✅💜📖 12. РАЛЬФ УОЛДО ЭМЕРСОН: "НРАВСТВЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ".
ЧАСТЬ I (ОПЫТЬI)
ВСЕВЫШНИЙ (ЧАСТЬ 1 ИЗ 2)
Есть различие в значении, есть оно и в последующем влиянии каждого часа нашей жизни. Надежда оживляет нас промежутками; в нас постоянно чувство уныния. Но, и короткие минуты надежды так полны, так глубоки, что им, а не прочим нашим ощущениям принуждены мы приписать наиболее существенности. Вот почему тщетны и безсильны все обыкновенные доказательства, которые, опираясь на одну опытность, хотят заставить молчать тех, кто полон ожиданий в пользу человечества. Могущественная надежда побеждает отчаяние: в добычу их возражениям мы отдаём наше прошедшее и - продолжаем надеяться. Нужно объяснить себе эту неутомимость наших надежд. Мы согласны: жизнь человеческая пóшла; но, откуда узнали мы, что она пóшла? Откуда взялись это накипевшее неудовольствие, эта всеми ощущаемая тягота? Что означает всеобщее ощущение неполноты и неведения? Что, как не призыв высший, призыв безконечный? Отчего в нас это сознание, что подлинная, достоверная история человека никогда, ещё, не была записана; что человек отметает от себя прочь всё высказанное об его естестве, что всё это быстро стареется, и каждая метафизическая книга так скоро падает в цене? В шесть тысяч лет философия не довершила, ещё, своих поисков по изгибам и тайникам души; при всяком её опыте, ещё, остаётся осадок, который она не в состоянии разложить.
Человек - это струя из неведомого источника. Наше бытие изливается, откуда? - неизвестно. Самый непогрешимый вычислитель, может ли он поручиться, чтобы не могло, в сию же минуту, воспоследовать нечто неисчислимое, которое обратит в ничто все его вычисления? Так, на каждом шагу, принужден я распознавать в событиях начало, превосходящее и это нечто, которое я называю своим я.
С событиями то же, что с мыслями. Смотря на этот волнующийся поток, который вытекает из областей, мне неизвестных, и на некоторое время вносит в меня свои волны, я вижу ясно, что я не виновник, а изумлённый зритель этих надземных струй. И остаюсь ли я безстрастен, радуюсь ли, глядя на них, - они катятся по велению, совершенно мне чуждому.
Верховный судья заблуждений, настоящих и прошедших; всеведущий прорицатель того, что долженствует быть, есть то Высшее Существо, в лоне которого мы покоимся, как покоится Земля в тихих атмосферических объятиях. Это - Тот единый, Тот всевышний Дух, который содержит отдельное бытие каждого человека и образует одно посредством другого. Та всеобъемлющая Мудрость, Ей, же, воздаёт поклонение каждое слово искренности, и Ей, же, служит данью всякий честный поступок. Это - Та всемогущая Существенность, обращающая в ничто наши коварства и искусные подготовления; вынуждающая всё и всех выказываться таким, каково есть, и говорить - не одним, только, языком, но, в самом духе своей природы; Существенность, благоизволяющая сообщаться нашей мысли и нашим действиям, запечатлевая их мудростью, добродетелью, силою и красотою. Мы живём, мало-помалу: отделами, частями, атомами; но, в человеке есть, однако же, суть всего: и мудрость покоя, и красота мироздания, и полнота единства, с которым все тела и стихии состоят в соприкосновении. И, кроме чудной силы жизни, и всех благ, с нею постижимых, мы обладаем, ещё, неотъемлемою способностью видеть предметное: мы сами субъект и объект, зритель и зрелище.
Смысл протекших веков может быть разгадан, только, при созерцании современной мудрости; и, лишь, повинуясь наилучшим нашим мыслям, лишь доверяясь духу прорицания, который врождён каждому человеку, можем мы расслышать то, что говорит нам душа. Слова того, кто говорит по одной опытности и по одним побуждениям земной жизни, кажутся суетны тем, кто живёт в другой сфере понятий. Оттого мне, иногда, страшно говорить: мои слова не имеют надлежащей значительности, они холодны, безжизненны. Когда, же, вдохновляет нас душа, речь наша льётся лирическим потоком, вольным и пленительным, как звуки воздымающегося ветра. Но, несмотря на недостаток священных слов, мне бы хотелось простою речью указать на небо, откуда сходит на нас эта божественная сила, и облечь выражениями мои наблюдения о недостижимой простоте и силе высочайшего из всех законов.
Подмечая то, что совершается с нами, когда мы замечтаемся или разговоримся, - во время сильных угрызений и в фантастических представлениях сновидений; в минуты, наконец, страсти и изумления, - мы уловим многие проблески, которые расширят и осветят разумение тайн нашего естества. Всё, единогласно, доказывает, что душа человеческая не есть орган, но, сила, движущая органами; что она не функция, как память или алгебраическая сметливость, но, что она употребляет эти функции, как подвластные ей члены; она - не способность, но свет; не разум и не воля, но владычица разума и воли, краеугольный камень нашего существа, на котором зиждется и разум, и воля, - одним словом, что она неизмерима и неподвластна, здесь, ничему. Исшедши из глубины или проникнув извне в пределы нашего бытия, нас пронзает луч света; он озаряет всё существующее и, мгновенно, научает нас, что мы ничто, а светоносный луч - всё.
