✅💜📖 6. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".

[«Всякий раз, когда ты собираешься взяться за какое-нибудь дело, напоминай самому себе о том, какого рода это дело. Ecли ты отправляешься помыться, представь себе происходящее в бане - там люди брызгают на соседей водой, толкаются, бранятся, крадут друг у друга. Вот так, с большей для себя безопасностью, ты возьмёшься за это дело, если, тотчас, скажешь самому себе: "Я хочу помыться и, при этом, сохранить своё естественное намерение". И, mочнo также в каждом деле. Ведь, таким образом, если что-то помешает тебе помыться, у тебя будет наготове сказать: "Я хотел не только помыться, но и сохранить моё естественное намерение. Но, я не смогу сохранить его, если стану негодовать на происходящее"».]

Сказав, как дóлжно обращаться с внешними вещами, к которым мы проявляем интерес, - ясно, что речь идет о вещах, соблазняющих нашу душу, и о тех, в которых мы имеем нужду, и о том, что мы любим, - [Эпиктет], далее, говорит, как следует нам готовить себя к нашим действиям, в которых многое не в нашей власти. Сначала, говорит он, надо продумать их природу и взвесить, какие они могут иметь последствия, и поверить, что эти последствия могут случиться с тобой, чтобы, если имеющее обыкновение, при этом, случаться оказывается неприятным, а дело не так уж необходимо, совсем не браться за него. Так, римлянин Катон Старший говорил, что одной из его ошибок в жизни было то, что во время своего знаменитого возвращения он выбрал плыть на корабле, хотя, мог совершить путь по суше.

Ведь, даже, если не произойдёт ничего неприятного, однако, по природе вещей, это часто происходит, и ошибкой является выбирать это без необходимости. Ошибкой, также, является и то, что при возможности справить это дело куда более безопасным образом, выбирать менее надёжный путь, лишь, от того, что и на нём многие спасаются. Однако, если есть необходимость снова взяться за это дело, например, плыть на остров или плыть с острова, помочь отцу или другу, находящимся в беде, либо сразиться за отечество, тогда, не следует избегать самого дела, но, надо браться за него, обдумав его природу и обычные последствия, дабы, привыкнув к этим вещам, благодаря размышлению о них, мы не пришли, когда они случатся, в смятение. Ведь, готовящий себя таким образом, даже, если ничего не случается, радуется, словно он избежал того, что, уже, почти произошло в его мыслях. И если когда-нибудь это произойдет, он примет эти последствия, благодаря тому, что ожидал этого, безмятежно и без всякой опасности для себя.

Но, кто-нибудь возразит, что становятся боязливыми и ничего не достигают те, кто постоянно думают о своих неудачах в делах; далее, огорчительной является мысль о будто бы постоянно возникающих грустных вещах: ещё огорчительнее, если дело затягивается, долгое время жить с этой мыслью. Этот человек может сказать, что прекрасен совет Демосфена - всегда браться с доброй надеждой за хорошее дело, и какой, только, исход не даст Бог, переносить его с высоко поднятой головой. Однако, любезнейший, если Демосфен называет доброй надеждой ту, которая, при любом исходе, зиждется на добрых делах, то он говорит то же самое, что и Эпиктет, только, не добавляет ни слова о том, каким образом следует благородно переносить посланное Богом, даже, если оно окажется весьма тягостным. Эпиктет советует облегчать себе перенесение несчастий с помощью предварительного рассмотрения природы предпринимаемого дела, а именно, что дело это нам приличествует, и что оно, иногда, имеет неприятные последствия, которые становятся легко переносимыми по двум причинам: благодаря пользе и достоинству этого дела, которому, иногда, сопутствуют неприятности, и благодаря тому, что неприятности эти были предвидены заранее, и что с нами не случится ничего неожиданного. Однако, если Демосфен советует нам хранить добрую надежду на спасение и полное избежание опасности, то трудно, думаю, и даже невозможно, чтобы человек, постоянно питающий надежду на спасение, легко переносил неожиданные неприятности. Ибо, ни тело, ни душа не могут безмятежно переносить внезапные перемены, если, даже, перемены времён года, хотя происходят, отнюдь, не внезапно, но, напротив, постепенно, тем не менее, по большей части, порождают болезни.

