, когда все пятеро вышли из Тола, он так сказал старейшим афинянам:
— Неужели вы, афиняне, так дрожите за ваши, уже немолодые, жизни, что соглашаетесь участвовать в этой гнусной расправе?
— Не так, Сократ, мы дрожим за свою жизнь, как, больше, опасаемся за свои семьи, ведь, тираны не остановятся, расправившись с нами, а начнут преследовать и наших сыновей, и наших внуков. Прости нас, Сократ! — и отправились в дорогу.
Сократ, же, отделившись от них, побрёл домой.
И доставили старейшие Леонта в суд, и был приговорён он, по навету, к смерти и казнён испитием чаши с цикутой. Сократу, же, грозила кара за неповиновение властям, но, видно боги этого не допустили, ибо, в день, когда пришёл к Сократу посланный с приказом явиться, завтра, в Тол, радостная весть разнеслась по городу: флотоводец Фрасибул, один из самых истинных сторонников народовластия, высадившись в Пирее и Мунихии, разгромил отряды олигархов и провозгласил в Афинах демократию; безславный, же, глава тиранов Критий был убит в этом сражении…
И возрадовался Сократ падению кровавой тирании, но, вскоре же, и опечалился, узнав, что верховодит в народном собрании ставший демагогом кожевник Анит, тот самый рыжеволосый однокашник Сократа по гимнасию, кто потерпел позорное поражение от прекрасной Аспасии, состязаясь с нею в диалектике при рассмотрении парадокса Зенона.
С годами, облысел Анит, рыжей оставалась у него, лишь, борода, а голова походила на голое колено. И, хотя Анит из стихийной ненависти ко всем софистам, к которым причислял он и Сократа, уговорил, ещё до войны, комедиографа Аристофана высмеять афинского Марсия в комедии «Облака», как словесного обманщика и дурака, Сократ не чувствовал к Аниту личной вражды. И, только, дивился, что афиняне сделали Анита вожаком, лишь, потому, что был он изгнан олигархами, как демократ, из города и, высадившись с Фрасибулом в Пирее, участвовал в свержении тирании «Тридцати».
Все, ведь, знали о нечестии Анита, все помнили, как в начале войны, командуя флотилией, послан был Анит для спасения одной из морских крепостей, но, струсив, предпочёл отсидеться за мысом, а крепость, тем временем, пала; его судили после, но он оправдался толстым кошельком… Как видно, старый хитрец сумел заговорить народ посулами и обещаниями возродить справедливую жизнь в Афинах.
И размышлял Сократ: чего, же, ради этот выходец из знатного рода Антемионов связал свои властолюбивые намерения с демократией? Не оттого ли, что ограниченность его ума не оставила ему надежд на главенство среди олигархов, тогда как для невежества иных бедняков он, вполне, годился в демагоги?
И, замечал Сократ: тая́ в душе озлобленность к аристократам, Анит, став вожаком народа, ни в чём не проявлял жестокости, наоборот: он, сразу, объявил амнистию противникам, и не только видным олигархам, но и самим, оставшимся в живых во время мятежа, тиранам и среди них, даже, Хариклу с его кровавыми руками, и принял, к тому же, закон, под страхом смерти запрещавший преследование олигархов.
«Слава богам, пришёл конец кровопролитию в Афинах!» — радовались афиняне; простаки, же, увидев в том заслугу своего вождя, прославляли доброту его души. И мало кто знал из сограждан, что умиротворение Анита исходит не из добродетели его, а из трезвого расчёта — подольше насладиться властью, ибо, Спарта, глаз не спускавшая с Афин, узнай она о расправе над олигархами, сейчас бы свергла народовластие…
И, владея множеством кожевен, которые ему вернул народ, будучи богат, Анит, подлаживаясь к беднякам, ходил в простом, суровой ткани хитоне, речи свои уснащал простонародными выражениями, многих бедняков знал в лицо и по имени. Запросто расхаживал по агоре, заглядывая на базар, останавливался поболтать с народом, расспрашивал знакомых о семье, здоровье, а, задабривая нищих и голодных, расплодившихся в войну во множестве, распорядился выставить для них у пританея [Общественное здание, где заседали (и кормились за счёт государства) пританы] котлы с горячей похлёбкой, которой, бывало, и сам не гнушался отведать черпак, говоря для очереди бедняков: «Неплохо! Совсем неплохо».
Страждущих он успокаивал щедрыми посулами скорых перемен к богатой, сытой жизни, а пока что выдавал, по жребию, пособия нуждающимся, и те, кому посчастливилось выиграть вспоможение, кричали: «Слава Аниту!».
