✅💜📖 21. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".

[«§ 1. Всякий раз, при обращении к гаданиям, помни, что предстоящий результат тебе неизвестен, и ты идёшь узнать его от прорицателя. Каково оно, если, только, ты философ, ты узнаешь, придя туда. Если результатом окажется нечто из чucлa внешних вещей, то, по необходимости, это не добро и не зло.

§ 2. Не приноси к прорицателю ни стремления, ни уклонения, но иди к нему без трепета, понимая, что всё происходящее безразлично, и к тебе не относится. И каким бы оно ни было, им можно будет воспользоваться на благо и этому никто не помешает. Итак, укрепляясь духом, ступай к богам, как к своим советчикам. И, наконец, всякий раз, получив ответ, помни, каких ты взял себе советчиков и кого ослушаешься, если не подчинишься.

§ 3. Обращайся к оракулу так, как того требовал Сократ, в тех случаях, когда консультация касается исхода дела и ни здравый смысл, и никакое искусство не дают возможности получить нужный ответ. Так что, всякий раз, когда будет необходимо разделить опасность с другом или отчизной, не вопрошай оракул о том, нужно ли тебе это делать. Ведь, если прорицатель скажет тебе, что жертвы оказались неблагоприятными, то, нет сомнения, что речь идёт о смерти, увечье или изгнании. Однако, здравый смысл убеждает, даже, при таких обстоятельствах помогать другу и разделить опасность с отчизной. По этой причине направь свой ум к большему прорицателю, к Пифийскому, который изгнал из своего храма человека, не оказавшего помощь другу в момент смертельной опасности».]

После обязанности в отношении людей и Бога, собираясь вести речь об обязанности в отношении самого себя, [Эпиктет] усмотрел некий средний вид обязанности, требующий, одновременно, и обязанности перед Богом, и перед самим собой, а именно, - прорицание. Он делит своё рассуждение на три части, объясняя о чём следует вопрошать оракул и с каким умонастроением следует его вопрошать, и как дóлжно пользоваться полученными ответами. Сам [Эпиктет] начал своё рассуждение со среднего положения, возможно, сочтя его первым, - в каком состоянии души следует обращаться к оракулу, а именно, не неся перед собой ни стремления, ни уклонения, поскольку к оракулу необходимо обращаться с трепетом. Если мы испытываем стремление, то боимся, как бы прорицатель не сказал, что наше стремление невозможно, а если уклоняемся, то испытываем страх, что прорицатель скажет, что это случится.

Итак, каким образом можно избежать привнесения в этом деле стремления и уклонения? Можно, говорит [Эпиктет], если обратишь внимание на то, что собираешься вопрошать оракул о внешних по отношению к тебе вещах. Нет нужды вопрошать прорицателя о том, что, и без того, в нашей власти. Ведь, кто обратится за прорицанием, если речь идёт о стремлении к вещам, согласным с природой и уклонении от того, что ей противоречит? Стало быть, если то, о чём мы вопрошаем оракул, не в нашей власти, например, следует ли отправляться в плавание, жениться, покупать участок земли, то к тому, что вне нашей власти, не следует стремиться, равно, как и не следует от этого уклоняться. Ясно, что не следует приносить прорицателю ни стремления, ни уклонения. Ибо, мы не знаем, что произойдёт. Следовательно, мы идём узнать об этом от прорицателя. Но, каким это является, говорит [Эпиктет], ты знаешь, если ты философ, а именно, что то, над чем мы не властны, не является ни добром, ни злом, следовательно, здесь нет места ни стремлению, ни уклонению. Опытные в этих делах люди утверждают, что из-за стремления обращающихся за предсказанием происходит путаница в знамениях. Поможет тебе сохранить безмятежность духа, когда ты обратишься к прорицателям, знание того, что каков бы ни был ответ, в твоей власти извлечь из него пользу. И чем неприятнее будет ответ, тем бóльшую пользу ты сможешь извлечь из него, правильно им воспользовавшись. Итак, говорит Эпиктет, смело, ничего не боясь, ступай на Божественное совещание.

Далее, речь идёт об обязанности перед Богом, а именно, когда получишь ответ, то следуй ему полностью. Ибо, кому станет повиноваться человек, не повинующийся совету Бога? Однако, неповиновение прорицаниям происходит ни по какой иной причине, нежели, как по причине наших стремлений и уклонений. Следовательно, обращение без стремлений и уклонений не только помогает обращаться к оракулу безстрашно и смело, но, также, помогает повиноваться Божественной воле.