Однако, предварительное размышление о часто сопутствующих действиям неприятностях не делает людей ни боязливыми, ни вялыми и не ввергает их в печаль. Ведь, если здравый смысл подсказывает, что данное действие является хорошим и полезным для души, а это значит - для человека, даже, если, при этом, нужно будет подвергнуться опасности, то, в любом случае, желание блага заставляет людей дерзать и действовать, а в опасностях утешением служит следование правильному образу мыслей, который показывает, что за это дело следует браться, даже, если, при этом, будет грозить опасность. Дело в том, что если мы рассуждаем трезво, то опасность и вред для нашего тела, равно, как и для внешних вещей, не являются нашим, к нам относящимся злом. Польза или благо, состоящие в избрании для себя хорошего действия, сопряженного с опасностями, являясь благом души, то есть нашим, к нам относящимся благом, уравновешивает многие страдания, наказания. изгнания и позор. Более того, это благо перевешивает их и утешает нас своим избытком. Ведь, всякий человек выбирает большее благо в сочетании с меньшим злом. Однако, если благо кажется нашим, а зло чужим, и не только слово или голая фантазия говорят нам об этом, но здравый смысл, сопряжённый с истиной, и жизнь, ощущающая их различие, то как, ещё, можно быть боязливым и несчастным в ожидании неприятностей, случающихся, иногда, даже в хороших начинаниях? Ибо, сам выбор блага, сопряжённого с опасностями, несвободного от страданий, и готовность умереть за него дают великую радость людям, живущим в согласии с природой. Это доказывают Менеки и все, кто избрали смерть за родину.

Эпиктет учит, на примере самой ничтожной вещи, одновременно делая свою мысль яснее, исходя из того, что часто и со многими случается. Он побуждает восприятие слушающих и советует начинающим обучение упражняться в самых наименьших вещах на основании высказанных выше причин. Можно, однако, переносить это и на вещи более значительные, за которыми, часто, следуют и большие опасности, и обдумывать, при этом, природу данного дела, какова она, приличествует ли нам, и какие сопутствующие неприятности имеет, и заранее определить для себя нести это, если придётся, со спокойной душой. Ибо, таким образом человек сохранит свой, согласный с природой, образ жизни и если обретёт благо от своего действия, то не придёт в смятение от происходящего. Дело в том, что пришедший в смятение и решивший, что оказался в беде, либо с самого начала неверно решился взяться за дело, либо, если в тот момент он сделал всё правильно, теперь, недостойно и трусливо, впадает в замешательство и меняет своё решение - ни то, ни другое не согласно с природой.

[«Людей в смятение приводят не сами вещи, но их собственные представления об этих вещах. Например, в смерти нет ничего ужасного, поскольку, в противном случае, так показалось бы и Сократу. Однако, поскольку мнение о смерти внушает страх, то оно есть причина страха. Так вот, всякий раз, когда нам случается испытывать затруднения, находиться в смятении или печали, не будем обвинять никого другого, кроме самих себя, то есть, наши мнения».]

