✅💜📖 13. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".

[«§ 1. Пусть не гнетут тебя такие размышления: "Я буду жить, лишённый почёта, в полном ничтожестве". Ведь, если безчестье является несчастьем, то ты не можешь быть несчастен по вине другого, не можешь, по вине другого, подвергаться позору. Неужто вся твоя забота - добиваться власти или прuглашения на пир? Нет. Так как же это может считаться безчестьем? Как можешь быть ничтожеством ты, кому надлежит быть, только, в том, что в твоей власти, где позволено тебе цениться превыше всего.

§ 2. "Но, друзья твои останутся без помощи". А что ты называешь "без помощи"? Ты не дашь им монетку, не сделаешь римскими гражданами? Итак, кто тебе сказал, что это в нашей власти? Кто может дать другому то, чего не имеет сам? Итак, добудь, говорят они, чтобы и нам досталось.

§ З. Если ты можешь добыть это, оставаясь скромным, верным и великодушным, укажи мне этот путь и я добуду. А если вы требуете, чтобы я погубил все блага мои, дабы вы приобрели то, что благом не является, то смотрите, сколь несправедливы вы и неразумны. Чего вам больше хочется - денег или верного и скромного друга? Так вот, помогайте мне, лучше, в этом деле и не требуйте, чтобы я делал то, из-за чего потеряю всё.

§ 4. "Но, наша родина, - говорит он, - останется без помощи, которая в моих силах". Опять-таки, без какой-такой помощи? По твоей вине она лишится портиков и бань? Ну и что с того? Кузнец не делает для неё обуви, а сапожник оружия. Достаточно, если каждый будет делать своё дело. "Но, если ты воспитаешь другого гражданина, верного и, одновременно, скромного, не окажешь ли ты этим услугу отечеству?". Безусловно. Но если, желая оказать родине услугу, ты потеряешь свои качества, сможешь ли ты быть ей полезен, став безсовестным и вероломным?

§ 5. "Итак, - говорит он,- какое место я займу в государстве?". То, какое сможешь, оставаясь, при этом, верным и скромным. А если, желая оказать услугу государству, ты утратишь свои качества, какая польза будет ему от тебя, безчестного и вероломного?».]

Люди, занятые заботой о самих себе, отвлекаются от этого занятия, одни - одними, а другие другими причинами и, тем самым, создают препятствия как для самих себя, так и для тех, кто пытается обратить их к лучшему. Те, кто, только, сейчас начинают своё воспитание, - малодушные и ничтожные, - говорят так: «Если я не стану заботиться о своём имуществе, у меня не будет пропитания, а если не буду наказывать моего раба, он станет нерадивым». А те, кто, уже, преуспели в своем воспитании, с презрением отвергают это, как не имеющее никакого значения, и живут в уповании на то, что, уж, не столь безполезны они во всяком деле, чтобы помереть от голода. Однако, у них вызывает безпокойство выполнение их обязанностей. Это безпокойство о деле благом и почтенном. Ибо, они стремятся к чистейшей почести, уклоняются от безчестия и хотят помогать друзьям и отчизне. Из всего этого берут они свои возражения, которые, теперь, хорошо разобрав их все по порядку, Эпиктет опровергает.

На первом месте [Эпиктет] приводит общее возражение, взятое от принципа «безчестия». Смысл его состоит в том, что если я удалюсь от внешних вещей и не буду ходить на рыночную площадь, «где прославляются мужи», как говорит Гомер, то лишусь своей чести и стану пустым местом. [Эпиктет] опровергает это возражение, рассуждая следующим образом. Безчестие - зло. Зло, как и добро, находится в нашей власти. Но то, над чем мы властны, принадлежит нам не через другого и не благодаря другому, иначе бы нельзя было сказать, что мы над ним властны. Итак, безчестие, когда оно возникает, находится в нашей власти и в нас самих - и если у нас станут отнимать наши почести люди извне, и в случае, если они не будут их у нас отнимать. Так что, не следует бояться безчестия со стороны других и, вообще, не следует почитать это безчестием, поскольку оно, являясь злом, находится в нас.