И пока Анит задабривал простолюдинов похлёбкой, подачками и сладкими речами, демократы-богачи, в войну набившие себе карманы поставками оружия и снаряжения для войск и кораблей, всё больше богатели на базарной спекуляции продуктами, и, в то время, как простой народ бедствовал, едва сводя концы с концами, богатеи, в окружении прислужников-рабов, жирели в роскоши и удовольствиях; и, снова, расцветал порок, и падала вера в богов у сограждан…
Но, видел, замечал Сократ, как вместо пошатнувшейся веры в божественные установления пробуждается у афинян, особенно из молодёжи, стремление найти источник всех несчастий и неравенства в Афинах; и устремился к страждущим, дабы, вместе с ними, в нескончаемых беседах о добре и зле, невежестве и знании, красоте и безобразии, стараться, в меру сил своих, просвещать умы сограждан… И, прослышав о Сократовых беседах, шли к нему на выучку всё новые из любознательных: Гермоген, Аристодем, Федон, Критобул и самый юный из учеников Сократа Аполлодор, а также и другие; а за ними, следом, хлынули в Афины изгнанные прежде софисты, предлагая всем желающим уроки красноречия за плату.
И, научаясь мыслить по-сократовски, стремились подражать ему ученики и в добронравии, и, поэтому, ссор между ними не было; когда, же, постаревший и седой, но всё ещё горячий Эсхин поссорился с Критобулом, а кто-то посторонний, желая укорить Эсхина, спросил его: «Куда, же, девалась ваша дружба с Критобулом?», то Эсхин ответил: «Она спит, но я разбужу её», и, отправившись к Критобулу, спросил: «Неужели ты считаешь меня таким жалким и неисправимым, что я, в твоих глазах, не заслуживаю, даже, вразумления?».
— «Нет ничего удивительного, — ответил ему Критобул, — что, именно, ты, стоя́щий выше меня во всех отношениях, первым понял, и в этом случае, как надо поступить».
С великой любовью к Сократу вкушали общение с ним ученики его, и даже те, кто по какой-либо причине отходил от учителя, не забывали его. И когда случилось киренянину Аристиппу, расставшись с Сократом, заработать в чужеземных городах кучу денег за уроки красноречия, то, в подарок учителю, прислал он двадцать мин [Мина — довольно крупная денежная единица, приравнивалась к 100 драхмам, тогда как стоимость быка, во времена Сократа, составляла 50 драхм]. Да, только, Сократ, сказав, что даймоний его запрещает ему принимать эти деньги, отослал их обратно, несмотря на брань и слёзы Ксантиппы, которой надоела вечная в доме нужда.
…Как-то раз шёл Сократ по городу и, встретив в переулке приятного собой и скромного по виду молодого человека с живым, любознательным взглядом, загородил ему дорогу посохом и спросил:
— Не скажешь ли ты, любезный юноша, куда следует пойти за мукой и маслом?
— А за мудростью? — спросил лукаво Сократ. И удивлённый юноша не нашёл что сказать.
— Ступай за мной, я покажу, — пообещал Сократ и привёл к своим друзьям нового ученика, Ксенофонта [Впоследствии — великого историка древности, кроме исторических и философских сочинений, написавшего воспоминания о Сократе].
А вскоре обрёл Сократ другого юношу-ученика, Аристокла, по прозвищу Платон [Впоследствии — крупнейший представитель античного идеализма], что значит «широкий» и встрече этой предшествовал сон Сократа, что будто сел ему на грудь птенец священной птицы лебедя и, вдруг, покрывшись перьями, взлетел под небеса с дивным пением. И, проснувшись, всё недоумевал Сократ, к чему бы этот сон, а на следующий день, у театра Диониса, где он беседовал с друзьями, подошёл к нему Платон, и, поговорив с ним, Сократ, вдруг, вспомнил сон и сказал Платону: «Вот он, мой лебедь!».
Грамоте учился Аристокл у некоего Дионисия, а гимнастике — у борца Аристона из Аргоса, который и дал ему прозвище Платон за крепость телосложения. И, выступая борцом, участвуя в Истмийских играх, призван был Платон мусическими музами для живописи и сочинения стихов и стихотворных драм, и в день, когда встретился с Сократом, нёс он свою трагедию в театр, дабы выступить с ней в состязаниях, но, услыхав беседу Сократа, так был поражён, что пришёл домой и сжёг свои сочинения, воскликнув словами Гомера:
— Бог огня, поспеши: ты надобен, нынче, Платону!..
И с той поры не отходил Платон от учителя.
И, выйдя из пределов Аттики, проникло почитание Сократа в чужеземные города, и, прислав к нему богатые дары, приглашали его погостить и царь Македонии Архелай, и правитель Краннона Скопас, и властитель Ларисы [Города-государства Фессалии] Еврилох, и прочие другие. Но, Сократ, с улыбкой, отвергал подарки владык и родину покинуть отказался, говоря:
— Правителям угодны льстецы, а я льстить не умею. Да и какая польза от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?..
И гневалась Ксантиппа за отвергнутые дары, и корила его непрестанно, ибо, кроме первенца Софрониска, вступившего в седьмой год жизни, родила Ксантиппа, в эту пору, малыша Менексена, и требовалось быстро подрастающих детей кормить и одевать, доходы, же, Сократа от виноградника, осла, козы и десятка кур слишком были незначительны. И, лишь, один Критон умел утихомирить Ксантиппу кошельком с серебряными драхмами, тайными для Сократа, ибо, денег он не принимал и от друзей, а лишь съестное вспоможение.