Объяснив, как можно оставаться безмятежным при часто сопутствующих действиям неприятностях, а именно, что следует помыслить их, как последствия и решить взяться за сопряжённые с ними действия, [Эпиктет], показав способы обретения безмятежности, возникающей из предварительного размышления, разбирает, теперь, другой её вид, идущий от природы самих вещей, кажущихся нам неприятными и приводящих нас в смятение. Здесь, он использует, для примера, вещь, уже, отнюдь не малую, но, напротив, самую значительную из тех, что приводят нас в смятение - смерть. Ведь, если принятый к рассмотрению вопрос будет исследован на примере смерти, тем более, он будет доказан на примере вещей, менее страшных, чем смерть. Итак, (Эпиктет] говорит, что вещи, кажущиеся нам ужасными, и по этой причине приводящие нас, словно бы мы оказались в опасности, в смятение, сами не являются ужасными и, даже, не оказываются истинной причиной нашего смятения. Напротив, мнение об этих вещах, что они ужасны, - вот оно-то и приводит нас в смятение. [Эпиктет] показывает, что вещь, представляющаяся самой ужасной из ужасных, - преждевременная смерть, причиняемая рукой человека, - и та ужасной не является. Он показывает это кратко, но точно и убедительно, пользуясь, при этом, следующим доказательством: вещи, страшные по природе, всем кажутся страшными; как, например, тёплое, холодное; прекрасное и тому подобное всем кажется таковым, и в особенности людям, живущим в согласии с природой и одарённым достаточной разумностью. Но, смерть не всем кажется страшной. Ведь, Сократу она не показалась страшной. Он, хотя и мог избежать смерти, оставаясь, при этом, в безмятежности, не стал этого делать. Весь тот день он провёл, объясняя своим друзьям истинный смысл души и очистительную силу философской жизни. И вывод ясен из исходных положений, а именно, что смерть, по своей природе, не страшна, и, следовательно, не она, а представление о ней, что она страшна, приводит нас в смятение. И мёд не горек, но, желтуха, из-за избытка, при этой болезни, горькой влаги, заставляет мёд казаться горьким. Нужно очистить эту влагу, чтобы мы смогли почувствовать природный вкус мёда. Точно так же и здесь, нам следует исправить наше представление об этих вещах, а именно, - оценивать наши добро и зло мерой того, что находится, либо не находится в нашей власти, а также принципом нашего и чужого. Итак, если смерть относится к вещам, находящимся вне нашей власти, то она не может быть злом. А если она есть зло, но не для нашей души, а для тела, то она, пожалуй, для нас, вовсе, и не зло. По крайней мере, Платон и платоновский Сократ заявляют, что смерть - благо и что она лучше, чем жизнь, сопряжённая с телом, и не то, что она для одних хороша, а для других нет, но, что, вообще, хороша для всех. Итак, в «Федоне» Сократ говорит: «Пожалуй, тебе кажется удивительным, если это единственная вещь, которая простотой своей превосходит прочие, никогда не приходит к человеку, не в пример всему остальному, а именно, - понимание того, что умереть лучше, чем жить». В «Законах» сам Платон, от своего лица, заявляет: «Соединение души и тела нисколько не лучше их разъединения, как я могу сказать, говоря то, что думаю». Но, Эпиктет сделал своим доказательством смерть, которая кажется страшнее всего.

Каждый из нас считает страшнее смерти ту неприятность, в какую он каждый раз попадает. Ведь, иногда, мы с готовностью призываем смерть, когда испытываем даже не очень сильную боль, и если случается голодать, мы считаем голод хуже смерти. Во всех этих случаях можно применить тот же самый способ доказательства, каким воспользовался Эпиктет в вопросе о смерти. Дело в том, что даже обычные люди, болея, готовы добровольно принимать куда более сильные страдания, всякий раз, когда предоставляют врачам жечь и резать себя, и, вдобавок, ещё платят им деньги. И если они делают это ради жизни, считая, что смерть и того хуже, то, тем самым, они показывают, что, если эти страдания представляются полезными, их можно переносить безмятежно. Спартанские юноши, исключительно ради славы, терпели ужасное бичевание, почти вплоть до смерти, выказывая, при этом, своё мужество. И ясно, что они переносили это легко и с радостью, - ведь, против своей воли, они не вступили бы в такое состязание. Таким образом, они были настроены на эти страдания. Не то, чтобы они не чувствовали боли, но, ощущали её, пожалуй, в меньшей степени, нежели люди изнеженные и непривычные. Они убедили себя, что боль не страшна, но, даже, напротив, прекрасна и полезна людям, переносящим её мужественно и безмятежно. И бедность, может сказать Эпиктет, тоже не представляет из себя ничего страшного, иначе, она показалась бы страшной фиванцу Кратету, который, передав своё имущество родному городу и добавив, при этом: «Кратет Кратета денежек своих лишил», - почувствовал, тогда, себя свободным и, словно при получении свободы, увенчал свою голову венком, поскольку выменял бедность на богатство. Таким образом, в этих вещах нет ничего страшного и непереносимого, какими они нам представляются. Иногда, они, даже, полезнее своих противоположностей, если мы относим их пользу к нам самим, то есть, к нашей одарённой разумом душе.