Но, давайте рассмотрим, наконец, принятые нами посылки на предмет их истинности. Бесчестие, говорит [Эпиктет], является злом. Ведь, если благо является почестью, с чем мы все согласны, то бесчестящее начало и само безчестие, пожалуй, являются злом. Ибо, если оно было бы благом, то было бы и почётом, а вовсе не безчестием. Кроме того, если почесть является благом, поскольку она подобает всем хорошим людям, - ведь и Богу, и Высшим силам, и хорошим людям подобает почесть, поскольку она представляет собой благо, - то ясно, что безчестие может являться злом. Ведь, если у противоположности имеется своя противоположность, то и у этой противоположности будет иметься своё противоположное. Противоположным почести началом является безчестие, а противоположностью добра - зло. То, что наше добро и наше зло, и то, что мы наделены свободой воли, находятся в нашей власти и являются предметом нашего свободного выбора, и что ничто - ни добро, ни зло не происходят иначе, нежели по нашему свободному и обоснованному выбору, доказано, как я полагаю, выше, и нет нужды, вновь, повторять то же самое. Итак, если безчестие находится в нашей ·власти, и когда оно происходит, оно находится в нас, то мы не можем лишаться нашей почести из-за внешних, по отношению к нам, вещей в том случае, если мы их полностью презираем. Ведь, если мы не властны добиваться магистратуры, получать приглашения в совет или на пир, то и неполучение всего этого не может оказаться для нас злом. Следовательно, это не будет для нас и безчестием, поскольку безчестие является злом.

Но, что означает сказанное: «Ты не можешь испытывать зло по вине другого, во всяком случае, испытывать его не в большей степени, чем испытывать позор?». Ибо, эта мысль звучит несколько резко. Однако, кажется, [Эпиктет] хочет нам доказать тезис о том, что невозможно испытывать зло по вине другого, исходя из того явного принципа, что невозможно испытывать позор по вине другого. Ведь, как прекрасное является более очевидным началом, нежели благо, исправляющее его категоричность незаметным соединением с собой, - по этой причине прекрасное чарует, завораживает, зовёт к себе и вызывает у всех желание смотреть на него, - точно так же и позорное начало заметнее и очевиднее, нежели зло. Позором называют, когда кто-то предаётся удовольствиям сверх дозволенной меры. Это происходит по своей вольной воле, а не по желанию другого. Ибо, наслаждение - это движение нашей души. Значит, зло нельзя претерпевать по вине другого, в большей степени, чем позор. Однако, ясно, что нельзя подвергаться позору по вине другого. Итак, если нельзя испытывать позор по вине другого, то и ничуть не в большей степени можно претерпевать зло по вине другого. Ясно, что нельзя терпеть зло по вине другого, поскольку нет основания, в большей степени, быть во зле, чем в позоре. Ибо, зло и позор, в равной степени, находятся в нашей власти.

Не станет ли эта мысль выразительнее, если мы переставим отрицательную частицу, чтобы мысль приобрела такую форму: что терпеть зло ещё менее вероятно, чем терпеть позор? [Эпиктет] может сказать, что невозможно терпеть зло по вине другого, чтобы из наречия «в большей степени» фраза обрела свой строй. Это соображение имело бы некоторое основание, если бы мы приняли в расчёт, что учителя риторики характеризуют прекрасное и позорное через понятие похвалы и порицания. Тем самым, они отдают прекрасное и позорное на суд толпы. Что касается годного и негодного, - а это то же самое, что полезное и вредное, - или доброго и злого, то риторы утверждают, что всё это существует не по некому установлению или суждению людей, а по природе. Следовательно, на основании этого предположения, отдающего понятие позорного на суд порицающих, [Эпиктет] мог сказать, что, в большей степени, невозможно терпеть зло по вине другого, нежели позор. Итак, если, как сказано выше, невозможно терпеть позор по вине другого, то, в ещё большей степени, невозможно, по вине другого, терпеть зло. Ясно, что и вообще невозможно терпеть зло по вине другого.

