✅💜📖 1. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".
ВВЕДЕНИЕ
О жизни Эпиктета и о его кончине написал Флавий Арриан, изложивший в пространном сочинении беседы Эпиктета. Из него можно узнать, каким мужем был [Эпиктет] в жизни. И эту книгу, которая называется «Краткое руководство к нравственной жизни» Эпиктета, составил всё тот же Арриан, выбрав из наставлений Эпиктета самое важное и необходимое в философии, а равно, самое побудительное для души. Об этом сам Арриан говорит в своём письме к Мессалину, которому, как своему ближайшему другу, и, в особенности, как почитателю Эпиктета, он посвятил своё произведение. Почти те же самые мысли, и почти в тех же словах, встречаются в написанных Аррианом «Беседах» Эпиктета.
Цель этой книги, если она попадёт в руки тех, кто будет руководствоваться ею и не только слушать, но и испытывать эмоциональный восторг от побуждающих их к действию слов, - сделать нашу душу свободной, какой её и задумал создавший и породивший её на свет демиург и отец, чтобы душа ничего не боялась, ни от чего не печалилась и не была подвластна ничему, что хуже неё.
Книга имеет название «Краткое руководство к нравственной жизни», потому что, она, всегда, должна быть наготове, под рукой у тех, кто хочет жить хорошо. Ведь, то, что находится под рукой у солдата - это меч, ибо меч обязан быть «под рукой» у тех, кому он служит. Слова, же, имеют весьма сильное воздействие на наши души. В результате этого воздействия люди, которые, ещё, не совсем мертвы, испытывают удары от слов, замечают свои страсти и получают стимул к их исправлению, одни в большей степени, другие - в меньшей. И если кто-то не испытывает воздействия этих слов, то его смогут исправить, лишь, загробные кары.
Это сочинение воспитывает человека, как существо, обретающее свою сущность благодаря разумной душе, которая пользуется своим телом, как инструментом. Поэтому, [Эпиктет] позволяет и жениться и заводить детей и вкушать прочие радости жизни. Но, во всех случаях он хочет, чтобы разумная душа хранила себя неподвластной телу и неразумным страстям и использовала их на собственное благо. Что, же, касается внешних вещей, которые кажутся благами, то [Эпиктет] позволяет умеренно наслаждаться теми, которые могут быть созвучными истинному благу, а те, что к нему неприложимы, он советует полностью отвергать.
У всякого, в этих рассуждениях, может вызвать удивление то, что тех, кто повинуется и выполняет сказанное в них, эти рассуждения делают блаженными и счастливыми, так, что они не нуждаются в обещаниях посмертных наград за добродетель, хотя и награды, несомненно, последуют.
Ибо, тот, кто пользуется своим телом и своими неразумными страстями, как инструментами, в любом случае, обладает отдельной от них сущностью, сохраняющейся после их гибели, и ясно, что это начало обладает совершенством, которое соответствует его сущности. Но, даже, если кто-то предположит, что душа наша смертна и гибнет вместе с телом, то и в этом случае, живя по этим наставлениям [Эпиктета], обретая собственное совершенство, наслаждаясь собственным благом, он, действительно, является счастливым и блаженным. Ибо, и человеческое тело, хотя оно и смертно, обретая своё природное совершенство, обретает и своё благо и, уже, ни в чём, более, не нуждается.
Рассуждения в книге краткие, но исполненные мысли, в соответствии с тем видом поучений, которые у пифагорейцев называются «наставлениями». Кроме того, имеется некий порядок, сохраняемый от начала до конца, объединяющий почти все рассуждения, существует общая смысловая последовательность глав, которую мы увидим, по мере продвижения вперёд. И, хотя главы книги написаны отдельно, все они имеют целью единое искусство - направление человеческой жизни. Все рассуждения устремлены к одной цели - побудить рационально устроенную душу к охране собственного достоинства и к соответствующему природе пользованию собственными действиями. И, хотя рассуждения прозрачны, нелишне, пожалуй, по возможности, их развернуть. Ибо, и тот, кто составляет комментарий, глубже проникнется ими и лучше постигнет заключённую в них истину, и те, кто стремятся к познанию, но не имеют достаточной привычки к таким рассуждениям, они в нашем объяснении найдут, пожалуй, для себя некоторое руководство.