Стало быть, необходимо, чтобы тот, кто не желает от таких вещей приходить в смятение, имел о них правильные представления. Это находится в нашей власти, следовательно, не впадать в смятение - тоже в нашей власти. И, у людей, следующих этим наставлениям, будет хорошая возможность использовать, как своё, даже то, что не находится в нашей власти. Ведь, если лишение доброго имени, имущества, получение побоев не находится в нашей власти, то иметь об этих вещах правильное представление, а именно, что они нам не страшны, а часто, даже, полезны, - это в нашей власти. Такого умственного представления достаточно для того, чтобы считать, что такие вещи, даже, не происходят с нами, а если и происходят, то не вредны, а порой, даже, полезны. Ведь, всякий разумный человек, как я полагаю, сочтёт, что для нас намного лучше оставаться в неприятностях безмятежным, нежели не попадать в затруднительное положение, и что это тем лучше, чем большими являются неприятности и тяготы. Как из числа телесных движений лучшую натренированность, касательно здоровья, силы и быстроты, дают движения, совершаемые энергично, если, только, тела выдерживают эти нагрузки, точно так же обстоит дело и с упражнением души, для того чтобы, если у нас возникает в чём-то нужда, переносить её, как можно легче и безмятежнее. Это достигается двумя способами: составлением правильного мнения об этих вещах и подготовкой к ним более мучительными упражнениями для нашего тела. Это упражнение полезно во всяком деле. Благодаря ему многие, даже из числа дурных людей, презирают удары, кажущиеся нам болезненными, а кроме того, это можно делать с помощью предварительного обдумывания и ожидания этих вещей. И то и другое в нашей власти. Итак, если ни смерть, ни что-либо другое не являются страшными, то ясно, что и сами эти вещи, и то, что их вызывает, не является для нас причиной смятения. Мы сами и наши представления об этих вещах - причина наших смятений. Итак, не следует обвинять другого в наших смятении, печали, страхе или в чём-то другом такого же рода, а, лишь, самих себя и наше представление.

[«Людей в смятение приводят не сами вещи, но их собственные представления об этих вещах. Например, в смерти нет ничего ужасного, поскольку, в противном случае, так показалось бы и Сократу. Однако, поскольку мнение о смерти внушает страх, то оно есть причина страха. Так вот, всякий раз, когда нам случается испытывать затруднения, находиться в смятении или печали, не будем обвинять никого другого, кроме самих себя, то есть, наши мнения». Невоспитанному человеку свойственно винить в своих бедах дpyгиx. Тому, кто начинает становиться воспитанным, свойственно обвинять самого себя. Но, тому, кто уже воспитан - несвойственно обвинять ни дpyгого, ни самого себя».]

Сказанное является продолжением предыдущего, как если бы оно имело, в качестве связующего звена, частицу «ибо»:

«Ибо, невоспитанному человеку свойственно винить в своих бедах других». В этом случае [Эпиктет] хорошо выразил причину, почему не следует винить других в том, от чего мы приходим в смятение или впадаем в страх, печаль, либо, вообще, считаем, что оказались в беде. Дело в том, что это происходит из-за нашей необразованности. Затем, [Эпиктет] удачно присоединяет к описанному состоянию невоспитанного в этих вещах человека состояние человека, начинающего своё воспитание, и состояние того, кто уже воспитан. Ведь, человек, воспитанный как живущий в согласии с природой и не терпящий неудачи в том, к чему стремится, и не впадающий в то, от чего уклоняется, не считает себя находящимся в беде, и никого не винит в своих неудачах. Начинающий своё воспитание, порой, не достигает предметов своего стремления и впадает в то, от чего уклоняется. Сдерживаемый разграничением того, что в нашей власти, и того, над чем мы не властны, знает, что он сам виновник своих неудач и несчастий, а вовсе не кто-то другой. Это происходит всякий раз, когда он решает поместить своё благо и своё зло в вещах, над которыми он не властен.

Но, почему же, скажет кто-нибудь, начинающий свое воспитание, хотя знает, что наше благо и наше зло находятся в нашей власти, - ведь, он не обвинял бы самого себя, если бы не знал этого, - ошибается и, в результате, винит себя самого? Или это происходит от того, что знание добра и зла - присущая нам энергия разумного начала - выступает на первое место, а неразумные страсти, не во всех случаях, тотчас, умеряются в нас, приводятся в порядок и подчиняются разумному началу? Особенно, это происходит, когда из-за вялости и нерадения о своём уме, а также из-за непрерывного движения неразумного начала, страсти, набрав силу, становятся нашими тиранами.

В таком состоянии души находится героиня трагедии, говорящая следующее:

«И понимаю, сколько зла свершить хочу;
Но, сила гнева выше, чем рассудок мой».