Каким, же, образом, говорит [Эпиктет], ты станешь ничтожеством, если не обзаведёшься политическим влиянием? Ты, верно, забыл, что это не то место, где находятся человеческие добро и зло? Напротив, всё это заключается в стремлении и уклонении и, вообще, в том, над чем ты властен, в чём тебе позволено иметь бóльшую цену, если ты пожелаешь обращаться с этим в согласии с природой. Итак, имея место для добра в самом себе, и в нём имея и придавая ему большое значение, отчего ты считаешь себя пустым местом? Очевидно, по той причине, что, до сих пор, ты помещаешь своё благо во внешних по отношению к тебе вещах, которые истинно философствующий, неизбежно, должен презирать. Но, если, храня молчание, я смогу быть весьма значительным в самом себе, то мои друзья, говорит [Эпиктет], не получат от меня помощи. Это речь человека, до некоторой степени преуспевшего в философии. Он, насколько это в его силах, часто отвергает, с презрением, всё внешнее, однако, стремится помогать своим друзьям, считая, что это хорошо и прекрасно, и, по этой причине, он желает иметь деньги, а порой, обладать и политическим влиянием, чтобы не быть безполезным для своих друзей. [Эпиктет] опровергает это возражение, исходя из принципа «в нашей власти» и из представления о том, что друг, верный принципам дружбы, полезнее того, кто даёт деньги и власть. Он исходит из принципа «в нашей власти», поскольку деньги, политическое влияние и почести не в нашей власти. Если ими, случайно, обладает кто-то из философствующих, то пусть он, с готовностью, делится ими, считая, при этом, что из этого он больше благодетельствует себя, нежели друзей. А если он ничего этого не имеет, то, тем самым, не наносит никакой обиды дружбе. Ибо, кто может дать другому то, чего не имеет сам?

Итак, приобрети имущество для себя, говорят друзья, чтобы и мы из него имели. Однако, если я могу это приобрести, оставаясь верным вам другом и храня свою чистоту от всего, что приносит позор философу, то укажи мне этот путь и я начну приобретать. Кажется, что этот человек уступает своим друзьям и начинает, ради них, обогащаться, а если есть возможность, то и искать политического влияния, стараясь, при этом, сохранять подобающий ему по природе строй жизни. Но если это, в большинстве случаев, невозможно, и стремящийся достигнуть этого, неизбежно, теряет своё намерение достигнуть собственного блага, то ясно, что своим требованием: «Приобрети себе, чтобы и нам досталось», - друзья добиваются, чтобы ты потерял своё собственное благо - речь идёт о благе разумной души - и всё это, лишь, для того, чтобы они получили то, что для них и благом-то не является. Ибо то, чего они ищут, не есть благо разумной души, с помощью которой человек является человеком. Всё это - предметы домогательств неразумных стремлений. Неблагодарны эти друзья и несправедливы. Несправедливы, потому что недружественны, ибо, дружба - это равенство, как утверждали пифагорейцы, и, ещё, потому, что несправедливо желать ввергнуть своего друга в наихудшие из зол, лишь бы исполнить свои неразумные стремления. Неблагодарны они, оттого, что требуют такое от друга, отдавшего себя общению с ними, и, ещё, потому, что не способны видеть различие в том, что, в своём угождении, терпит их друг, и что, при этом, приобретут они. Друг теряет величайшее из своих благ, а они не только не приобретают свойственного им блага, но, подчас, даже, получают зло. [Эпиктет] называет этих людей неблагодарными и неразумными, возможно, ещё, по при­ чине того, о чём он ведёт речь вслед за этим, а именно, что эти люди предпочитают деньги своему верному и скромному другу. Этим [Эпиктет] ещё яснее показывает, что такой друг не будет безполезен своим друзьям. Напротив, он принесёт гораздо больше пользы, нежели те, кто дают им деньги.