Вслед за этим [Эпиктет] говорит, о каких вещах следует вопрошать оракул, а именно, о таких вещах, результат которых нам неизвестен до тех пор, пока прорицание не сбудется, поскольку мы не в состоянии узнать результат ни с помощью нашего разума, ни с помощью нашего искусства и опыта в этом деле. Ибо, никто не вопрошает прорицателя о том, нужно ли человеку есть или спать, поскольку в этом нуждается всякое живое существо. Никто не вопрошает, также, о том, нужно ли ему заниматься философией или жить в согласии с природой, поскольку эти вещи, в силу своей полезности, не вызывают у разумного человека сомнений. Нет нужды вопрошать, каким будет строящийся дом, поскольку вид его определило строительное искусство. Не вопрошает оракул и земледелец, нужно ли ему сеять или сажать, поскольку для него это необходимо. Однако, он может спросить, когда, где и какие семена или растения следует использовать, если ранее он не имел с ними дела или, вообще, впервые стало о них известно. Следует вопрошать о том, нужно ли отправляться в плавание, особенно, если это плавание в небезопасное время. Кроме того, не следует тревожить прорицателя вопросом, нужно ли выйти на рыночную площадь или отправиться в поле. Хотя, этим вещам, порой, сопутствует дурной исход, всё же, по большей части, всё здесь происходит по нашему желанию. То, что происходит часто, не требует обращения к оракулу. Хотя, с помощью науки или искусства, возникает возможность узнать будущее, однако, результат, тем не менее, не является неизбежным. Ибо, ни природа, ни искусство, ни осознанный выбор не имеют неизбежного исхода во внешних вещах. Но то, что часто происходит, не требует обращения к оракулу. Желание вопрошать оракул во всяком деле делает людей трусливыми и безпомощными и заставляет их малое считать великим.

Однако, следует рассмотреть, нужно ли, вообще, обращаться к оракулу по поводу тех вещей, в которых мы властны. Каким образом следует иметь разумение о душе, является ли она смертной или безсмертной, и нужно ли брать урожай у данного поставщика? Ибо, многие из древних вопрошали, как кажется, оракулы о природе сущих вещей, хотя мы утверждаем, что право считать об этом, тем или иным образом, полностью принадлежит нам. Разве вещи, постигаемые с помощью логического доказательства, не следует постигать с помощью этого доказательства? Научное познание возникает тогда, когда доказательство возникает на основании причины. Услышать от Бога, что душа безсмертна, естественно, даёт крепкую веру, однако, не даёт знания самого дела. А если кто-то пожелает узнать от Бога причины и сделаться знающим, то это не пророческий, а иной вид благодати. Задача прорицателя - предвещать туманный для человеческого разума исход в практических делах. Поэтому, даже, если некоторые вопрошали оракулы о природе вещей. то таких было немного, и они, вовсе, не первенствовали в философии. Такие люди склонны были верить, а не искать научное знание. По воле Бога, как мне кажется, душа, обладая самостоятельным движением, своими силами видит истину.

И Эпиктет, и Сократ, как нам представляется, разумеется, запрещали вопрошать оракул о таких вещах, которые наша душа может познавать своими силами. [Эпиктет] не одобряет того, кто вопрошает о том, нужно ли подвергаться совместной опасности с друзьями и Отечеством. Здравый смысл предписывает разделять с ними опасность. Даже, если оракулом дан неблагоприятный ответ, нужно, тем не менее, разделять опасность. Стало быть, какая нужда вопрошать о таких вещах, в которых ясно, как нам следует поступать? Известно, что Аполлон разгневался на тех, кто вопрошали его о том, следует ли выдать человека, прибегшего к их защите. Ибо, что здравый смысл предписывает делать, то и следует делать, а не вопрошать оракулы, даже, если эти вещи будут сопряжены с вредом для тела и внешних вещей. Наше собственное благо необходимо предпочитать благам нашего тела или внешних вещей, хотя, и они имеют к нам отношение.