Человек - это наружная сторона храма, в котором может водвориться всё, что дóбро, всё, что истинно. То, что мы, обыкновенно, подразумеваем под словом человек, - это существо пьющее, едящее, строящее, рассчитывающее, - выражает себя не по нашим понятиям и выражает себя дурно. Мы чествуем не его, но душу, которой он óрган; душу, которая заставила бы нас преклонить колена, если бы она проявлялась в его действиях. Когда её дуновение касается разума человека, она называется гением; когда воли - добродетелью; а когда чувства - ей имя любовь. Ослепление разума начинается с той минуты, когда он захочет быть самостоятелен. Ослабление воли - когда она вздумает опираться на самое себя. Возрождение, при каком бы то ни было обстоятельстве, состоит в том, чтобы предоставить Всевышнему пролагать в нас свои пути или, говоря иначе, возрождение состоит в полном Ему повиновении.
Каждый человек ощущает, по временам, веяния небесной благодати. Неисчислимые, необъятные, они слишком духовны для описания нашим языком; но, мы не лишены сознания, как овладевает нами благодать, как преисполняет нас собою. Мудрая старинная пословица говорит: «Господь к нам приходит без колокольного звона». То есть, нет, нет преград между нашими головами и неизмеримыми небесами, как нет в душе нашей запоров, отделяющих Бога, творца сущего, от человека - Его произведения. Преграды рушатся; со всех сторон открыты перед нами глубины духовной природы и свойства Божества. Мы видим, мы постигаем правосудие, любовь, свободу, могущество. Возобладать ими, здесь, мы не можем, но они витают над нами, особенно, в те минуты, когда по своей строптивости мы готовы им сопротивляться.
Всесильная эта власть, проникая через преграды в самый тайник души человека и противореча всей его опытности, таким же точно образом отменяет и время, и пространство. Влияние внешних чувств до того взяло господство над духом в человеке, что пределы времени и пространства сделались в глазах его чем-то несокрушимым, существенным и неодолимым; относиться к ним с неуважением считается на свете величайшим признаком безумия. А, между тем, время и пространство - не что иное, как мерила, совершенно противоположные сущности души. Человек может их уничтожить; дух может играть со временем:
«в один час вместить вечность или растянуть на вечность один час».
Так доходим мы и до убеждения, что есть молодость, что есть старость - другие, не зависимые от числа лет нашей жизни. В отношении некоторых идей мы, всегда, молоды, и вечно останемся такими. К этому числу принадлежит, например, идея о красоте всемирной и вечной. Созерцая её, человек удостоверяется, что она - достояние веков безграничных, а не существования земного. Всякая деятельность наших умственных способностей, тоже, освобождает нас, в некоторой степени, из-под власти времени. В моей болезни, в моём изнеможении, дайте мне глубокую мысль или живую волну поэзии - и я освежён; откройте предо мною том Платона или Шекспира, даже, назовите мне, только, их имена - и чувство безсмертия сказывается моему сердцу. Посмотрите, до чего величие и божественность мысли стирает в прах века, тысячелетия и живёт, помимо их, теперь, в этот самый час. Учение Христово менее ли производит действия в наше время, чем в те дни, когда Он впервые изрёк своё божественное Слово?
Восторг, запечатлённый в моей душе лицами и событиями, не имеет ничего общего со временем, и мерило души весьма разнится от меры понятия наших внешних чувств. Душа всё идёт вперёд, проникая в области новые, оставляя позади себя старые; ей чужды и числа, и обычаи, и частности, и личности. Душа знает одну душу: всё прочее кажется ей безплодным.
Её усовершенствования рассчитаны не по арифметике, но в силу её собственных законов; они последуют не такой постепенности, которую можно представить продлением прямой линии, но, скорее, поочерёдным возвышением состояния, сходным с преобразованием яйца в червяка, червяка в мотылька. С каждым новым импульсом дух раздирает тонкие оболочки видимого и конечного, всё более и более заходит в вечность и живёт её воздухом. Он беседует с истинами, всегда, возвещаемыми миру, и убеждается, что сочувствие гораздо более тесно соединяет его с Зеноном или с Пифагором, чем с людьми, которые живут под одною с ним кровлею.
Таков закон усовершенствования разума и нравственности. Добрые простые души, будто вследствие неразлучной способности парить, возносятся точно также, не к такому-то роду добра, но к сути всякого добра, приближаясь к Вседержителю. Чистота, правда, благотворение составляют потребности души, но, она выше их настолько, что будто унижается или делает постыдную уступку, когда из полноты нравственного своего бытия выделяет или предписывает упражнять, по преимуществу, одну какую-нибудь добродетель. Они все свойственны ей и доступны при небольшом труде. Отыщите в человеке путь к его душе, и он, скоро, сделается добродетелен.