Ведь, если верные и скромные рабы полезнее и ценнее для своих хозяев, нежели искусные в ремёслах и трудолюбивые, то насколько более ценны, для разумных людей, будут такие друзья, чем те, кто дают им деньги? Ибо, мы видим, что верные друзья полезнее и для приятного времяпрепровождения, и в совете, и в сохранении самого дорогого и ценного, и в опасностях, и в болезнях, и после смерти, поскольку у них нет разногласий со своими друзьями. Итак, если они, действительно являются друзьями, то будут помогать, пусть, даже, ради собственной своей выгоды, своему другу оставаться верным и скромным. Они не станут требовать от него сделать то, из-за чего он утратит возможность оставаться верным и полезным своим друзьям.

Но, отчизна не получит той помощи, дать которую в моих силах. [Эпиктет] смог опровергнуть и это возражение, опираясь на те же самые принципы, а именно, что ты хозяин того, над чем властен. Кто тебе внушил мысль, что в твоей власти снабжать отечество портиками и банями? Кто может дать другому то, чего сам не имеет? И если он услышит: «Так приобрети, же, для себя, чтобы и родине твоей досталось!», - то отвечает, уже, сказанным выше. Впрочем, оставив это, как общеизвестное, на наше рассмотрение, [Эпиктет] дал более конкретный и точный ответ на вопрос, касающийся отношения к родине. Что тебе за дело, если родина не получит от тебя портики или бани? Ведь, и обувь она получает не от кузнеца, а от сапожника, и оружие не от сапожника, а от оружейника. Ибо, всякий город управляется справедливо и с пользой для себя, когда в нём каждый, исполняя своё дело, не пытается заниматься, сразу, многими делами, но, кузнец и каждый из прочих ремесленников доставляют отчизне своё, полезное для неё, дело. Но я, может сказать философствующий, я-то чем буду полезен отчизне? [Эпиктет] удачно парирует этот вопрос: «Если ты подготовишь для отечества какого-нибудь другого, верного и скромного гражданина, разве ты не совершишь для него дела, куда более полезного, чем труд сапожника?». Следовательно, ты более всего окажешь помощь своей родине, если воспитаешь и других таких же граждан, уча и вразумляя их, и сам, являя собой пример образцового гражданина. Но, если тебе это не под силу, то, оставаясь сам собой, ты сделаешь для отчизны нечто более полезное, нежели другие.

Итак, какое место я буду занимать в моём городе, поскольку каждый из прочих людей имеет в нём своё место: один - выполняя обязанности магистрата, другой - командуя войском, третий - создавая нечто полезное для жизни? [Эпиктет] дал на это общий ответ, а именно, - какое место ты сможешь занимать в своём городе, занимай его, сохраняя свою верность и скромность. А если ты хочешь приносить пользу деньгами, банями и портиками, то утратишь свою верность и скромность. Ты не принесёшь этим пользы отчизне, поскольку сделаешься вероломным и безстыдным. Так что, же, лучше для отечества - иметь верных и скромных граждан или портики и бани?

Однако, следует задаться вопросом, какое место в городе займёт философствующий? Разве не место воспитателя людей, творца честных и скромных граждан? Ибо, у него не будет иного дела, кроме, как очищать самого себя и других для подобающей человеку жизни в согласии с природой. Он станет общим отцом и наставником для всех, исправителем нравов и советчиком, всеобщим попечителем и помощником во всяком благом деле. Он будет сорадоваться счастью сограждан, сострадать и утешать печалящихся, одним словом, делать то, что делает тот, кто считает, что имеет в своём городе своё место и дело, - благотворную заботу обо всех людях, насколько это в его силах. А если ты захочешь видеть его приставленным к какому-то одному делу, то в благоустроенных государствах такой человек, без сомнения, избирается архонтом, поскольку превосходит других и сохраняет подобие пастуха своего стада. Как человек благородный, он исполняет роль советника, и, как превосходящий прочих мужеством и предусмотрительностью, если, при этом, он, ещё, и опытен в делах войны, - полководца. Ибо, и Сократ в битве при Делии удостоился награды. На него, единственного из отступающих, не осмелился напасть ни один враг, поскольку всех устрашило мужество этого человека. Ксенофонт, избранный стратегом, спас десять тысяч воинов, проведя их через столько племён и доставив в Элладу. Такой человек будет неподкупным судьёй, дельным послом, верным стражем того, что нуждается в охране. Итак, такой человек найдёт для себя много места в своём государстве.