Доказав, что не следует вопрошать оракул о таких вещах, поскольку что бы ни показали жертвы, всё равно необходимо разделять опасность, [Эпиктет] подкрепляет это доказательство тем, что Аполлон изгнал из своего храма человека, не оказавшего помощи другу в смертельной опасности. Ибо, двое, направляясь в Дельфы, подверглись нападению разбойников. Когда один из них погибал от рук этих разбойников, другой, бросившись в бегство или каким-то иным образом не оказав тому помощи, пришёл к оракулу Аполлона. Но, бог изгнал его, сказав:

«Другу посмел не подать ты в смертельной опасности помощь.
Храм этот славный покинь, не дождешься ты здесь прорицанья».

Ясно, что, хотя он и хотел, он, всё же, не спас своего друга от смерти. Однако, следовало разделить опасность и вместе погибнуть, если неизбежно было, неся помощь, претерпеть и это. По причине такого выбора этого человека, Аполлон счёл его осквернённым, поскольку тот предал своего друга из-за чрезмерной привязанности к собственному телу. Однако, Аполлон одобрил выбор второго, хотя тому способствовала неудача. Когда, в другой раз, двое других наткнулись на разбойников, один из них был захвачен ими в плен, другой, бросив в одного из разбойников копьё, промахнулся и, попав в своего друга, убил его. Придя к оракулу, он не осмелился войти внутрь, как человек осквернённый убийством друга. Аполлон обратился к нему с такими словами:

«Юноша, друга, в бою защищая, сразил ты, невольно,
Не осквернил ты себя, и чисты твои руки, как прежде».

Итак, если он не только не осквернил себя убийством своего друга, но, благодаря своему правильному выбору, стал ещё чище, чем прежде, то, ясно, что не в содеянном людьми, но, в их выборе заключается их успех или промах. Однако, следует заметить, что и это, только что сказанное, на основании чего я представил примеры, и всё, что будет сказано далее, подходит к среднему состоянию того, кто занимается философией и уже сделал в этом деле некоторые успехи. Ибо, и в этом месте [Эпиктет] говорит: «Если ты философ». И, далее, во многих местах он говорит то же самое.

[«§1. Усвой себе, наконец, какой-нибудь характер и тип, который ты сохранишь и наедине, сам с собой, и встречаясь с людьми.

§2.По большей части, храни молчание. В противном случае, веди немногословную речь о необходимом. Изредка, когда требуют обстоятельства, говори, но не о случайных вещах - гладиаторах, конных ристаниях, атлетах, кушаньях и напитках, о чём, обычно, ведут речи. В особенности, ничего не говори о людях с порицанием или похвалой, и не сравнивай их.

§ З. Переведи, если сможешь, речи твоих собеседников на подобающий предмет, а если окажешься в кругу чужестранцев, то молчи».]

Далее, изложив обязанности перед самим собой человека, уже, несколько преуспевшего в философии, [Эпиктет] говорит следующее: «Необходимо определить и установить подходящий этому образу жизни характер поведения», к которому следует приноравливать частные поступки. То, что перечисляет сам [Эпиктет], есть то, с помощью чего он устанавливает требования сохранять свой характер жизни, и наедине с самим собой, и встречаясь с другими людьми. Он, я думаю, даёт понять, что всегда, по возможности, следует оставаться самим собой, постоянно, сохраняя один и тот же образ жизни, и не менять, подобно Эврипу, направление своего течения под воздействием разнообразных внешних обстоятельств. Рассказывали, что и Сократ, всегда, оставался при одном и том же образе жизни, которому он не изменял ни в счастливых, ни в печальных обстоятельствах, поскольку, постоянно, поступал одним и тем же образом. Это, пожалуй, и есть тот самый единый характер жизни, который следует определить и установить. Этот характер [Эпиктет] кратко определил, сказав, что его следует сохранять неизменным и будучи наедине с самим собой, и общаясь с другими людьми.

