✅💜📖 18. РАЛЬФ УОЛДО ЭМЕРСОН: "НРАВСТВЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ".
ЧАСТЬ II
(ПРЕДСТАВИТЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА)
СВЕДЕНБОРГ, ИЛИ МИСТИК
(ЧАСТЬ 1 ИЗ 3)
Из среды необыкновенных людей наиболее дóроги своим собратиям не те, которых экономист называет производительными. Нет, у наших любимцев ничего нет в руках: ни усовершенствованных хлебных зёрен, ни испечённого хлеба, - они не основали колоний, не изобрели никаких орудий.
Бóльшим уважением и любовью, чем тот отдел человечества, что строит города и обогащает рынки, пользуются поэты. Они из лона духовного царства питают наше мышление и воображение мыслями и образами, которые возносят людей выше мира хлеба и денег, утешают их в ежедневных недочётах, в мелочности труда и торга. Высокую цену имеет и философ, этот возбудитель умственных сил труженика, который, завлекая своими тонкостями, знакомит его с новыми способностями. Пускай другие строят города: он постигнет их смысл и придаст им высокое значение.
Есть люди, ещё, другого разряда - это вожди наши в иную область: в мир нравственности или воли. Всё замечательное в этой области дум составляет их принадлежность, и малейшее проявление чувства правоты получает в глазах их первенство над всем прочим. Так и дóлжно быть: я могу поэтизировать всё на свете, но нравственное сознание поэтизирует самого меня. Я часто думал о том, какую огромную услугу оказал бы новейшей критике тот, кто провёл бы параллель отношений, существующих между Шекспиром и Сведенборгом. Человеческий дух вечно стоит в тоскливом раздумье: он требует ума, он требует святости и испытывает равную досаду, когда ему предлагают одно без другого. Способный соединить их обоих ещё не явился. Утомлённые святошами, мы обращаемся к Шекспиру, как к прибежищу. Но, в настоящее время, самые инстинктивные побуждения научают нас, что разрешение задачи сущности бытия должно брать перевес над всеми прочими и что на вопросы: Откуда? Зачем? Куда? - следует отвечать жизнью, а не книгами. Драма или поэма отвечают на них приблизительно или косвенно; но Мену, но Зороастр, но Моисей состязаются, именно, с этою задачею. Сфера нравственного сознания есть область такого величия, которое низводит до игрушек всё наше материальное великолепие, а, между тем, пред каждым нищим, имеющим рассудок, растворяет дверь во Вселенную. Оно с почти неудержимою торопливостью клонит человека под своё владычество. Вот что сказано на языке Корана: «Аллах изрёк: Небо, земля и всё, что лежит между ними, думаете вы сотворено нами в шутку, и вы не возвратитесь к нам?». Такое сознание основывает господство воли, вдохновляя волю, - это коренное начало личности, оно, будто, претворяет в неё целую Вселенную.
«И Царства существ не преклонятся никому другому; они не только твои, но, все они - Ты».
Выше всех людей стоит праведник. Коран делает большое различие между человеком добрым по природе и между человеком добра, имеющим влияние на других. Он произнёс, что этот род людей есть цель создания, а что прочие приняты на пир бытия, как причисленные к их свите. То же говорит и персидский поэт душе подобного свойства:
Смелей иди вперёд! вкушай на пире жизни: Ты - приглашённый гость, - допущены другие.
Преимущество таких избранников состоит в доступе к тайнам и составу Природы посредством какого-то способа, который выше опыта и науки. Попросту сказать: что познает один человек вследствие продолжительного изучения, то угадывает другой, одарённый необыкновенною прозорливостью. Аравитяне рассказывают, что Абул-Кхаин, мистик, и Абу Али-Сиина, философ, вели между собою беседу, при расставании философ сказал: «Я изучил всё, что он усматривает». Мистик, же, сказал: «Всё, что он изучал, я вижу».
Где причина такого прозрения, можем спросить мы: в прирождённых ли воспоминаниях Платона, в учении ли браминов о переселении душ? Душа, часто воплощавшаяся или, по выражению индусов, «перейдя стези бытия через тысячекратное рождение», созерцав предметы, которые находятся здесь, и которые в небе, и которые в преисподней, - заимствует знание от всех; так не удивительно, если в отношении чего бы то ни было она способна припоминать то, что знала прежде. «Ибо, все предметы состоят в свя́зи и в соотношении, и когда душа, уже, раз изведала их, ничто не препятствует человеку, наведшему на ум или - говоря обыкновенным языком - изучившему один предмет, восстановить все предыдущие свои познания и, снова, отыскать всё остальное, если, только, он имеет твёрдость и не ослабевает среди своих изысканий. Ибо, и изыскание, и изучение есть не что иное, как прирождённое воспоминание». Как несравненно сильнее должно это совершаться у изыскателя с душою праведною, божественною! Будучи, первоначально, сопричастна Предвечному Духу, всесоздавшему и всесоблюдающему, такая душа легко переносится во всё сотворенное, и всё сотворённое несётся к ней: они сливаются, и человек присутствует и сочувствует устройству и законам мироздания.