Однако в испорченных государствах такой человек будет воздерживаться от общественных дел, поскольку он будет вызывать раздражение у плохих сограждан, и сам будет недоволен ими. Он не может служить тем, кто управляет дурными согражданами, и, одновременно с этим, сохранять свою верность и скромность. Поэтому, отстраняя от себя необходимость исправлять то, что не поддаётся лечению, он переселится, если представится возможность, в другое, лучшее государство. Сам Эпиктет, отвергнув тиранию Домициана, переселился из Рима в Никополь. А если это невозможно, то, избегая пыли, скроется за какой-нибудь стеной. Он будет заботиться о своём воспитании и будет воспитывать других, кого сможет. Ночью и днём он будет, повсюду, высматривать среди своих родственников, друзей и прочих сограждан, не совершается ли какое-ни­ будь хорошее дело, нуждающееся в его помощи. Даже, в таких государствах случается многое, нуждающееся в совете, верной помощи, сострадании и утешении, а порой, в необходимости принимать на себя совместную опасность, всякий раз, когда это подсказывает наш долг. И если всё будет исполняться по его желанию, он будет благодарен Богу, поскольку во время всеобщей бури ему посчастливилось попасть в штиль. А если случится что-то неприятное из-за необъявленной войны между жизнью, противоречащей природе, и жизнью, согласной с природой, - войны пьяных против трезвых, - то струсившие и отказавшиеся от своего призвания доказывают, тем самым, что достойны своего скверного государственного устройства и изобличают себя в том, что, прежде, зря его презирали. Но те, кто пользуются трудными обстоятельствами, как упражнениями, с готовностью вступают в борьбу с трудными соперниками и благодарны за это - вот они-то будут увенчаны, словно на Олимпийских играх, но не оливковым венком, а обретением блаженной жизни и истины.

Но, даже в государствах, где толпа ненавидит желающих жить в согласии с природой, следует вести себя скромно, довольствуясь малым, особенно, в почестях и прочих такого рода вещах, чтобы, по возможности, смягчать эту ненависть. Однако, мне прекрасно известно, что и разумная умеренность, часто, навлекает на себя жгучую ненависть. При таких обстоятельствах, следует держаться подальше от столкновений с власть имущими. Следует воздерживаться от резкой словесной вольности, чтобы в случае, если произойдёт что-то дурное, виновником не считали приличного человека, раздразнившего спящих зверей. Пусть вина падёт на неразумие и бешенство самих зверей. Однако, ясно, что укрощать этих зверей следует не унижая себя, не предавая своей свободы и не ставя себя ни словом, ни делом в ряды льстецов. Ибо, допускающий подобное теряет своё предназначение и, с позором, изгоняется с Олимпийских игр.

Впрочем, нам следует знать, что скверно устроенные государства и в целом вредят душе, и в особенности гасят в ней божественный свет. В этих государствах не ценятся прекрасные занятия и уничтожаются примеры хорошей и правильной жизни. По этой причине такие государства полностью препятствуют воспитанию души и мешают укоренению в ней правильных норм поведения. Но, если в таком государстве обнаружится причастная божественному уделу душа, то она, пройдя в нём суровые упражнения, выказывает бóльшую степень совершенства в добродетели. Итак, несомненно, что всякий случай и всякое обстоятельство, как спокойное, так и грозное, при всех условиях даёт пользу тому, кто приобретает её с помощью своего разумного выбора.

На пути к Свету

Продолжение следует...