✅💜📖 10. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".

[«§ 1. Если ты желаешь преуспеть, отбрось рассуждения такого рода: "Если я не стану радеть о своем имуществе, мне не достанет пропитания, а если не буду наказывать моего сына, он вырастет негодяем". Ведь, лучше умереть с голоду свободным от печали и страха, чем жить в изобилии, не имея покоя. Пусть, лучше, твой сын станет дурным, чем ты несчастным.

§ 2. Итак, начни с вещей незначительных: вытекает твоё оливковое маслице? Крадут твоё винцо? Говори себе, при этом, что за такую цену покупается безстрастие, за такую цену приобретается безмятежность, а даром ничего не даётся. Когда ты станешь звать своего раба, имей в виду, что он может тебя не услышать и, услышав, ничего не сделать по твоему желанию. Не такое в нём благо, чтобы от него зависело твоё спокойствие».]

Сказав, что о внешних вещах следует заботиться, как о чужих, как, например, путники заботятся о постоялом дворе, [Эпиктет] слышит возражение на это: «Если я не буду заботиться о своём имуществе, мне нечем будет питаться, а если не буду наказывать моего раба, он сделается беспечным». [Эпиктет] отвечает на это возражение, сохраняя, при этом, свою главную мысль, гласящую, что наши добро и зло находятся в нашей власти, а вовсе не в нашем теле и не во внешних, по отношению к нам, вещах. Это наставление адресуется тем, кто находятся в процессе своего формирования и не обладают, ещё, способностью без вреда для себя, одновременно, заботиться о самих себе и о внешнем. Ибо, такое по силам уже сформировавшимся людям, которые, укрепив свою безопасность и подчинив своё неразумие рациональному началу, уже, не испытывают страха, как бы, выглянув вовне, не быть захваченными неразумными страстями внешних вещей, и не получить от них, тем самым, смущение и смятение.

Оставаясь в самих себе, они, благодаря своему внутреннему строю, упорядочивают внешние, по отношению к ним, вещи. Но, в ком, ещё, кипит неразумное начало, тому, ещё, опасно дозволять обращать свои помыслы к внешнему. Ибо, неразумные стремления родственны внешним вещам, ещё, не приведены в норму и не подчинены разумному началу. Они увлекают человека и погружают его, ещё не умеющего управлять самим собой, с головой во внешние вещи.

Итак, что нужно делать, чтобы находящийся в процессе воспитания не испытывал недостатка в необходимой пище? Можно было бы сказать, что недостатку в необходимом, возникающему по причине нерадения, может хорошо противостоять простота образа жизни и довольство малым, которое, прежде всего, подходит воспитываемому. Но, даже, если этого будет мало, то не будет недостатка в людях, которые возьмутся прокормить человека, довольствующегося малым, презревшеrо, в заботе о своей душе, заботу о домашних вещах. Стало быть, для Эпиктета было бы возможно, как я сказал, воспользоваться этими справедливыми словами. Однако, он отбросил эти рассуждения, как недостойные, отнимающие силу у добродетели и марающие её чистоту, если, только, добродетель будет иметь абсолютную нужду во внешних вещах. Ибо, лучше умереть от голода, став свободным от печали и страха, и достигнув своего совершенства, нежели жить в изобилии, испытывая, при этом, потрясения души. Какая польза от изобилия внешних вещей человеку, живущему в разладе с природой и получающему, от этого изобилия, больше вреда, чем пользы? Какая польза от дорогих и разнообразных яств человеку, по причине болезни неспособному наслаждаться ими без вреда для себя? «Лучше, чтобы твой сын стал дурным, чем ты несчастным». Ведь, если было бы возможно, спасая самого себя, позаботиться о своём сыне, то не было бы ничего лучше этого. Но, если это невозможно по двум причинам, - и от того, что невоспитанный не способен воспитывать другого, и потому, что, не принося никакой пользы сыну, сам он получает величайший вред, - то, пожалуй, нам лучше оставить сына с его пороками и позаботиться о самих себе.