Труден этот путь, таинствен и осаждаем ужасом. Древние называли такое состояние экстазом, то есть, отсутствием, отрешением человека от тела, дабы мыслить. Все религиозные легенды хранят сказания о восхищённом состоянии святых. Это блаженство, но, без всякого признака радости: блаженство величественное, уединённое, почти, тоскливое: «полёт». Плотин называет его: «один наедине с одним»; ещё, Мυστικος - смежение очей, от чего и слово мистик. При этом, тотчас, приходят на память имена Сократа, Плотина, Порфирия, Бёме, Баниана, Фокса, Паскаля, г-жи Гюйон, Сведенборга, впадавших в такое состояние. Но, также, скоро припоминается и то; что оно сопровождается недугом. Блаженство это нисходит в ужасе и с потрясениями духа восприимца: «Оно расшатывает хижину из персти», наводит помешательство на человека или придаёт его уму странный склад, отражающийся на рассудке. В самых замечательных примерах религиозного просветления обозначается примесь некоторой болезненности, несмотря на неоспоримое увеличение способности постижения. Неужели этот высший дар вносит, с собою, свойство, парализующее его силу и веру в него других?
И, подлинно, оно отъемлет От совершенств, достигнувших вершины, Деятельность и силу низших свойств.
Не в праве ли мы сказать, что расчетливая Мать природа распределяет по весу и по мере столько-то земли, столько-то огня на состав каждого человека; что она не даёт надбавки ни на полушку, хотя бы целые народы гибли за недостатком вождя.
Новейшие времена представляют замечательный пример такого умственного переворота в лице Эммануила Сведенборга, родившегося в Стокгольме в 1688 году. Этот человек, казавшийся современникам сновидцем, экстрактом из лунных лучей, вёл, без всякого сомнения, жизнь гораздо более существенную, чем кто-либо из живущих, тогда, на Земле. И, теперь, когда короли Фридрихи, Христиерны и все герцоги Брауншвейгские незаметно соскользнули в забвение, для Сведенборга настал час возникать в умах многих тысяч людей.
Его молодость и ранний образ жизни были, конечно, не совсем обыкновенны; они прошли не в посвистывании и танцах. Ещё, мальчиком он роется в рудниках и горах, усидчиво занимается химией, оптикой, физиологией, астрономией, математикой, чтобы найти образы, достойные, по своему размеру, поместиться в таком объёмистом и многостороннем уме. Как бывает, обыкновенно, с великими людьми, Сведенборг, по разнообразию и количеству своих способностей, казался сочетанием многих даровитых личностей. Это было существо, сотворённое широко и обладающее всеми преимуществами величины. Отражение пространной окружности, всё же, легче обозревать на больших шарах, хоть несколько попорченных трещиною и тусклостью, нежели в капле воды; так люди великого размера, размера Платона и Ньютона, несмотря на некоторую чудность или расстроенность, приносят нам более пользы, чем посредственные умы в своём равновесии.
Сведенборг, учёный с детства, докончил своё образование в Упсале. Двадцати восьми лет он сделан был асессором Горного управления при Карле XII. В 1716 г., оставив родину, посетил университеты Англии, Голландии, Франции и Германии; издал свою книгу Doedalus Hyperboreus и, с той поры, в продолжение тридцати лет, писал и издавал свои учёные сочинения. В 1718 г., при осаде Фридрихсгаля, совершил замечательный подвиг инженерного искусства, провезя сушею, по пространству четырнадцати английских миль, две галеры, пять шлюпок и небольшой корабль на подмогу королю. В 1721 г., опять, путешествовал по Европе для обозрения рудников и плавильных печей.
С тою же энергией предался он и Богословию. В 1743 г., когда ему было пятьдесят четыре года, воспоследовало то, что называется его просветлением.