Первая, и главная, из черт такого характера: «Преимущественно, храни молчание». Главная забота этих воспитательных слов состоит в обращении нашей души к самой себе и отвращении её от внешних вещей, собственных неразумных страстей и собственного тела, дабы она, постоянно, жила одной и той же собственной жизнью. Этому, более всего, способствует молчание. По этой причине Пифагорейцы сделали полезнейшим началом своего воспитания пятилетнее молчание. Подобно тому, как чувства тянут содействующую им душу вовне, - как это нам показывают люди, закрывающие глаза, когда хотят сосредоточится, прийти в себя, пробудить внимание своей души, - так и обращённая к другим речь, в большей степени, увлекает душу вовне, поскольку, в этот момент, она не содействует чувствам, но, действует сама по себе. Лечением для такого излияния души является молчание. Однако, [Эпиктет] не предписывает нам непрерывного молчания. Он призывает не к знаменитому, полностью божественному, пифагорейскому образу жизни. Напротив, он призывает к соразмерному человеческим силам, подходящему гражданину полиса, образу жизни. Итак, говорит [Эпиктет], надо или молчать, или говорить дельные вещи, в кратких словах спрашивая и отвечая. Он, также, кратко определил вид тоrо, о чём следует говорить, - речь должна идти о необходимых вещах, имеющих отношение к жизни души в согласии с природой и потребностями живого существа. Эти, непустые и краткие, разговоры не приводят нашу душу в смятение и не увлекают нашу фантазию в безпредельный простор. [Эпиктет] определил и вид речи - он должен быть сжатым и кратким. Если вещи, о которых идёт речь, рассматриваются поверхностно и не постигается их сущность, то это приводит к многословию. Но, если наш разум прямым броском переходит к обсуждаемым вещам и видит их главную, словно собранную в пучок, сущность, а именно, то, как устроена каждая из них, в отдельности, то и речь, касаясь, лишь, самого главного, окажется краткой.

Если, однажды, говорит [Эпиктет), возникнет необходимость в более пространной речи, - а это означает говорить, не задавая вопросов и отвечая, но, в одном лице, произносить длинную речь, - если когда-нибудь, по необходимости, вид речи изменится, став, вместо краткого, более пространным, то пусть образ вещей, о которых пойдёт речь, останется неизменным. Это происходит, когда разговор идёт о необходимом, или когда говорящий побуждает к добродетели, наставляет, даёт совет, утешает, ищет истину в окружающем нас мире или прославляет величие и провидение Бога, или, в молитве, просит у Него помощи для жизни в согласии с природой. О вещах расхожих, о которых говорится, также, не следует вести длинных. речей - о гладиаторах, конных состязаниях и тому подобном, о еде, напитках, которые употребляет тот или иной человек. Ибо, разговоры о таких вещах пригвождают к ним нашу фантазию, а порой случается, что они притягивают к себе и наше стремление и преобразуют, в соответствии с собой, нашу жизнь.

В особенности, говорит [Эпиктет], не следует говорить о людях с порицанием, похвалой или сравнивая их между собой, что-де один лучше или хуже другого, в том или ином отношении. Ясно, что и этот вид речей заставляет душу отвращаться от самой себя и попусту заниматься чуждыми ей делами. Почему, же, [Эпиктет], в особенности, запрещает порицать, хвалить или сравнивать между собой людей? Что в этом плохого? Прежде всего, человек, о котором идёт речь, поскольку он находится в начале своих занятий философией, отбросив свой интерес к гладиаторам, атлетам и тому подобному, может начать вести речи о людях. К чему человек особенно склонен, от того [Эпиктет], с особой силой, оттаскивает его за волосы, говоря: «Остерегайся этого, в особенности». Далее, поскольку одни и те же аффекты одинаково возбуждаются и теми, и другими речами, постольку чувство симпатии и антипатии возникает как в том, так и в другом случае. Однако, критическим речам о людях сопутствует некая особая, исполненная надменности и презрения страсть. Ибо, человек, сравнивая жизни людей, делает это сравнение в убеждении собственного превосходства. И куда ненавистнее грех, возникающий из суждения о человеческих жизнях, нежели, грех, исходящий из развлечений.

Следует, говорит [Эпиктет], не только воздерживаться от таких речей, но, даже, не следует их слушать. Ибо, с помощью слуха приходят в движение неразумные фантазии и стремления. Те, кто ведут такие речи, если их не сдерживает присутствие какого-нибудь серьёзного человека, становятся еще безстыднее и взращивают, тем самым, свою, лишённую стыда и страха, наглость. Поэтому, говорит [Эпиктет ], переведи, если можешь, речи твоих собеседников на более серьёзные предметы. Но, если ты окажешься в окружении людей, ведущих иной, пагубный и порочный образ жизни, - именно, таких людей (Эпиктет] назвал чужеземцами, - то, молчи, говорит он, очищая себя молчанием от общения с ними.

На пути к Свету

Продолжение следует...