Направив восходящего, таким образом, к вершинам, советуя ему, скорее, предпочесть смерть от голода, нежели оставаться невоспитанным из-за своей занятости внешними вещами, и, если необходимо, спокойно взирать на то, как сын пребывает в пороках, нежели видеть себя несчастным, [Эпиктет] советует начинать свою практику с самых незначительных вещей. При этом, он верно оценивает силы воспитывающегося. Ибо, занятия упражнениями умеренной трудности безопасны и полезны. Но, если кто-то станет пренебрегать, как слишком лёгкими, умеренными нагрузками и не захочет закаляться, когда проливается его оливковое масло, или, когда воры крадут у него вино, и приступит к тяжёлым упражнениям, то не сможет их одолеть, поскольку в подходе к ним пренебрёг принципом постепенности. Он, уже, не преуспеет в соразмерных с его силами нагрузках, поскольку отверг их. Ибо, представь, что кто-ни­будь, не получив тренировки в малых вещах, станет подражать Кратету и, одним махом, отвергнет всё свое имущество. Разве он не раскается, в скором времени, и не продолжит поиски своего прежнего благополучия? Хотя, Кратет, Диоген, Зенон или кто-то другой, разом, перешли к крайней простоте жизни в согласии с природой, это большая редкость. Рискованно, если ты сам, отнюдь не какой-то особенный человек, а, всего лишь, один из многих, тягаться с исключительностью.

Сказав, что следует начинать упражнения с малого, чтобы, ради своего успеха, с презрением относиться к уменьшению своего имущества и богатства, [Эпиктет] говорит, дальше, в случае с нашими рабами, что, начав с малого, мы будем учиться презирать их леность и не приходить от неё в смятение. [Эпиктет] учит нас, наперёд, представить себе в нашей фантазии, что раб, которого ты кличешь, не станет повиноваться, а если и станет, то не выполнит твоего приказания. Следует заранее подумать, что не столь много блага содержится в этом рабе, чтобы от него зависела твоя безмятежность. Внезапные происшествия, в особенности, приводят в смущение людей, начинающих своё воспитание, и заставляют их забывать о сво­ём намерении. Напротив, то, о чём мы, наперёд, размышляем, заставляет нас сохранять трезвость ума и памяти, и, на основе нашей привычки, готовиться к неприятностям в наших фантазиях и ожиданиях. Всякому ясно, какая разница в том, принимать неприятности, будучи подготовленным к ним или, же, не будучи готовым к ним. Ведь, не только огорчительное, но и приятное, если случается неожиданно, приводит душу в смятение. Печаль сдавливает и сжимает нашу фантазию, а вместе с тем, угнетает соединение нашего тела и дыхания. Приятное расслабляет, отвлекает и устраняет напряжение нашей души. Следовательно, в обоих и, притом, противоположных случаях возникают одни и те же симптомы - малодушие, охлаждение и, нередко, смертельный упадок сил.

Но, с этим все ясно. Однако, поскольку Эпиктет советует в отношении уменьшения необходимого имущества, когда это случилось, приговаривать себе: «За такую цену покупается безстрастие, за такую цену приобретается безмятежность, а даром ничего не даётся», - и, касательно рабов, что: «Когда ты станешь звать своего раба, следует иметь в виду, что он, вообще, может тебя не услышать, и, даже услышав, ничего не сделать по твоему желанию», - то будет, пожалуй, правильно, в обеих ситуациях, прислушиваться к этим наставлениям. Ибо, следует ожидать и держать перед умственным взором разорение семейного имущества и неповиновение раба, когда он не выполняет твои приказания. Следует говорить себе, что за такую цену приобретается безстрастие, что за такую цену приобретается безмятежность, а даром ничего не даётся. Сам [Эпиктет] не считал, что в деле самом незначительном, как вытекшее оливковое масло или покража вина, необходима предварительная подготовка, но, что достаточно говорить себе эти слова всякий раз, когда это происходит. [Эпиктет] считал, что и в менее значительных вещах сравнение способно привести нашу душу в движение, даже, если потеря оливкового масла и вина, вещей незначительных, способна побудить человека, если он того хочет, обрести безстрастие и безмятежность, и приобрести их не только в данный момент, но в постоянное владение, если человек удачно проведёт эту торговую сделку. Кто не обменяет медь на золото, как это сделал Диомед у Гомера? Кто, пожалуй, будучи в здравом уме, не купит величайшие блага для своей души ценой потери внешних, по отношению к себе, вещей? А иногда он приобретёт их ничего не теряя, поскольку достаточно, лишь, быть готовым перенести потерю со спокойной душой.

[«Если желаешь преуспеть, терпи, во внешних вещах имея в глазах окружающих вид неразумного глупца. Не стремись выглядеть знающим. И даже, ecлu кому-то покажется, что ты являешься чем-то значительным, не верь самому себе. Ибо, знай, что нелегко сохранить согласную с природой волю и удержать внешние вещи. Неизбежно, придётся заботиться об одном и забросить другое».]