В нравственном чувстве заключается залог и умственного усовершенствования, которое подчинено тому же закону. Люди, освоившиеся со смирением, со справедливостью, с истиною, с жаждою лучшего, уже, стоя́т в высоте, до которой не достигают ни науки и искусства, ни красноречие и поэзия, ни ловкость и деятельность. Нравственная чистота идёт впереди этих благовидных отличий, которым мы придаём столько цены. Сердце, простодушное и вверившее себя Всевышнему, уже, состоит в связи со всем, что сотворил Он, и достигнет божественного поприща, несмотря на своеобразие первоначальных способностей и познаний, потому что, возвысясь до первого и первенствующего чувства любви божественной, мы из далёких пределов внешней окружности, мгновенно, переносимся в самое средоточие Вселенной, откуда обозреваем мы причины и начала, откуда царим над всем созданием, которое есть не что иное, как слабое и тусклое отражение действительности.
Один из способов Божественного вразумления есть воплощение духа в образ, подобный моему. Я встречаю, в продолжение моей жизни, людей, которые отвечают помыслам моей души или выражают своими действиями повиновение тем же высшим законам, по которым живу и я. Одинаковость в помыслах и в повиновении удостоверяет меня в одинаковости нашего происхождения, и ничто так не манит меня к себе, как эти души, эти внешние мои я. Они пробуждают в нас чувства, называемые страстями: любовь, ненависть, страх, удивление, соболезнование; на этих чувствах основываются сближения, состязания, договоры, войны, даже, гopодa и веси.
В молодости мы бываем очень глупы. Детство и юность думают, что весь мир заключён в них, но, бóльшая опытность указывает нам на сходство природы во всех личностях. За личностями открывается безличность. Заметьте, что и в разговоре двух-трёх особ, и в многолюдном собрании - особенно, при обсуждении важного вопроса - обозначается общий жар участия и единомыслия, которые доходят до известной высоты во всех умах, как будто все имеют равные права на духовное имущество говорящего. Они окружены тождественностью своей природы, как стеною храма, и это доказывает, что некоторая доля мудрости почти поровну принадлежит и самым великим, и самым обыкновенным умам. Учёные исследователи законов разума не имеют исключительной монополии на эту мудрость; самое излишество их одностороннего направления служит некоторою помехою для удостоверения нас в том, что провозглашают они. Самый образ существующего воспитания, часто, ослабляет здравомыслие и налагает на него молчание. Что касается нас, то мы обязаны многими, весьма важными, заметками людям и непроницательным, и неглубокомысленным, которые очень просто выражали вещи, нам нужные, никак не дававшиеся нам самим. Дух един, и кто действительно любит истину, тот не полагает, что она стои́т под одним его ведением; он с радостью принимает её отовсюду и не лепит на неё ярлыка с именем человека, доставившего ему её, но смотрит на неё, как на общее и вечное достояние человечества.
Душа, свидетельствуя о равности происхождения отдельных личностей, с тою же неизменностью присутствует во всех возрастах жизни и помогает предугадывать взрослого человека в дитяти. Когда я играю с моим ребёнком, мне ни к чему не служат ни моё знание греческого и латинского языков, ни мои богатства, ни мои дарования. Но, посредством души устанавливается между нами сообщение. Если я требую от него должного, он противопоставляет свою волю моей, предоставляя моей телесной силе позорное преимущество принудить его побоями. Но, если я не руковожусь своеволием и оставляю ему быть судьёю между нами, его душа так и видится в глазах и откликается моей почтением и любовью.
Мы думаем лучше, нежели действуем; в самую минуту действия имеем сознание, что мы лучше нашего поступка, и, всегда, втайне надеемся достичь полного самообладания. Люди унижают себя взаимными ничтожными отношениями, забывая о своём врождённом благородстве. Они походят на арабских шейхов, которые, для избежания алчности своего паши, прикидываются бедняками, едва имеющими кое-какой домишко, между тем как их внутренние потаённые покои блестят роскошью и великолепием.
Душа прозревает и открывает нам истину. Пускай скептики, пускай насмешники говорят что угодно; а безумцы, слыша от нас то, чего бы им не хотелось слышать, задают вопрос: «Почему вы знаете, что это истина, а не собственное ваше мечтание?». Достоверно то, что мы познаём истину, лишь, только, её завидим; точно так же, как мы знаем, что проснулись, когда проснулись. У Сведенборга есть изречение; одного его было бы достаточно для заявления возвышенной проницательности этого человека: «Не служит доказательством разумности человека способность утверждать то, что ему угодно утверждать, - но, способность усматривать, что истина - истинна, а ложь - ложна, - вот что обозначает свойство разума». При чтении книги я останавливаюсь на каждой прекрасной мысли, как останавливаюсь пред каждою истиною, потому что, душа моя отделяет, будто мечом, всё дурное и выправляет всё ложное. Мы гораздо мудрее, чем думаем. Если бы мы не производили безпрестанного смятения в наших мыслях, если бы в наших поступках было более простоты, если бы мы судили о вещах по тому, как они должны быть, мы гораздо легче понимали бы и частные случаи, и предметы, и людей, потому что Творец их стои́т за каждым фактом, за каждым человеком и бросает на них отсвет своего всеведения...