Металлургия, передвижение кораблей по суше и вся прочая учёность были поглощены этим состоянием восхищения. Он не издал, с тех пор, ни одной учёной книги, отклонился от своей практической деятельности, а посвятил себя на составление и печать своих многотомных богословских творений, издававшихся в Дрездене, Лейпциге, Лондоне, Амстердаме, то за его счёт, то за счёт герцога Брауншвейгского или другого принца. Позднее, он оставил свою должность асессора, но жалование выдавалось ему до конца жизни. В своё время эта должность поставила его в близкое знакомство с Карлом XII, который высоко его ценил и часто с ним советовался. Такое же расположение оказывал ему и наследник Карла. На Сейме 1751 г. граф Гопкен произнёс, что лучшая «Записка» по финансовой части принадлежит Сведенборгу. Вся Швеция, как кажется, была проникнута отменным к нему почтением. Его необыкновенная учёность, практические сведения, присовокупившаяся к ним слава о даре второго зрения и необычайность религиозных познаний привлекали к гаваням, к которым он приставал во время своих путешествий, королев, дворян, духовных, моряков и толпы народа. Духовенство противилось изданию и распространению его религиозных творений, но, он, кажется, всегда оставался в приязни с влиятельными лицами. Он никогда не был женат, вёл чрезвычайно простой образ жизни, питался хлебом, молоком и овощами; в обращении был очень скромен и приветлив. Дом его стоял посреди большого сада. Он несколько раз посещал Англию, где, как кажется, ни вельможи, ни учёные не обратили на него внимания, и умер в Лондоне в 85 лет, от апоплексического удара, 29-го марта 1772 г. Видавшие его в Лондоне описывают его человеком тихим, похожим на лицо духовного звания. Он не прочь был выпить чашку кофе или чая и чрезвычайно любил детей. При парадной бархатной одежде он носил шпагу; на прогулках, же, - трость с золотым набалдашником. Довольно плохой портрет изображает его в старинной одежде и в парике; лицо имеет рассеянное и неопределённое выражение.
Гений, которому суждено было пролить на учёность того времени свет своего более утончённого знания, переступить границы времени и пространства, проникнуть в таинственный мир дýхов и попытаться основать новую религию на Земле, разобрал первоначальные письмена этих знаний в каменоломнях и кузницах, у горнов и у тигелей; на корабельных верфях и в анатомических залах. Быть может, ни один человек не в состоянии оценить всего достоинства его творений по такому множеству предметов. Но, приятно знать, что его труды о рудах и металлах высоко ценятся людьми, сведущими в этом деле. Он, кажется, во многом опередил науку XIX столетия: опередил её в астрономии, предугадав открытие седьмой планеты, - по несчастию, восьмой он не предугадал; опередил новейший взгляд этой науки касательно образования миров; по части магнетизма предугадал многие важные опыты и выводы учёных нашего времени; в химии опередил атомистическую теорию; в анатомии - открытия Шлихтинга, Монро, Уильсона; первый объяснил работу лёгкого. Превосходный издатель его сочинений в Лондоне, считая Сведенборга слишком великим, мало заботится о его славе, как родоначальника таких открытий, но, мы можем по тому, что он сохранил, судить о важности того, что оставлено в стороне.
Это была колоссальная душа: она облегла через край своё время, не понявшее её; она требует для своего обозрения отдалённое фокусное расстояние. Сведенборг, как Аристотель, как Бэкон, Сельден, Гумбольдт, даёт нам то понятие, что обширность знаний и, почти, вездесущность в природе доступны человеческой душе. Будто с высоты башни, великолепно обозревает он Природу, искусства и, никогда не теряя из виду последовательности и связи предметов, он в своих «Principia» едва ли не осуществил свой собственный образ, представив первобытную безпорочность человека. Выше, по месту и по достоинству, отдельных его открытий стоит главнейшее из них - открытие самотождественности. Капля морской воды имеет все свойства моря воды, только, не может воздымать бурь. Можно восхищаться, слушая целый оркестр и слушая одну флейту; есть могущество в войске, есть оно и в герое. Вообще, все, знакомые, только, с книжными произведениями новых времён, должны прийти в удивление от громадных достоинств Сведенборга. Это какой-то мезозавр и мастодонт науки, которого не измерить целыми коллегиями обыкновенных учёных. От его исполинского появления взовьются все мантии университета. Наши книги лживы, потому что, они - одни отрывки; их сентенции - пустые Ьons-mots, а нe части естественной речи: они - ребяческие выражения то нечаянности, то радости при первом знакомстве с Природою, или - что ещё хуже - они дают кратковременную гласность опрометчивым заключениям или отклонениям от её порядка, злонамеренно выставляя, для возбуждения удивления, некоторые случайности или особенности, напрямую противоречащие гармонии Природы и, по примеру фокусников, скрывая свои проделки.
Сведенборг, же, систематически, при каждом определении, указывает на отношения в мироздании; средства и цели изложены в отменном порядке; все способности действуют в нём с астрономическою точностью, и превосходные его творения чисты от малейшего высокомерия или себялюбия.