Некоторые из нас заботятся о внешнем не только ради добывания необходимых средств для жизни, но, также, чтобы другие не считали нас никчёмными и глупыми. Итак, возражая и против этой фантазии [Эпиктет] советует обретающему своё воспитание и желающему преуспеть в этом деле не вверять себя, из-за этой фантазии, внешним вещам, забросив, при этом, заботу о внутренних делах. Допустимо ли, в действительности, оказаться неразумным, лишь только, для того, чтобы люди неразумные не сочли тебя глупцом? Но, приучить себя не желать жить согласно суждению глупцов и не обращать внимания на то, как они к нам относятся, а, напротив, равняться на правильный образ мыслей и следовать суждению живущих в согласии с разумным началом людей - уже это само, в высшей степени, способствует устроению достойной разумного существа жизни, то есть, жизни, достойной человека.

Эпиктет старается обратить душу человека, получающего воспитание, к самой себе. Стало быть, поскольку душу влечёт к внешним вещам не только забота о них, но, в ещё большей степени, восхищение перед пустой молвой, мешающее куда более изощрённым и, уже, довольно преуспевшим в этом деле людям. [Эпиктетj призывает вырвать с корнем это пустое желание хорошего о себе мнения, говоря: «Не создавай видимости, что ты что-то знаешь». Он не препятствует стремлению к знанию, однако, отметает желание казаться знающим. Ибо, это стремление ослабляет душу и влечёт ее к тому, что не служит ей к пользе. Это стремление заставляет душу, вместо того, чтобы жить в самой себе, жить среди толпы. Тщеславие заставляет душу довольствоваться мнением толпы и не позволяет ей идти путём, ведущим к истинному знанию. [Эпиктет] не сформулировал свою мысль следующим образом: «Не считай, что ты что-то знаешь». Вместо этого он правильно сказал: «Не создавай видимости того, что ты что-то знаешь». Это потому, что мнение о нас не принадлежит нам, и мы над ним не власт­ны. Напротив, мы властны в нашем желании. Итак, поскольку часто случается, что у некоторых людей возникает мнение о нас, будто мы представляем собой нечто важное, тогда, говорит [Эпиктет], не верь самому себе. Следование этому принципу помогает не вверять себя суждению толпы и не испытывать помех в своём развитии. Совершенно ясно, что совет не доверять себе, слыша лестные мнения, адресован людям, ещё находящимся в процессе воспитания. Тому, кто хорошо знает самого себя и способен выносить правильные суждения, нет нужды не доверять ceбe.

Но ложное мнение возникает не только от знания, но и от того, что человек благоразумен, справедлив, мужественен, обладает здравым смыслом, либо, вообще, одарён какой-нибудь добродетелью, причастен к политической власти или пользуется большим почтением среди людей. Всё это и тому подобное [Эпиктет] выразил с помощью короткого слова «Нечто», сказав: «Даже, если кому-то покажется, что ты представляешь из себя нечто». Затем, [Эпиктет] придаёт общее завершение и тому, о чём было сказано сейчас, и тому, что он сказал раньше касательно заботы о нашем внутреннем, а именно, что нелегко человеку, находящемуся в процессе своего воспитания, сохранить согласное с природой желание и, одновременно, заботясь о делах и славе, усердствовать во внешних вещах. Сохранение нашего согласного с природой желания - это проявление рвения в том, над чем мы властны, и презрение к тому, что вне нашей власти. Тяга к внешним вещам преследует совершенно противоположную ей цель. Поэтому, человеку, находящемуся в процессе воспитания, нелегко, одновременно, заниматься и тем и другим. [Эпиктет] предусмотрительно не сказал: «Невозможно». Вместо этого он сказал: «Нелегко», - поскольку существуют редкие природные способности и редко встречающиеся движения великой души. Но, если ты хочешь преуспеть в одном из двух, то, неизбежно, говорит [Эпиктет], одним из двух придётся пренебречь.

[«§ 1. Если ты хочешь, чтобы твои дети, жена и друзья, всегда, пребывали среди живых, то ты неразумен. Ибо, то, что вне тебя, ты хочешь подчинить своей власти и сделать чужое своим. Стало быть, если тебе хочется, чтобы сын твой не совершал ошибок, ты глуп, ибо, желаешь, чтобы порок, перестав быть сам собой, стал чем-то другим. А если ты хочешь не ошибаться в своём волевом стремлении, то это возможно. Итак, упражняйся в том, на что у тебя достаточно сил».]