Итак, следует удовольствоваться тем, что, со временем, разумное начало, победив одни страсти и смягчив друrие, сделало их созвучными самому себе. Это происходит, когда знание разумного начала приобретает бóльшую ясность, вооружается знаниями и освобождается от сомнений. Стало быть, начинающие учиться естественным образом ошибаются в некоторых вещах, поскольку страсти их, ещё, не побеждены, а разум, ещё, не научился действовать в соответствии с приобретённым знанием. Но, при этом, они винят не других, а самих себя. Это происходит благодаря усвоенному, до некоторой степени, разделению того, что в нашей власти и того, что вне её. Совершенно невоспитанные совершают множество ошибок, поскольку неразумные страсти текут, как кровь, в их жилах, а знание разумного начала у них отсутствует. Они, ещё, не различают действительное благо и действительное зло и, ещё, не освободились от своей нерассудительности и обыденного мышления. И что я говорю - «не освободились от своей нерассудительности», когда мы считаем, что наше тело - это наша сущность и мы сами, а люди сребролюбивые считают, что наша суть - это деньги. Итак, будучи невоспитанными, мы совершаем ошибки по названным выше причинам, а именно, когда мы помещаем наши добро и зло во внешних, по отношению к нам, вещах и когда совершенно не ведаем, что есть наши действительное добро и действительное зло, и откуда они происходят, когда мы считаем виновниками наших бед тех, кто отнимает у нас что-то из того, что представляется нам благом и предметом, достойным стремления во внешних по отношению к нам вещах, либо ввергающих нас в то, от чего мы уклоняемся. Хотя, то, что считается внешним благом или злом, вообще, таковым не является, но, подчас, то и другое имеют противоположные качества. Поэтому, невоспитанные, из числа молодых людей, ненавидят своих учителей, как виновников собственных зол, а тех, кто призывает их к наслаждениям, любят, как своих благодетелей.

Однако, Эпиктет в немногих словах дал нам явные признаки воспитанных, невоспитанных и тех, кто начинает воспитываться. Воспитанные, будучи свободны от ошибок благодаря совершенству своего разума и податливости своего неразумного начала, а также благодаря подчинению его разуму, никого и никогда не считают виновниками собственных бед. Ведь, они никогда не попадают в беду, ни по собственной вине, поскольку, уже, получили воспитание, ни по вине других, поскольку для воспитанных людей не существует зла во внешних делах. Невоспитанные грешат двояким образом, поскольку и сами плохо владеют своими разумным и неразумным началами и приписывают свои пороки другим, усматривая эти пороки во внешних по отношению к ним вещах. Ведь, легко, приятно и вполне подходит невоспитанным людям переносить на других причины своих ошибок. Начинающие своё воспитание и закладывающие основы своего спасения, даже, если и совершат ошибку и окажутся, однажды, в беде, знают, тем не менее, где находится и откуда происходит зло, и то, кто является виновником его возникновения. Никто, я полагаю, пользуясь разумно этими критериями, никогда не ошибётся при точном разграничении этих состояний, а именно, в разграничении человека воспитанного, невоспитанного и того, кто начинает своё воспитание.

Воспитание, в собственном смысле слова, есть исправление сокрытого в нас ребёнка в нас же сокрытым воспитателем. Ребёнок - заключённое в нас неразумное начало - не видит полезного и тянется, исключительно, к приятному, как это свойственно детям. Воспитатель - разумное начало - упорядочивает и умеряет в нас неразумные стремления и направляет их к полезному. Поэтому, невоспитанные, живя беззаботно, в соответствии со стремлениями детей, поддаваясь, по своей беззаботности, этому детскому стремлению, и не виня в этом самих себя, совершают множество ошибок. Начинающие учиться, уже, имеют рядом с собой наставника и, одновременно, ребёнка, начинающего повиноваться. По этой причине, если они в чём-то и ошибутся, то чувствуют, кто совершает ошибку, и упрекают его, а не кого-нибудь другого. Что, же, касается уже завершивших своё воспитание, то они имеют своим наставником человека трезвого разума и, уже, укротившего ребенка, и ребенка, уже, обузданного и, благодаря подчинению своему наставнику и согласию с ним, обретшего своё совершенство, а это-то и есть добродетель ребенка.

На пути к Свету

Продолжение следует...