Сведенборг был рождён в атмосфере великих идей. Трудно, даже, сказать, что составляет его исключительную принадлежность, но, собственная его жизнь заимствовала величие от его возвышенных воззрений на Вселенную. Мощный аристотелев метод - законченный, полный, пристыжающий нашу безплодную и тощую логику, - своею гениальною лучезарностью, коротко ознакомленный с последовательностью и постепенностью, с явлениями и с их окончательными целями; искусный в распознавании силы от формы, сущности от случайности, проложивший своей терминологией и определениями торные дороги в царство Природы, - аристотелев метод образовал целые поколения атлетических философов. Гервей уследил обращение крови; Гильберт - магнитность Земли; Декарт, воспользовавшись Гильбертовым открытием, своими вихрями, спиральностью, поляризацией наводнил Европу преобладающим предположением вихревого круговращения, будто бы, заключающего тайну мироздания. Ньютон, в год рождения Сведенборга, напечатал свои «Principia» и, тем, положил основание всемирному тяготению. Мальпиги, следуя высоким убеждениям Гиппократа, Левкиппа и Лукреция, придал силу тому мнению, что tota in minimum existit natura. Несравненные анатомы Сваммердам, Лёвенгёк, Уинсло, Евстахиус, Гейстер, Везалиус, Бёргаве ничего не оставили анатомическому ножу и микроскопу на открытия в сравнительной анатомии. Его современник, Линней, в своей прекрасной науке произнёс: «природа всюду сходна сама с собою»; наконец, Лейбниц и Христиан Вольф в благородной системе и в более обширном приложении этого начала указали его в космологии, между тем как Локк и Гроций извлекали из него нравственные доказательства.
По духу этих предшественников и современников можно усмотреть исходную точку Сведенборговых изучений и задач, предложенных им себе на решение. Он был способен вести с ними беседу и оживлять эти тома мыслей. Между тем, близость таких гениев, из которых тот или другой внушил ему все преобладающие его идеи, вторично доказывает, примером Сведенборга, как трудно уму и самой высокой плодотворности быть совершенно оригинальным, быть первым восприёмником и провозвестником одного из законов Природы.
Сведенборг назвал образ воззрений, к которому он тяготел, Учением о Формах, о Прогрессиях, или Степенях, о Влиянии, или Наитии, о Соотношениях. С таким учением стóит познакомиться по его собственным сочинениям. Не всякий может читать их, но, тот, кто прочтёт, будет вознаграждён за труд. Это - целая библиотека для твёрдо мыслящего и уединённого учёного. Они составляют около 50 томов; из них, половина посвящена учёным, другая - богословским предметам. После целого века забвения Сведенборг нашёл, наконец, жаркого последователя в Лондоне - мистера Уилькинсона, который перевёл творения своего учителя с латинского на английский язык. Сила ума, постижения и воображения переводчика могут быть сравнены, только, с высокими дарованиями лорда Бэкона. Великолепные предисловия, которыми м-р Уилькинсон обогатил эти тома, превосходят своим блеском всю современную английскую философию и не позволяют мне, после него, ничего прибавить от себя.
Сведенборгова «Экономия Животного Царства» - одна из тех книг, которая всюду выдержанною возвышенностью мыслей делает честь роду человеческому. Она бьmа написана с высочайшею из всех целей - помирить, наконец, душу и науку, так давно разошедшиеся одна от другой. Этот анатомический отчёт о человеческом теле выражен самым высоким поэтическим языком. Сведенборг недаром изучил лучи и металлы. Разнообразные и основательные знания придают его слогу блеск и искромётность мысли, похожие на те зимние утра, когда воздух серебрится кристаллами. Он мог быть отличным космологом по врождённой способности усматривать тождественность и не останавливаться пред огромностью предмета. В атоме магнитного железа он видел силу, мóгущую производить спиральное движение планет и Солнца. Его убеждения основаны на всемирности каждого закона в природе: на веровании Платона в степени или в восходящую лестницу; на излиянии или слиянии одного в другое, из чего проистекает взаимная относительность каждой из частей. Ему обнаружилась прекрасная тайна, что малое объясняет большое, а большое - малое; и средоточие человека в природе, и повсеместно существующее соприкосновение во всём. Он видел, что человеческое тело, в точном смысле, всемирно, что оно орудие, посредством которого душа воспринимает свою пищу, между тем как его питает всё, что ни есть в материи. Решительный противник скептицизма, он придерживался того, что «чем более человек мудр, тем более он поклонник Божества». Вообще, он веровал в философию тождественности (Indetity philosophy) и был твёрдым и сильным её сторонником...