Однако, сначала, как я уже сказал, необходимо уточнить, какого рода человеку адресованы эти наставления, и к какой добродетели человеческой жизни ведут они того, кто к ним прислушивается. Итак, они не нацелены на человека, способного жить чистой жизнью, ибо он, насколько позволяют его силы, хочет бежать от своего тела и от телесных страстей и сосредоточиться в самом себе. Еще менее наставления эти адресованы человеку созерцательного образа жизни, ибо он, пре одолев границы своей разумной жизни, хочет полностью принадлежать к лучшему миру. Эти наставления подходят тем, чья сущность соответствует рациональной жизни, кто пользуется своим телом, как инструментом и не считает тело частью своей души, а душу - частью своего тела; они не считают, что душа, вместе с телом, создаёт человека, словно он состоит из двух частей - из своей души и своего тела. Ибо, понимаемый таким образом человек есть человек обычный, смешанный со своим рождением и им подавленный. К разуму он имеет не большее отношение, чем существо неразумное и, по этой причине, он, в собственном смысле слова, не может называться человеком. Но тот, кто, действительно, желает быть человеком и желает вернуть себе былое природное достоинство, которое Бог преимущественно перед неразумными существами даровал человеку, старается, чтобы его разумная душа вела такую жизнь, какая соответствует её природе, чтобы она управляла своим телом, возвышалась над ним и пользовалась им не как своей составной частью, а, лишь, как инструментом. Этому человеку принадлежат этические и гражданские добродетели, к которым призывают эти наставления.
Что, именно, такой человек является истинным человеком, обретающим свою сущность благодаря своей разумной душе, - прежде всех показал платоновский Сократ в беседе с красавцем Алкивиадом, сыном Клиния. Приняв этот принцип, [Эпиктет] учит тех, кто прислушивается к нему, посредством какого образа жизни и с помощью каких дел такой человек способен достичь своего совершенства. Ибо, подобно тому, как наше тело, выполняя согласованные с природой движения, управляется, благодаря им, и становится сильнее, точно также и наша душа, с помощью согласованных с природой действий, приводит свою сущность в соответствующее природе состояние. Но, нисколько не помешает чтению этих наставлений, но, даже, пожалуй, будет необходимым, прежде, чем мы, шаг за шагом, будем вести наш рассказ, наперёд, объяснить и показать принятый Эпиктетом принцип, состоящий в том, что человек, являющийся истинным человеком - это разумная душа, пользующаяся своим телом, как инструментом. Ибо, Эпиктет, предоставляя обозрению подобающие и свойственные такому человеку действия, побуждает и призывает своих последователей к тщательному их познанию и совершению, дабы, с их помощью, как я уже сказал, мы совершенствовали нашу собственную сущность. А то, что это есть истинный человек, [Эпиктет] не доказывает, а как я сказал, принимает, как исходный принцип.
Итак, Сократ, позаимствовав пример из самой очевидности, а именно, что человек в своём труде пользуется разумом точно так, как он пользуется своей рукой, и присовокупив к этому, что то, что пользуется - это одно, а то, чем пользуется - это другое, а именно, инструмент, вывел заключение, что человек есть начало, пользующееся своим телом, как инструментом. А пользуется своим телом, как инструментом, и в ремёслах, и в других действиях не что иное, как разумная душа. Затем, опять взяв из уже сказанного, что начало, пользующееся своим телом, повсеместно правит тем, чем пользуется, методом разделения, делает следующий вывод, говоря, что человек, неизбежно, должен быть либо своей душой, либо своим телом, либо, одновременно, и тем и другим. Итак, если человек управляет своим телом, а его тело не управляет собой, то явствует, что человек не есть тело. Однако, он не является, по той же самой причине, одновременно, и тем и другим. Ведь, если человек управляет своим телом, а тело не управляет собой, то управляющее начало не может, одновременно, быть и тем и другим. Но, в целом, если тело, само по себе, неподвижно и мертво, а наша душа представляет собой движущее начало, и если даже в ремёслах мы видим, что движение придаёт ремесленник, а в движение приводятся ремесленные инструменты, то ясно, что наше тело, по отношению к нашей душе, занимает положение инструмента. Следовательно, душа есть человек, и желающий заботиться о человеке пусть заботится о разумной душе, и пусть, постоянно, проводит время рядом со свойственными ей благами. Ибо, тот, кто заботится о нашем теле, заботится не о человеке и, в действительности, не о нас, а, лишь, об инструменте. А кто печётся о деньгах и тому подобном, заботится не о человеке и не об инструменте, принадлежащем человеку, а о том, что прислуживает его инструменту.
I, 1
[ «§ 1. Из существующих вещей одни находятся в нашей власти, другие нет. В нашей власти мнение, стремление, желание, уклонение - одним словом, всё, что является нашим. Вне пределов нашей власти - наше тело, имущество, доброе имя, государственная карьера, одним словом, - всё, что не наше».]