Старание заслуживает, во-первых, то, в чём можно преуспеть, поскольку безумно демонстрировать своё рвение в невозможном, а во-вторых, то, что достойно заботы. Ибо, заботиться о чужом - дело пустое. В-третьих, старание заслуживает то, на что стоит потратить свой труд. Это то, что обладает надёжностью и постоянством. Кто, будучи в здравом уме, станет заботиться о том, что не имеет ценности, недостойно труда и порочно? Итак, [Эпиктет], желая отвратить воспитуемых от заботы о внешних вещах с помощью принятого им, в самом начале, разделения всего на то, над чем мы властны, и на то, что вне нашей власти, показывает, что всё внешнее для нас - чужое. Как, уже, было доказано, над чужим мы не властны. Стало быть, человек, желающий, чтобы были живы его дети, жена и друзья, хочет и желает того, над чем он не властен. Именно, по этой причине мы не можем достигнуть желаемого. Ведь, чему мы не хозяева, того мы не можем приобрести для себя, поскольку дать это нам зависит от воли хозяев. Однако, внешние вещи, по природе своей, лишены ценности, порочны, а потеря их не приносит печали. Ибо, неизбежно умереть, когда настанет время, тому, что смертно.

Равным образом, тот, кто, порой, требует от своего раба быть лучше, нежели он есть, на самом деле, - мы часто сталкиваемся с этим, гневаясь на прегрешения наших рабов, - глуп, как говорит [Эпиктет], поскольку желает невозможного. Ибо, невозможно, чтобы душа, живущая в соответствии со своим неразумным началом, - в этом-то и состоит душевный порок, - не совершала ошибок и не служила порочности.

Итак, человек, заботящийся о невозможном, чужом, лишённом ценности и порочном, с неизбежностью, терпит во всём этом неудачу, а потерпев неудачу, печалится и горюет. Следовательно, если мы не хотим терпеть неудачу, нам следует позаботиться о том, над чем мы властны. А в нашей власти - стремиться к соответствующему природе. Стало быть, давайте тратить наше стремление на это, а не на то, что нам неподвластно.

[«§ 2. Хозяином всего является тот, кто имеет власть над своими желаниями и нежеланиями. Он может либо сохранять их, либо устранять. Итак, всякий, кто хочет быть свободным, пусть не стремится к тому, что находится во власти других, но и не уклоняется. Иначе, он, неизбежно, сделается рабом».]

Сказанное служит обличением внешних, по отношению к нам, вещей, а равно, и душевной склонности к ним. По вине этой склонности, мы не только испытываем печаль и горе, когда терпим неудачу в наших стремлениях и впадаем в то, от чего уклоняемся, но, неизбежно, становимся, также, рабами и, притом, не одного, но многих жестоких хозяев. Хозяин каждого, говорит [Эпиктет], является его rосподином. Этот хозяин волен дать или отнять у каждого то, к чему тот стремится. Мы склоняемся перед теми, кто может предоставить нам предмет наших стремлений и рабски им подчиняемся и служим, чтобы они предоставляли нам это. Мы льстим, со страхом, тем, кто способен отнять у нас наше имущество. Мы трепещем и по-собачьи выражаем радость перед господином, властным вверrнуть нас в то, от чего мы уклоняемся. Мы поступаем так, что­бы он этого с нами не сделал, и чтобы тот не отнял, кто может отнять. Однако, ясно, что всё это для нас внешнее и чужое. Над ним властвуют другие и могут его дать или отнять. Ибо, в своём мы хозяева и наше в нашей власти. Итак, если свобода есть благо, и мы хотим быть свободными, а не рабами, то не будем стремиться к тому, что во власти других, и не будем от него уклоняться. В противном случае нам, неизбежно, придётся терпеть многочисленные формы рабства, как ради получения предметов наших желаний, так и ради того, чтобы их не лишиться. Мы будем терпеть это рабство, чтобы уклоняться от того, чего избегаем и не попадать в него.

Смотри, же, - в каждом деле мы имеем над собой двух господ: одного - внутреннего, другого - внешнего. Дело в том, что неразумное стремление, приведя в движение наше разумное начало, - а это значит, приведя в движение нас самих, воплощённых в этом разумном начале, - и пленив нас, впредь, будет рабствовать, вместе с ним, под властью внешнего господина. Следовательно, мы не просто рабы, но, мы рабы рабов. Прочие рабы хотя бы во сне освобождаются от своих господ и, тем самым, получают от них послабления. А мы, даже во сне, выполняем своевольные, несправедливые и противоестественные приказания этих безжалостных господ и, повинуясь им, не получаем никакой поблажки. Напротив, они мучают нас действиями, словами, фантазиями. И, что ещё хуже - разумные рабы повинуются неразумным приказам своих господ против своей воли, а мы выполняем это с радостью и выдумываем разные способы, чтобы получить нечто или уклониться от того, что, нам во вред и без всякой нашей пользы, приказывают наши господа.

На пути к Свету

Продолжение следует...