В нашей власти то, говорит он, в чём мы являемся хозяевами, и над чем мы имеем власть. [Ибо], мы именуем находящимся во власти каждого то, что он имеет не от другого, а также то, чему не может помешать кто-либо другой. Таковыми являются движения нашей души, возникающие внутри на основе её суждения и выбора. Ибо, выбор не может провоцироваться извне. И, хотя объект выбора будет находиться вовне, сам выбор и побуждение к предмету желания находится внутри нас. Таковым является иметь то или иное представление о вещах: например, что богатство или смерть или что-то из других вещей является либо благом, либо злом, либо безразличным. Ведь, услышав от другого, мы составим себе мнение об этом предмете либо так, либо иначе, но, однако, мы его себе составим, а вовсе не будем говорить, как говорят обученные птицы: «Пью подслащенное вино», не понимая смысла того, что они говорят. Мнение и представление являются нашим движением, иногда, спровоцированным извне и вызванным тем, кто нас научает. Но, однако, следует помнить, что не наставник вложил в нас это движение. Таковым проявлением движения является стремление к чему-либо, но и оно происходит изнутри. Ведь, если то, к чему мы стремимся, находится вовне, и, даже, если для стремления возникает какая-либо внешняя отправная точка, тем не менее, само стремление целиком находится внутри нас. Мы находим эти стремления не как те, кто имеют своё движение, получая его от толчка другого, но, скорее, как люди, разбуженные в своей собственной жизни. И желание является началом такого рода, а именно, - тяга души к предмету своего желания; и уклонение, противоположное желанию, являющееся отклонением и бегством от того, что является предметом уклонения.
Однако, ясно, что впереди идёт представление, являющееся неким приличествующим человеку рациональным знанием. Всякий раз, когда возникает представление о нашем зле или добре, действительном или мнимом, в любом случае, возникает уклонение, либо желание, а за ним следует стремление. Ведь, сначала, нужно получить стремление или отвращение и, таким образом, либо стремиться приблизиться к желанному, либо уклониться от того, от чего мы уклоняемся, что является противоположным тому, к чему стремимся. Однако, стоики поставили желание и противоположную ему антипатию впереди стремления и уклонения, приняв во внимание движения души, предшествующие стремлению и уклоне нию.
Но, неразумные стремления, то есть, гнев и страсть, находясь в соединении с нашими телами и будучи проявлением жизни наших тел, настолько, что кажется, что они произрастают из смешения тел, содержат в себе много чужеродного движения. Они не имеют, ещё, полной власти и не правят, в полной мере, испытывающими их людьми, хотя, сами эти стремления возникают изнутри. Но, даже разумная душа, всякий раз, когда вверяет себя телу, а также неразумным телесным движениям, тогда, и сама становится куклой-марионеткой и подвергается внешнему воздействию и, уже, не содержит в самой себе свободных движений. Но, когда она станет действовать согласно со своей природной силой, тогда она, сама собой, свободно и самовластно, начнёт движение внутри; в такой душе то, что находится в нашей власти, представляется безспорным. А чтобы нам понять, точнее, и то. что значит «в нашей власти» и в каких из существующих вещей оно заключено, и то, что это является корнем и началом вечного благоденствия и всякого несчастья для людей, давайте поговорим об этом, вернувшись немного назад.
Источником и началом всего сущего является Благо. Ибо, всё домогается его, всё стремится к нему; Благо является началом и концом всего. Благо порождает из себя всё - и начальное, и среднее, и конечное. Начальное, сопряжённое с самим собой, производит подобное самому себе: одна доброта - много доброты, одна простота и единство, превосходящее все единства - много единств; одно начало - много начал. Единое начало, благо и Бог являются одним и тем же. Ибо, Бог является первоначалом и причиной всех вещей. Но, неизбежно, чтобы первоначало было самым простым, поскольку то, что имеет в себе хоть какое-нибудь соединение и множественность занимает второе место после единого. И множественность, и всё, что не есть благо, стремится к благу, поскольку, благо выше них; и то, что само не является началом, в любом случае, является производным от начала. Но, неизбежно, чтобы [первое и простейшее] имело высшую и всеобъемлющую силу. А избыток силы состоит в том, что эта сила, производя всё из самой себя, производит подобное себе, вместо неподобноrо. По этой причине одно начало производит из себя многие начала и много простоты и много сопряженной с собой доброты. Ибо, всё сущее, имея различия между собой, и умноженное благодаря своим различиям, по отдельности возводится к единому, свойственному ему, началу. Например, всё красивое, какое где, только, ни есть, и в душах и в телах, возводится к одному источнику красоты. Точно так же и всё соразмерное и все истинное. И все, определённым образом, являются единосущными с первоначалом, насколько они являются началами и источниками, и благами, с подобающим им пропорциональным ослаблением. Ибо, каковым является единое начало по отношению ко всему сущему, таковым является каждое начало по отношению к множеству, обладающему свойствами этого единого начала. Ведь, было бы невозможно, если бы всякое множество, разделённое неким различием, не стремилось к свойственному ему началу, представляющему единую и тождественную форму. Ибо, всякому множеству предводительствует единое, и всякая особенность. содержащаяся во многих вещах, от единого переходит на все вещи.